Платина и шоколад (СИ) - Чацкая Настя - Страница 52
- Предыдущая
- 52/203
- Следующая
— Задело?
— Ни черта. Чего ещё от тебя ждать, как не этого?
— О, Грейнджер. Я столько всего могу сказать, — и, если бы Гермиона не тряслась уже сейчас, его волчья ухмылка исправила бы это. — Например...
И это "например" едва не заставило Грейнджер в ужасе завопить. Нет, только не это. Малфой мягко наклонился над самой её макушкой. Скользнул вбок, к скуле, однако не касаясь кожи.
— Ты же знаешь Пэнси, — шепнул едва слышно, и от дыхания пошевелилась прядь её волос. По щекам разлился колючий и жаркий румянец. — Пэнс нравится, когда ей говорят разные словечки.
— Посмей только, — процедила Грейнджер, сглатывая колотящееся в глотке сердце. Она чётко ощутила тот момент, когда Малфой едва-едва коснулся её щеки кончиком носа.
— Сладкая... горячая девочка.
Её оглушил этот тон. Низкий, гудящий. Отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он придвинул губы к её уху, рассылая по коже море мурашек.
— М-малфой, заткнись немедленно.
— У неё точно так же дрожит голос, когда я делаю это, — почти неслышно шепчет он в раковину её уха и перед глазами разрываются круги, когда губы касаются ледяной мочки. А затем соскальзывают по шее, разрывая кожу, будто лезвием — пылающими полосами. — У неё хриплый и сексуальный голос. Такой, что хочется тут же усадить её на стол и трахнуть. Раздвинуть её прекрасные ноги и сорвать трусики. А потом войти так глубоко...
В живот ударила горячая судорога. Господи.
— ...чтобы она выла от кайфа, когда я начну вбиваться в неё.
Гермиона всхлипнула и зажмурилась, отчаянно вызывая в себе злость, чувствуя, как горячо становится между ног от этих отвратительных вещей, что он говорит и от этих прикосновений, что жгут её раскалённым оловом.
— А я думал, тебя заводят такие, как он. Когда вы тискались там, в Хогсмиде. У меня чуть не встал. Столько страсти...
— Захлебнись своим ядом! — прохрипела она севшим голосом, вжимаясь затылком в дверь. Лишь бы не рядом. Лишь бы дальше от него. Ей просто нужно было больше воздуха.
В полутьме небольшой площадки, окружённой каменными стенами, блеснули его глаза, когда он отстранился. Так близко. Такие затягивающие в себя. Горящие и вылизывающие её лицо.
— Признайся, такой суке, как ты, нравятся грубые руки. Как у него, — голос Малфоя был тихим и слегка задыхающимся. — Твою мать, Грейнджер, он ведь почти трахнул тебя. На глазах у всех. Как шлюху.
Ему невообразимо нравилось называть её так. Она чувствовала.
Ладонь взметнулась почти автоматически, Гермиона даже в полной мере не осознала, что снова собралась ударить его. Просто для того, чтобы привести в чувство. Чтобы он отошёл. И тут же удивилась, что не почувствовала жжения от пощёчины. Не услышала характерного звука. А затем поняла, что ладонь зависла в воздухе на секунду, а затем с силой врезалась в дверь, прижатая его рукой.
— Я уже предупреждал тебя насчёт этого, — глухой голос, ядовитые слова, что бились о её лицо. Скрещённое дыхание, будто сцепленные клинки.
Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.
Малфой чувствовал, как дрожит тонкая рука, прижатая его ладонью к дереву двери.
Теплая, мягкая кожа.
Путаница волос на плечах, распахнутые ресницы, влажные губы.
Это все путало мысли. Чертовски путало мысли. В штанах пульсировало, и ощущение полной беспомощности грязнокровки, распластанной под ним по двери, не способствовало уменьшению эрекции.
Это не Пэнси. Это Грейнджер. Это не пухлый рот, это худая фигура, это гнездо на голове.
Он слышал, как кровь начинает стучать в ушах. Но, Мерлин, как он был зол.
И как хотел её.
— Пусти, — совсем тихо. Нежно до сдавленного дыхания.
Драко перебарывал желание прикрыть глаза и впитать в себя этот хрипловатый голос, сочащийся злобой и обидой. На то, что он наговорил. Как назвал её. На то, что они друг другу наговорили, и он едва заставил себя смолчать, когда ненужное извинение едва не вырвалось из губ. Осознание этого заставило его замереть на месте, вместе с фальшивкой-ухмылкой, с самодовольным выражением лица, с надменным взглядом.
Она едва не заставила его Извиниться.
Сука. Чёртова сука.
Чёртовасукачёртовасука.
Она с шипением втянула в себя воздух, и только тогда он понял, что сжал её пальцы слишком сильно. На секунду взгляд остановился на их соединённых руках, а затем метнулся обратно, к её лицу. Какого они стоят так близко уже столько времени? Ему казалось, что прошло несколько часов, и что он весь пропах ею.
— Не смей больше и помыслить о том, чтобы ударить меня, поняла?
— Боишься, что будет больно? — дрожит.
— Ты поняла меня, идиотка?
На секунду сжал хрупкие пальцы ещё сильнее.
Она прикусила губу, и его взгляд моментально съел этот жест. На щеках заходили желваки.
— Да, — беззвучно.
Отойди от неё. Отойдиотнеё!
Он медленно выпустил руку, которую она несколько секунд всё ещё держала на месте, а затем торопливо прижала к себе, растирая пальцами. Выпрямил плечи, неспеша отодвинулся, будто для того чтобы убедиться, что она действительно поняла его.
Она же смотрела затравленно, как волчонок, и взгляд с каждой секундой становился все более острым. Кажется, этот взгляд вот-вот сделает несколько аккуратных надрезов на малфоевском лице.Прошло несколько секунд, не больше.
— Я могу идти?
Хм, она действительно спрашивает у него разрешения? Эти тонны трясущегося сарказма сути не меняют. Тяжёлое дыхание на мгновение задержалось в его лёгких.
— Нет.
Вопросительно поднятая бровь. Она тоже тяжело дышит.
— Извинения.
— Что?..
— Извинения, Грейнджер.
— За что ещё? — она вздернула подбородок. Малфой не делал ни шага назад, и поэтому когда он поднял руку и поправил воротник рубашки, его ключица, выступающая в расстегнутом вороте, моментально приковала её взгляд. Он заметил.
Выдохнул.
— За упоминание об отце.
Взгляд её поедал кожу его шеи. Гермиона молила Мерлина, чтобы он дал сил поднять глаза на его лицо. Но, боже, как хотелось уткнуться в эту выемку, вдыхая его запах. Тёплый. Нужный.
Она облизала губы. Что он там сказал? Об отце?..
Голова кружилась. Соберись, Грейнджер. Сопротивляйся — если не ему, так самой себе.
— Нет, — произнесла на выдохе. — Отойди от меня.
Малфой наклонился, совсем немного, отчего его запах, от которого просто ехала крыша, накрыл её с головой, а глаза оказались почти на одном с ней уровне.
— Извинения, — бесшумно произнесли губы. Так близко.
Это было почти прикосновение. Малфой так близко. У неё свободны руки. Впервые. Сейчас она оттолкнёт его.
Сейчас.
Взгляд соскальзывает с его глаз на жилистую шею. Память тут же рисует картину: он, полуголый, и эта шея со вздувшимися венами, запрокинутая голова. Жар ударил в щёки. Рука сама поднимается вверх. Он видит и не шевелится. Смотрит напряжённо, слегка озадаченно.
Пальцы замирают прямо над бьющейся под кожей жилкой, и Грейнджер зачарованно смотрит, как медленно, убийственно медленно подушечки пальцев касаются её. Теплой, светлой.
Невесомо. Страшно. Пальцы замирают, не шевелясь, чувствуя, как сильно бьётся его пульс. Точно посылая дрожащие импульсы под её ногти, к ладоням, плечам, а там — в грудь. Горячо, жарко. И сердце заходится.
Вот-вот разломит её рёбра изнутри. Мерлин. Такой тёплый.
Нельзя. Убери руку.
Нельзя.
Пальцы медленно скользят вниз, почти не касаясь, дрожа. Дыхание Малфоя срывается, и он приоткрывает рот, то ли чтобы сказать что-то, то ли чтобы втягивать в себя больше воздуха. Почему он не останавливает её? Почему?
Останови меня, потому что я не могу остановить это сама.
- Предыдущая
- 52/203
- Следующая
