Лес Рук и Зубов - Райан Керри - Страница 40

• Предыдущая
• 40/51
• Следующая

— Они волнуются. Хотят помочь.

Трэвис выдергивает стрелу и швыряет в темный угол, даже не прочитав записку:

— Нет у нас времени на общение! Надо скорее выбираться.

Вдруг он приваливается к сундукам, и я успеваю разглядеть в его глазах беспокойство, которое он пытался от меня скрыть.

— Мэри. — Трэвис опускает глаза на свои стиснутые кулаки и побелевшие пальцы. — Ты что-нибудь чувствуешь? Я про… — Он судорожно сглатывает слюну. — Ты чувствуешь?..

Трэвис приходит в ужас от своего вопроса, и он повисает в воздухе, точно едкая вонь.

— Я здорова, — решительно и твердо отвечаю я, но Трэвиса, видимо, так просто не убедишь. — По-твоему, я бы не поняла? Думаешь, зараженные не чувствуют, как смерть разъедает им вены?

Несколько секунд он размышляет над этим и, видимо, соглашается.

— А ты бы мне сказала, если бы почувствовала?

Мне хочется ответить, что да, сказала бы, но я не могу.

— Только в самом конце, — отвечаю я. Мысль о том, что придется снова разбить Трэвису сердце, невыносима.

Он открывает рот, чтобы возразить, но тут же закрывает и окидывает взглядом разбросанную по полу одежду. Дом под нами пульсирует от ударов Нечестивых, и лицо Трэвиса искажается от ужаса и решимости.

— Плевать на них, — говорит он (то ли про Нечестивых, то ли про остальных на платформе). — Помоги мне разорвать одежду и простыни, свяжем из них веревку. Если ткань не очень прочная, плети из обрывков косу.

Я киваю, сажусь рядом с кучей тряпок и начинаю рвать простыни, связывая клочки прочными узлами. Первое платье, которое я выбираю из вороха одежды, то самое, зеленое. Усилием воли гоню от себя мысли о его бывшей хозяйке.

Трэвис возвращается на балкон и начинает втягивать на чердак толстые порванные канаты, что свисают до самой земли. Раньше они были частью моста, поэтому в узлах попадаются обломки досок. Трэвис вышибает их здоровой ногой и кольцами укладывает канаты на полу.

— Думаешь, нам удастся добросить веревку?

— Как-нибудь добросим, — отвечает Трэвис, не поднимая головы.

Его пальцы быстро-быстро связывают между собой обрывки тряпок и канатов.

Тут пол под нами содрогается. Аргус тоже это чувствует и начинает утробно рычать, поджав хвост. Он льнет к моим ногам, загораживая меня от люка своим теплым тельцем. Нечестивые стремительно заполняют пространство под нами, точно где-то открыли кран. Скоро они доберутся до люка, и тогда… От этих мыслей я начинаю работать еще усердней и быстрее.

Порвав на полоски все платья и сплетя из них веревку, я встаю и разминаю затекшие ноги, затем выхожу на балкон и спрашиваю Трэвиса, чем еще я могу помочь. Тот лишь хмыкает.

Я стою, молча наблюдаю за его работой и чувствую себя совершенно бесполезной. Гуляющий по чердаку ветер то и дело выносит оттуда страницы, сбрасывая их на головы Нечестивым.

Я пытаюсь поймать их, спасти, но у меня в руках они рассыпаются в труху. Наконец я осторожно поднимаю одну бумажку с неровными краями, словно бы вырванную из страницы побольше. Сверху крупными буквами напечатано: «Нью-Йорк таймс». А чуть ниже, но так же крупно: «ИНФЕКЦИЯ БУШУЕТ В ЦЕНТРАЛЬНЫХ ШТАТАХ. ЛЮДИ ХЛЫНУЛИ НА СЕВЕР».

Еще ниже помещена фотография огромной толпы Нечестивых, сделанная с высоты птичьего полета.

Я подношу зернистый черно-белый снимок ближе к глазам и пытаюсь разглядеть подробности. В жизни не видела такой орды Нечестивых. Они похожи на море, протянувшееся во все стороны и сулящее верную смерть.

Как зачарованная, я возвращаюсь на чердак и принимаюсь искать среди разбросанных по полу листков еще какие-нибудь фотографии. С каждой страницы кричат жирные черные заголовки: «ПРАВИТЕЛЬСТВО УКРЫЛОСЬ В ТАЙНОМ УБЕЖИЩЕ», «САНИТАРНО-ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКАЯ СЛУЖБА НЕ МОЖЕТ УСТАНОВИТЬ ПРИЧИНЫ МАССОВОГО ЗАРАЖЕНИЯ», «ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА У СКАЛИСТЫХ ГОР ПРОИГРАНА», «ВСПЫШКИ ЭПИДЕМИИ ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ ПО ВСЕМУ МИРУ», «ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ВИД БЫСТРО ПЕРЕДВИГАЮЩИХСЯ ЗАРАЖЕННЫХ», «РАСЧИЩЕННЫЕ ЗОНЫ СНОВА В ОПАСНОСТИ».

Дрожащими пальцами я беру одну страничку с надписью: «НЬЮ-ЙОРК В ОСАДЕ» — и потрясенно разглядываю фотографию города. Таких высоких домов я никогда не видела: огромные и могучие, они словно бы лезут друг на друга и тянутся бесконечно вверх. От этого зрелища голова идет кругом: я вспоминаю мамины истории про дома до самого неба.

Но такого я не могла себе представить. Такого не увидишь даже во сне.

Я судорожно пытаюсь проглотить вставший в горле ком. До меня доходит, что означает эта фотография… Моя мать не сочиняла. Она говорила правду.

Выходит, на свете есть и океан. Огромный, безбрежный океан.

Я вскакиваю на ноги и мчусь к Трэвису.

— Смотри, смотри скорей! — кричу я, дергая его за рукав.

Он бросает на меня хмурый, отстраненный взгляд: его мысли полностью заняты чем-то другим.

— Готова? — спрашивает он и уходит на чердак.

Я бегу следом, протягивая ему хрупкую страничку:

— Трэвис, взгляни! Только подумай, что это значит!

Он по-прежнему смотрит на меня словно издалека и не слышит, что я говорю. Внезапно доски под нами начинают громко трещать и ходить ходуном: я всплескиваю руками от неожиданности и пытаюсь удержаться на ногах.

Трэвис хватает меня за руку, и страница с фотографией рассыпается в пыль.

— Быстрее, Мэри! — кричит он, хватая сплетенную мной веревку и вытаскивая ее на балкон.

Сердце грохочет в такт бьющимся в люк мертвецам. Я падаю на колени и пытаюсь найти в ворохе бумаг еще одну фотографию тех домов, хоть какое-нибудь доказательство… Но все страницы у меня в руках рассыпаются в пыль, в прах, в ничто.

Глаза застилают слезы досады. Я больше не вижу ни надписей, ни фотографий, просто слепо роюсь в ворохе страниц, пытаясь найти хоть что-нибудь на память. И тут мои пальцы натыкаются на какую-то гладкую и плотную карточку. На ней изображено огромное море высоченных домов, тех же самых, что на первой фотографии. В жизни не видела столько зданий в одном месте.

Снимок заключен в ярко-желтую рамку, на которой красивыми буквами написано: «НЬЮ-ЙОРК».

Я улыбаюсь, встаю и случайно пинаю ногой небольшую книжку: она скользит по полу и останавливается у самой двери. По сравнению с Писанием она крошечная, чуть больше фотографии Нью-Йорка, и толщиной с мой палец. Я засовываю карточку между страниц и прячу книгу за пазуху. Трэвис к этому времени связал канат с моей веревкой, а свободный конец прикрепил к стреле. Он вставляет ее в лук, натягивает тетиву, прицеливается и, затаив дыхание, стреляет.

Стрела взмывает в воздух, а за ней летит пестрый хвост. В следующий миг острый наконечник вонзается в платформу у ног Гарри.

— Отличный выстрел! — говорю я.

Трэвис с усмешкой подмигивает:

— Стреляю я тоже лучше брата.

Я беру его за руку. Жар поднимается по моей шее к щекам, и мы молча наблюдаем, как Гарри хватает веревку и начинает тянуть. Трэвис придерживает рукой наш конец, чтобы веревка не провисла и не запуталась в толпе Нечестивых.

Сплетенный мной участок из пестрых обрывков заканчивается, и толстый канат начинает свой медленный путь к краю платформы. Все мое тело дрожит от страха, а глаза мечутся между пропастью и кольцами каната на нашем балконе: хватит его или нет?

Я едва сдерживаю слезы облегчения, когда Гарри хватает конец каната и начинает наматывать его на толстый прочный сук рядом с краем платформы. Наш конец Трэвис привязывает к балке на чердаке. Тут пол под нами содрогается с такой силой, что я невольно цепляюсь за Трэвиса.

Люк выгибается под напором Нечестивых, а Аргус носится вокруг него и лает как ненормальный. Наше время на исходе.

Не мешкая ни секунды, Трэвис кидается обратно на чердак. Оттуда доносится грохот: он опрокидывает бочку с мукой и целиком скрывается в белом облаке, а в следующий миг уже вытаскивает бочку на балкон. Я с трудом сдерживаю смех: все его тело присыпано тонким слоем белого порошка, и поэтому кожа у Трэвиса мертвенно-бледная.

• Предыдущая
• 40/51
• Следующая