Гибель волхва - Осетров Геннадий - Страница 15

• Предыдущая
• 15/35
• Следующая

— Чего ты разговорился?! — рассердился другой дружинник. — Видишь ведь, что нет на нем креста, поднимай плеть да гони к взвозу!

— Нет, у этого по глазам видно, что крестился. Да и мокрый весь. Видно, из самых первых, еще до пояснения.

— Нас много таких, — подхватил не своим голосом Всеслав. — Я один этого дорогой, многие туда пошли, — махнул он рукой, мы все без крестов…

— Ладно, шагай уж, но за крестом немедля сходи. Мы вот добрые, другие без слов плеть опустят.

Вои поскакали по дороге, подъезжая то поодиночке, то парами к обезлюдевшим избам. Всеслав же все не мог сдвинуться с места; он долго смотрел вслед дружинникам и трясся все телом.

Дальше он шел крадучись и наконец вышел из Киева; озираясь по сторонам, он побежал к лесу, возле первых деревьев остановился и, тяжело дыша, прислонился к липкому сосновому стволу. Позади него остался совершенно бесшумный, будто опустевший огромный город.

Великий Род и добрый Спех[33] уберегли Всеслава в тот день. Он понемногу успокоился, замерев среди деревьев, затем двинулся вперед. Но вдруг он отчетливо расслышал негромкие голоса и, решив, что это засада, устроенная по повелению хитроумных византийцев, метнулся в кусты и притаился там.

Изредка мимо него быстро проходили прибегающие из города русичи. Шагали поспешно, поодиночке и толпами, однако через несколько шагов замедляли ход и в двух-трех перестрелах от края леса рассаживались под деревьями. Всеслав понимал, что это бегущие от крещения русичи, но никак не мог сознать, чего они ждут: прятаться тут было нелепо — напасть не пришла в город на один день, она утверждалась в Киеве накрепко, и пережидать ее чащобах было бессмысленно.

Всеслав выбрался из кустов, быстро зашагал по лесу. Сперва беглые горожане попадались ему часто — мужики и бабы, дети сидели под деревьями или решительно брели куда-то, ведя с собой коров, коз, лошадей.

Свет разгоревшегося дня пробивался сюда сквозь вершины деревьев и пятнами освещал траву и желто-коричневую хрупкую хвою, усыпавшую землю.

Соловей шагал легко и ходко; все опасное быстро отдалялось от него, оставаясь в Киеве. Впереди же, хотя и в конце очень долгого пути, ждали родная земля, покой и свои боги.

Ночью в жизни изгоя Всеслава произошло самое великое событие. Приближалось оно грозно; тихий вечер вдруг оборвался, и быстро наступила тьма. Черные тяжелые тучи скапливались над лесом, воздух остановился — все приготовилось к грозе. Соловей сперва решил сделать шалаш, но побоялся шуметь и только прибавил шагу. Изредка ему казалось, что совсем рядом, за ближними кустами, кто-то шевелится, он останавливался и долго вслушивался в сумрак; однако лес молчал. Лишь порой шелестела наверху листва деревьев, мелькали поспешно укрывающиеся перед непогодой птицы — вокруг устанавливалась предгрозовая неподвижная духота. Внезапно, напугав беглеца, по дереву пронеслась белка, на середине пути она замерла, разглядывая человека, но в этот миг над лесом тяжело пророкотал Перун-гром; все испуганно притихло, однако тут же, разбуженное грозными шагами бога, ожило; громко заговорили деревья, унесся прочь душный теплый воздух, и с неба начал стекать густой влажный поток. Следующий удар грома раздался над головой Всеслава, потом, глухо ворча, он долго пробирался сквозь лес к городу и там стих. Первые капли дождя упали на землю, они оказались очень теплыми, будто нагревались на листьях и ветвях деревьев.

Соловей все еще шагал вперед, но, очутившись перед небольшой поляной, остановился. Небо над лесом быстро передвигалось, и оттого беспрерывные струи то отвесно падали на землю, то изгибались и влетали в лес, туда, где стоял Всеслав.

Молния сверкнула так ярко, что стала видна каждая травинка на поляне; небесный свет Перуна посеребрил капли дождя, и они на миг замерли волшебной пеленой.

Когда опять наступила тьма, обрушился гром. Он разрывал и комкал небо, отшвыривал тучи, они страшно грозили кому-то, ударяясь друг о друга. Соловей метнулся под ближнюю сосну, присел там на еще сухую, горячую землю.

Молнии теперь вспыхивали чаще, они стремительно прорывались сквозь тучи, ударялись о мокрую поляну и взлетали обратно к небу. Синий ледяной свет расплющивался на вымытой траве и исчезал в уплотнившемся мраке. Перун бушевал; Всеславу было ясно, что грозны кумир сокрушительно движется к оскорбившему его городу.

Дождь то усиливался, то стихал, и тогда Соловей слышал, как громко падают в лесу с ветвей тяжелые капли воды. Показалось, что ливень прекратился; Всеслав пошевельнулся, устраиваясь поудобнее под деревом, — и тут полыхнул необыкновенно яркий огонь. Соловей вскрикнул и замер.

В этот миг к изгою спустился Сварожич. Маленькое, с кулак величиной, солнце, ярко светясь, бесшумно проплыло над поляной. Разбрасывая искры, голубоватый шар прошел сквозь ветви, не обжегши их, и остановился пере Всеславом. Соловей напрягся, вслушиваясь в жужжание пламени, но ничего внятного не различал. Сварожич стал медленно подниматься, потом опустился на толстую ветку, протянувшуюся сюда из тьмы, прокатился по ней, взлетел и с затухающим шуршанием возвратился на середину поляны. Он наткнулся на черный мокрый кус, снова остановился и там с громким треском раскололся и исчез. Грохот умчался во все стороны, а на поляне остался гореть красным удивительным пламенем куст. Лоскутки огня рвались вверх, будто хотели отделиться от веток и взлететь к черному небу. Что-то, однако, не отпускало огонь, он торопливо стал уничтожать куст, чтобы избавиться от него. Пламя растекалось по дереву, ветви зашевелились, корежась и исчезая в огне.

Куст еще полыхал, когда опять хлынул дождь. Удивленный его внезапностью, Всеслав глянул вверх. Черно-серые тучи остановились над ним и стали опускаться. Несколько холодных капель упало на лицо изгоя, он вытер глаза ладонью, снова повернулся к поляне. Но там все подходило к концу; мрак сделался гуще, небольшие обрывки пламени лишь изредка выскакивали из тьмы в том месте, где недавно полыхал куст.

Соловей упорно смотрел туда, но Сварожич больше не появлялся. Сперва едва ощутимо, затем, все усиливаясь, вокруг заметался мокрый ветер. Тоскливо скрипнуло дерево, затем другое, тревожно зашелестела тяжелая листва.

Вятичский изгой, как никогда прежде, ощущал сейчас в себе душу. Радостное и грустное тепло упруго-ласково волновалось в груди, и делалось до слез ясно, что отсюда начинается новое существование, а все предбывшее оторвалось уже от него и уходит в сырую тьму чащи. Соловей чувствовал, что он понимает нечто очень важное, что Сварожич слетел к нему, чтобы сообщить главную Весть о жизни. Всеслав пока не знал смысла этой Вести, но был уверен, что отныне и до смертного костра он ясно и радостно будет ощущать в себе ее и горе никогда не придет к нему, ибо горе — это когда нет души, а сейчас она горячо трепетала в нем.

Дождевые капли стекали по лицу Всеслава; он не отирал их и все глядел и глядел на поляну. Лес рядом с ним наполнял таинственный гул, то стихавший до шепота, то грозно нараставший. Вдруг в один миг все преобразилось — тучи на небе разорвались, расступились, и на землю серебряным светом выплеснулась луна.

Всю ночь Всеслав неподвижно просидел на краю поляны, не засыпая, но и не бодрствуя: он то закрывал глаза — и перед ним тогда плыл сверкающий Сварожич, то пробуждался от шума в лесу, озирался, но видел лишь неподвижную тишину.

Потом начало светать; черный воздух медленно раздвигался, и на его месте оказывался серый полумрак. Соловей кутался в корзно, но сырая прохлада все плотнее прижималась к нему. Постепенно в тишине стали раздаваться хлопанье крыльев, возня птиц, сбивавших с веток и листьев задержавшиеся там капли. Всеслав выбрался из-под дерева наружу и, замер от волнения, приблизился к сгоревшему посреди поляны кусту. Тут, как и повсюду, зеленела отяжелевшая от сырости трава; лишь вглядевшись, Соловей увидел несколько черных угольков, прилипших к земле. Он собрал их и спрятал на груди, завернув в холстинку.

• Предыдущая
• 15/35
• Следующая