Лес Рук и Зубов - Райан Керри - Страница 10

• Предыдущая
• 10/51
• Следующая

Последнюю неделю я навещала Трэвиса каждую ночь и рассказывала ему истории моей мамы. Я вымоталась, но была безумно счастлива. По ночам мы оказывались в другой вселенной, нашей собственной, и принадлежали только друг другу, словно навек забыли обо всех остальных обязательствах.

Сегодня, когда я стою на коленях у его кровати, мое тело пульсирует от напряжения. Наши пальцы сплетены, кажется, мы уже очень давно дышим воздухом друг друга, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Между нашими губами бесконечность, и они никогда не соприкоснутся. Как в математике: делить пополам можно сколько угодно, ноль все равно не получится.

Наконец мои губы почти дотрагиваются до губ Трэвиса, и я забываю обо всем: о Кэсс, Гарри, Джеде и нашей деревне. Сегодня ночью в этой комнате есть только Трэвис, я и наш первый поцелуй.

В этот самый миг я чувствую неладное. То ли сквозняк подул в другую сторону, то ли где-то скрипнула открывающаяся дверь, но я немного отстраняюсь и заглядываю в глаза Трэвису. Он тоже что-то заметил и насторожился.

— Ш-ш-ш… — Я прикладываю палец к нашим губам, мысленно удивляясь, что между нами поместился целый палец.

Прислушиваюсь, и вот оно! Шаги по коридору, шаги сразу нескольких человек. Я в страхе подскакиваю на месте, а Трэвис хватает меня, перекидывает через себя, прижимает к стенке и накрывает одеялом нас обоих.

Я, затаив дыхание, жду.

В коридоре раздаются отчетливые шаги, затем шепот. Дверь в нашу комнату отворяется, чуть скрипнув, и меня тут же прошибает пот. Наши с Трэвисом сердца бьются беспорядочно, не в такт, этот грохот просто нельзя не услышать. В такой позе я не вижу, что делает Трэвис, но чувствую его ровное глубокое дыхание: он притворяется спящим. Я крепко зажмуриваюсь и проклинаю себя за то, что пошла на такой риск.

Заходят в комнату.

— Трэвис?

Я прикусываю губу. Это голос Сестры Табиты: она проверяет, спит он или нет. Трэвис молчит и не шевелится.

Наконец дверь закрывают и запирают на щеколду. Мы выжидаем несколько секунд. Трэвис откидывает одеяло; в мои легкие врывается прохладный свежий воздух, но я боюсь пошевелиться.

Стены в этой пристройке тонкие, и нам слышно, что происходит за соседней дверью. Там передвигают мебель, а потом кто-то шипит, призывая остальных не шуметь.

Мы с Трэвисом молча смотрим друг другу в глаза. Слов за стенкой не разобрать, лишь поднимаются и затихают голоса: говорящие тараторят и перебивают друг друга.

— Может, принесли нового пациента? — спрашиваю я шепотом.

Трэвис качает головой:

— Мы бы услышали крики.

Я пожимаю плечами. В конце концов, больной мог потерять сознание.

— Меня бы не стали запирать в комнате из-за нового больного, — едва слышно выдыхает Трэвис.

Я поворачиваю голову и прижимаюсь ухом к стенке. Внезапно одна из Сестер резко и злобно осаживает другую:

— Нет, мы ничего им не скажем! Еще не время. Держи рот на замке, ясно?..

Потом она отходит в дальний угол, и я снова ничего не могу разобрать.

Гадая, что происходит в соседней келье, я вдруг сознаю, что лежу в одной кровати с Трэвисом, зажатая между ним и стенкой, в коконе тепла наших тел. Трэвис тоже начинает дышать чуть иначе, его вдохи и выдохи насквозь пронизаны желанием…

Моя кожа словно бы просыпается: каждым волоском, точно антенной, я пытаюсь уловить движения Трэвиса. Он лежит на спине, а я на боку, лицом к нему и спиной к стене.

Моя рука все это время покоилась у него на груди, но тут что-то заставляет меня сперва прижать пальцы, а затем прильнуть к Трэвису всем телом. Дыхание срывается. Это почти невыносимо.

— Я лучше пойду, а то вдруг они снова зайдут тебя проверить, — выдавливаю я.

Трэвис сглатывает слюну и кивает. Слышно, как воздух входит и выходит из его легких, словно ему тяжело дышать.

Я начинаю медленно переползать через Трэвиса. До этой секунды из-за страха и адреналина я не обращала на это внимания, но теперь каждая частичка моего тела чувствует и понимает, что происходит. Помня о ране, я осторожно перекидываю через Трэвиса одну ногу и оказываюсь на коленях прямо над ним.

Он закрывает глаза и вжимает голову в подушку, чуть приоткрыв губы, словно от боли. Я испуганно наклоняюсь к нему и спрашиваю:

— Больно?

Не открывая глаз, он качает головой, поднимает руки и кладет их мне на бедра, чтобы я не шевелилась. Мы почти сливаемся в одно целое от бедер до подбородка. Голова идет кругом от осознания, что на Трэвиса тоже действует моя близость, что я не одна ощущаю этот жар.

За стенкой раздается глухой стук, и я тотчас соскальзываю с Трэвиса на пол, готовясь залезть под кровать, если понадобится.

Навострив уши и прислушиваясь к звукам в соседней комнате, я подкрадываюсь к двери и нажимаю на ручку. Заперто. Открыть точно не получится.

Трэвис приподнялся на локтях и тоже слушает. В лунном свете я вижу, какое красное у него лицо.

Придется вылезать в окошко. Я с трудом приподнимаю раму — невысоко, только чтобы протиснуться в щель. Холодный воздух сразу забирается под тонкую сорочку, и, чтобы сохранить остаток тепла из кровати Трэвиса, я потуже закутываюсь в одеяло. К счастью, зима выдалась снежная, и под окошком успело намести приличный сугроб: можно спокойно прыгнуть со второго этажа. Я уже собираюсь это сделать, когда слышу свое имя.

Трэвис тянет ко мне руку. Я знаю, что испытываю судьбу, но все же возвращаюсь к нему.

— Когда мы увидимся? — спрашивает он.

Пламя свечи рядом с койкой мечется из стороны в сторону, отбрасывая тени на его лицо.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Наверно, пока не стоит рисковать.

Он понимающе кивает. А потом берет мою ладонь и приникает к ней губами: жаркое пламя тотчас проносится по каждой моей жилке, охватывая все тело. Губы Трэвиса поднимаются к запястью, и я превращаюсь в преисподнюю. Поцелуи ползут вверх, щекоча и дразня жарким дыханием, я уже готова поддаться…

Но в последний миг отдергиваю руку и делаю шаг назад.

— Выздоравливай, — говорю я, не зная, какими словами описать свои чувства.

А потом выскальзываю за окошко и падаю в снег, который вмиг тушит пожар на моей коже.

Боясь, как бы меня не увидели из окна соседней комнаты, я кидаюсь по погосту к забору, в тень Леса. На бегу я пытаюсь одновременно заметать следы, чтобы прямо под окном Трэвиса на снегу не осталось отчетливых знаков. Очень скоро мои ноги промерзают до костей: легкая обувь не может защитить от снега.

Подойдя к Лесу максимально близко — ближе подойти я ни за что не решусь, — начинаю сворачивать к собору, чтобы войти через главные ворота. Мои мысли невольно возвращаются к Трэвису, к его кровати и горячей коже… Все тело содрогается от воспоминаний, желания и холода. Поэтому сначала я даже не замечаю, что уже иду по чьим-то следам на снегу, следам нескольких человек.

Замираю на месте. Сердце начинает громко колотиться в груди. За мной ведь только Лес… а что, если это следы Нечестивых? Что, если забор проломили, а тревогу забить было некому? Меня пронзает ужас, но все же я бросаюсь назад по следам.

Они начинаются от забора. У самого входа на запретную тропу через Лес Рук и Зубов. Я встаю на колени и смотрю сквозь ворота: в лунном свете на снегу отчетливо поблескивают следы единственного человека, пробиравшегося сквозь заросли ежевики. Причем этот человек не волочил ноги, как все Нечестивые, а шел уверенно и решительно.

Но по тропе запрещено ходить всем без исключения: деревенским жителям, Сестрам, Стражам. Я никогда не видела, чтобы их открывали, никогда не видела, чтобы кто-то на нее выходил.

В нашу деревню пришли снаружи.

А значит, это «снаружи» существует — за Лесом есть что-то еще!

Волнение, страх, любопытство, паника — все эти чувства разом встают в горле и кружат голову, но я проглатываю ком и заставляю себя вернуться к реальности. Нагнувшись, я разглядываю отпечатки на снегу: шаг широкий, но сами следы миниатюрные, как мои. Они принадлежат либо мальчику, либо женщине.

• Предыдущая
• 10/51
• Следующая