По дороге к любви - Редмирски Дж. А. - Страница 43

• Предыдущая
• 43/83
• Следующая

Эндрю весело смеется.

Потом смотрит на дорожные знаки, кажется, решил сменить маршрут. Притормаживает, сворачивает и выезжает на другое шоссе. Теперь по обеим сторонам расстилаются широкие поля. Хлопковые, рисовые, кукурузные… еще какие-то. Просто я знаю только эти: хлопковые – белые, кукуруза высокая, выше человеческого роста, остальные мне кажутся одинаковыми. Мы едем уже много часов, солнце начинает клониться к закату, и Эндрю съезжает на обочину. Колеса громко шуршат по гравию.

– Мы что, заблудились?

Он не отвечает, тянется к бардачку. Локтем и предплечьем возит мне по ногам, открывает и достает истрепанную карту. Сложена она кое-как, словно тот, кто открывал ее в последний раз, почему-то не захотел складывать по местам сгиба. Разворачивает, кладет на руль, внимательно разглядывает, водя по карте пальцем.

– Заблудились? Чего молчишь?

Мне почему-то смешно, но не из-за него, забавна сама ситуация.

– Все ты виновата, – отвечает Эндрю, стараясь сохранить серьезное лицо, но у него не получается: глаза все равно смеются.

Изображаю крайнее возмущение:

– Интересно! При чем здесь я? Кто из нас за рулем?

– С твоими разговорами про секс, тайные девичьи грезы и прочую порнографию с этой, как ее, Доминик Старла… В общем, свернул не туда, надо было на пятьдесят девятое шоссе, а я – на двадцатое. – Щелкает пальцем по карте и качает головой. – Два часа уже едем в другую сторону.

– Два часа? – Я смеюсь и хлопаю ладонью по приборной доске. – И ты только сейчас это понял?

Осторожнее, он человек гордый, еще обидится. Тем более что мне все равно куда ехать, хоть десять часов не в ту сторону, какая разница.

Да, кажется, уязвлен. Лицо делает недовольное. Но я вижу, что придуривается. А почему бы не воспользоваться случаем. Я давно уже хотела это сделать, с того самого времени, как мы с ним мокли на крыше машины под дождем. Отстегиваю ремень безопасности, двигаюсь к нему поближе. Он делает удивленное лицо, но руку приподнимает, и я устраиваюсь у него под мышкой, тесно прижавшись к нему.

– Ну, выкладывай, как это ты допустил, что мы заблудились? – говорю, кладя голову ему на плечо.

Чувствую, рука его как бы неохотно прижимает меня еще ближе.

Господи, как хорошо сидеть с ним вот так, рядышком, тесно прижавшись друг к другу! Даже слишком хорошо…

Но я делаю вид, что ничего такого не происходит, просто хочу тоже поизучать карту. Вожу пальчиком, пытаясь проследить наш новый маршрут.

– Можно свернуть вот сюда, – палец мой скользит к югу, – и выехать на пятьдесят пятое, а там до Нового Орлеана рукой подать. Верно?

Поворачиваю голову, чтоб заглянуть ему в глаза, и сердце прыгает: боже, как близко его лицо! Но я невинно улыбаюсь и жду, что он скажет.

Он тоже улыбается, но глаза такие, будто не слышит, что я говорю.

– Да, как раз выезжаем на пятьдесят пятое…

Глазами ощупывает мое лицо, взгляд скользит по губам.

Спокойно складываю карту, кладу на место. Эндрю убирает руку, лежащую на моем плече, берется за рычаг сцепления.

Мы трогаемся, он кладет руку мне на бедро, тесно прижатое к его бедру, и в таком положении мы едем довольно долго; руку он убирает только на крутых поворотах, чтобы крепче держать руль, или когда включает музыку, но всякий раз возвращает обратно.

И мне очень хочется этого.

Глава 21

– Мы все еще на пятьдесят пятом? Ты уверен? – спрашиваю я много позже, когда уже темно, на дороге пусто и, кажется, огней ни встречных, ни попутных машин мы не видели целую вечность.

Вижу в окошко только бесконечные поля, иногда проплывает дерево или корова, провожающая нас удивленным взглядом.

– Да, детка, мы на пятьдесят пятом, я проверил.

Как только он произносит эти слова, проезжаем дорожный указатель поворота на пятьдесят пятое.

Отрываю голову от плеча Эндрю, где она лежит уже не меньше часа, потягиваюсь, разминаю руки, ноги и спину. Наклоняюсь и тру икры ног; такое ощущение, будто мышцы на всем теле застыли вокруг костей, как цемент.

– Хочешь, остановимся, разомнемся? – спрашивает Эндрю.

Заглядываю ему в лицо, скрытое в тени. В таком освещении щеки кажутся светло-синими. И изящная линия скулы проступает более отчетливо.

– Угу, – мычу я, наклоняюсь поближе к лобовому стеклу, чтобы получше разглядеть окружающий ландшафт.

Ну конечно. Все те же поля, деревья… А-а, вот и корова, голубушка, тут как тут. Потом замечаю небо. Наклоняюсь еще ближе, упираясь в приборную доску, гляжу вверх на звезды, натыканные на черный бархат бесконечного неба. Как их много, и какие они крупные, оказывается, когда кругом на много миль нет никаких источников света.

– Ну что, остановимся, побегаем немного? – снова спрашивает Эндрю, не добившись от меня вразумительного ответа.

Но у меня в голове рождается собственная идея, и я с лучезарной улыбкой киваю:

– Да, конечно… У тебя в багажнике найдется какое-нибудь одеяло?

Секунду смотрит на меня с любопытством.

– Вообще-то, есть, в коробке с припасами. Зачем тебе?

– Звучит, конечно, банально, но я всегда хотела попробовать… Ты когда-нибудь спал под открытым небом, когда над головой только звезды мерцают?

Чувствую себя немножко дурой. Мне кажется, это действительно банально, а до сих пор у нас с Эндрю все развивалось по сценарию, который банальным вряд ли назовешь.

Он снова улыбается. Как все-таки греет его улыбка.

– Под звездным небом? По правде сказать, нет, не приходилось…. Ты, наверное, считаешь меня отъявленным романтиком, да, Кэмрин Беннетт?

Искоса бросает на меня быстрый, игривый взгляд.

– Нет! – смеюсь я. – Перестань, я серьезно… У нас прекрасная возможность попробовать, грех не воспользоваться. Ты только посмотри на эти поля, неужели не манят? – Машу рукой в сторону лобового стекла.

– Интересно, как ты положишь одеяло на хлопковом поле, а уж тем более на кукурузном? – интересуется он. – Да и большую часть года эти поля залиты водой по щиколотку.

– Но не там же, где просто растет трава и пасутся коровы.

– Вот именно, коровы. Ты что, хочешь вляпаться в темноте? Там все заминировано дерьмом.

Я хихикаю.

– Так уж и все. Найдется местечко с чистой травкой. Ну, давай… – Я гляжу на него, поддразнивая. – Ты что, испугался коровьей лепешки?

– Ха-ха! – трясет он головой. – С тобой, Кэмрин, я и кучи дерьма не испугаюсь!

Я снова прижимаюсь к нему, кладу голову ему на бедра и делаю капризное лицо:

– Ну, я прошу тебя, Эндрю!

И хлопаю ресницами.

И стараюсь (безнадежно) не обращать внимания, на чем именно лежит сейчас моя голова.

ЭНДРЮ

Когда она на меня так смотрит, сердце просто тает, этот взгляд и камень может расплавить. Ну разве можно ей отказать? Да какая разница, спать рядом с кучей коровьего дерьма или где-нибудь под мостом по соседству с пьяными бомжами, главное, чтобы она была со мной.

Но тут есть одна проблема.

Она возникла, как мне кажется, в ту же секунду, как Кэмрин решила сесть ко мне близко. Потому что она как-то изменилась, думаю, она уже хочет от меня чего-то большего, чем просто оральный секс. Я мог сделать это еще там, в Бирмингеме, но этого допустить нельзя. Нельзя допустить полной близости между нами, нельзя спать с ней.

Я хочу ее, невозможно даже представить, насколько сильно хочу, но меня пугает мысль, что я могу разбить ей сердце… Этот ее погибший мальчик и все, что с ним связано… Я мог бы через это переступить. Но если она позволит мне настоящую близость, нас ждет в конце концов жестокое разочарование, особенно ее, да и меня тоже.

И после того как она рассказала про своего бывшего парня, все только усложнилось…

– Ну пожалуйста, – снова просит она.

Несмотря на то что я учинил сам себе допрос с пристрастием, рука сама тянется к ней. Я касаюсь пальцами ее щеки.

– Ну хорошо, – отвечаю я кротко.

Прежде, когда мне чего-то хотелось, я никогда особо не прислушивался к голосу разума, но с Кэмрин совсем распоясался: то и дело посылаю голос разума ко всем чертям.

• Предыдущая
• 43/83
• Следующая