По дороге к любви - Редмирски Дж. А. - Страница 44

• Предыдущая
• 44/83
• Следующая

Через десять минут езды нахожу подходящее место: безбрежное море травы до самого горизонта. Съезжаю на обочину, останавливаю машину. Такое чувство, что мы чуть не буквально оказались в самом центре бесконечной пустыни, где не ступала нога человека. Выходим, запираем двери на ключ, оставив все вещи в машине. Я открываю багажник, роюсь в коробке, достаю свернутое одеяло, от которого слегка попахивает бензином.

– Воняет, – говорю я, обнюхивая его.

Кэмрин тоже нюхает, морщит носик:

– Да нормально, меня лично это мало волнует.

Меня тоже. Не сомневаюсь, как только она ляжет, одеяло станет благоухать розами.

Машинально беру ее за руку, и мы спускаемся по небольшому откосу в придорожный ров, потом карабкаемся вверх по другому склону и подходим к невысокой изгороди. Гляжу по сторонам, ищу, где бы ей было легче перелезть. А она вдруг отпускает мою руку и лезет через забор в первом попавшемся месте.

– Давай, чего же ты? – кричит она, приземлившись с другой стороны на все четыре точки.

Очень смешно, не могу удержаться от улыбки.

Прыгаю через ограду, приземляюсь с ней рядом, и мы бежим прямо в открытое поле: она – грациозная газель, а я – грозный лев, которому хочется поскорей откусить от нее кусочек. Слышу, как на бегу шлепают по пяткам ее вьетнамки, вижу, как ветерок шевелит пряди ее золотых волос, вздымающихся над головой при каждом прыжке. Стараюсь не отставать с одеялом в одной руке, не отпускать далеко на случай, если споткнется и упадет. Сначала от души посмеюсь над ней, а уж потом, так и быть, подам руку. Поле освещено только льющимся с небес лунным сиянием. Света вполне хватает, под ногами хорошо видно. При таком освещении трудно не заметить ямы и упасть или врезаться в ствол дерева.

И главное, никаких коров, а значит, и лепешек, это тоже большой плюс.

Мы убегаем от машины так далеко, что теперь ее плохо видно, только отблеск вдали какой-то, наверное, луна отражается в серебристых ободах.

– Смотри, здесь, по-моему, неплохо. – Кэмрин остановилась и тяжело дышит.

До ближайших деревьев ярдов тридцать или сорок.

Она вскидывает руки вверх, поднимает лицо к небу, и ветер играет ее волосами. Глаза закрыты, улыбается так счастливо, что я боюсь даже слово произнести, чтобы не помешать ее восторженному слиянию с природой.

Молча разворачиваю одеяло, стелю на землю.

– Скажи правду, – говорит она, беря меня за руку, и тянет за собой вниз, на одеяло. – Ты никогда не проводил с девушкой ночь под звездами?

– Честное слово, ни разу в жизни, – мотаю я головой.

Похоже, ответ ей нравится. Она улыбается, легкий ветерок снова забавляется прядями ее волос. Вытянув пальчик, она осторожно убирает их за ухо.

– Ты ошиблась, я не из тех, кто устилает постель лепестками роз.

– Правда? – удивленно спрашивает она. – А мне почему-то кажется, что ты романтик.

Я пожимаю плечами. Она что, сама напрашивается? Да, кажется, напрашивается.

– Смотря что понимать под словом «романтик». Если девушка ждет, что я устрою ей ужин при свечах под пение Майкла Болтона, то она точно не на того нарвалась.

– Ну, это уже, пожалуй, перебор, – хихикает Кэмрин, – но, держу пари, ты способен на романтические поступки.

– Наверно, – соглашаюсь, а сам, если честно, никак не могу припомнить ничего такого.

– Ну да, ты еще тот жук. – Она смотрит на меня, по-птичьи наклонив голову в сторону.

– Да? Интересно, какой это?

– А такой, небось не любишь рассказывать о своих девушках.

– Еще чего.

Она ложится на спину, задрав голые коленки, и похлопывает по одеялу рядом.

Ложусь рядышком в той же позе.

– Расскажи про свою первую любовь, – просит она.

Чувствую, что об этом говорить с ней не стоит, но раз уж хочет, куда денешься, и я честно выкладываю ей все.

Все правильно, она ведь мне о своей первой любви рассказала.

– Ну, – говорю я, глядя в небо, усеянное звездами, – звали ее Дэниель.

– И ты любил ее? – спрашивает Кэмрин, повернув ко мне голову.

Я продолжаю смотреть на звезды.

– Да, любил… хотя не стоило того.

– Вы долго были вместе?

Интересно, зачем ей это знать? Большинство моих знакомых девиц совали свой нос в мою личную жизнь из ревности, и мне всегда хотелось послать их к чертям собачьим вместе с их дурацкими расспросами: «Кто у тебя был, да как у вас было?»

– Два года, – отвечаю я. – Разбежались мирно. У нее уже завелся другой парень, да и у меня тоже… Наверное, оба поняли, что ошиблись и не любим друг друга.

– Или разлюбили.

– Нет, мы с самого начала не любили друг друга. – Я поворачиваю голову и гляжу на нее.

– Откуда ты знаешь, в чем разница?

Секунду молчу, думаю. Глаза ее смотрят на меня всего в полуметре от моего лица. Ощущаю запах коричной зубной пасты – надо же, какой стойкий, ведь зубы чистила еще утром.

– Мне кажется, так не бывает: любил, а потом вдруг взял и разлюбил… – (Глаза ее странно мерцают, кажется, она размышляет над моими словами.) – Если уж полюбил кого-то по-настоящему, то это на всю жизнь. А все остальное – так, заблуждение, такое часто в жизни случается.

– Ну надо же, а ты, оказывается, философ, – усмехается Кэмрин. – И это тоже придает тебе ореол романтичности.

Обычно в наших разговорах я заставляю ее краснеть, но теперь вышло наоборот. Стараюсь не глядеть на нее, хотя это не так-то просто.

– Так все-таки ты был в кого-нибудь по-настоящему влюблен? – спрашивает она.

Вытягиваю ноги, кладу одна на другую, сплетаю пальцы на животе. Смотрю на небо и краем глаза вижу, что Кэмрин делает то же самое.

– Честно?

– Ну конечно, – говорит она. – Мне очень интересно.

– Ни в кого, – отвечаю я, не отрывая глаз от какого-то яркого созвездия.

Она едва слышно вздыхает:

– Ну пожалуйста, Эндрю. Я думала, ты скажешь правду.

– Да не вру я. Несколько раз думал, что на самом деле влюбился, но… А с чего это мы затеяли этот глупый разговор?

Кэмрин снова поворачивает ко мне голову, но больше не улыбается. В лице печаль.

– Кажется, я снова использовала тебя в качестве психотерапевта.

Гляжу на нее удивленно:

– Как это?

Она отворачивается. Ее красивая светлая коса падает с плеча на одеяло.

– Мне вдруг пришло в голову, что и я… Нет, так нельзя говорить.

Больше нет той счастливой, радостной Кэмрин, с которой я прибежал сюда.

Приподнимаюсь, упираясь локтями в одеяло. С любопытством гляжу на нее.

– Говори, говори все, что чувствуешь, если есть потребность. Наверное, тебе просто нужно выговориться.

Она на меня не смотрит:

– Но я чувствую себя виноватой, даже когда думаю об этом.

– Да черт с ним, с чувством вины, фигня это… Подумай сама: если это прежде всего приходит тебе в голову, может, это правда? – (Она наклоняет голову в сторону.) – Ты просто проговори это для себя вслух. И если почувствуешь, что тут что-то не то, разберись, в чем дело. Но если будешь держать внутри, неясность замучает тебя еще больше, чем чувство вины.

Она снова смотрит в небо, на звезды. Я тоже. Пусть помолчит, подумает.

– Может, я совсем и не была влюблена в Иэна, – говорит она. – Я, конечно, любила его, очень любила, но вот если бы была в него по-настоящему влюблена… наверное, до сих пор любила бы.

– Разумная мысль, – хитро улыбаюсь я, надеясь, что и она улыбнется в ответ, терпеть не могу, когда она хмурится.

Лицо ее ничего не выражает, сосредоточенно.

– Скажи… а почему ты считаешь, что не была в него влюблена по-настоящему?

Смотрит мне прямо в глаза, словно заглядывает в самую душу:

– Потому что, когда я с тобой, про него почти уже и не думаю.

Я сразу ложусь на спину и гляжу на ночное небо. Можно было бы, конечно, чтобы отвлечься, посчитать эти несметные звезды, но рядом со мной лежит магнит попритягательней, чем все звезды всего бесконечного пространства Вселенной.

Надо это прекратить, и как можно скорее.

• Предыдущая
• 44/83
• Следующая