Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Курков Андрей Юрьевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/80
• Следующая

— Ну, еще не слишком… Но кое-что еще у меня для тебя есть, — произнес Рябцев загадочно.

Алик поднялся, застегнул свою джинсовую куртку на все металлические пуговицы, не сводя взгляда с него.

Тот вытащил из кармана брюк и протянул Алику свернутую тряпочку.

Тряпочка показалась гостю тяжеловатой. Алик вытрусил из нее на ладонь ключ, липкий, то ли в машинном масле, то ли в какой-то смазке.

— Ты же замок не менял? — спросил Рябцев, в его глазах промелькнуло беспокойство.

— Последние лет тридцать не менял.

— Вот видишь, как хорошо! Иногда прошлое может тоже принести неожиданную пользу.

— Так это что, от моей двери? — удивился Алик.

Рябцев кивнул. Его лицо на мгновение приобрело виноватое выражение, почти сразу же изменившееся на выражение легкой, почти романтической грусти.

— Когда-нибудь я тебе расскажу о тех деталях твоей жизни, которые ты сам давно забыл… Если ты захочешь и если я буду в настроении… А вообще я из прошлого взял в настоящее совсем мало… Почти ничего. Да и то, что взял, по праву мне не принадлежит, вот как этот ключ…

— А вы им пользовались? — осторожно спросил Алик, и показалось ему тут же, будто аукнулся в памяти какой-то не такой уже и давний разговор с Рябцевым. Разговор, в котором тоже вроде бы речь шла о жилище Алика.

— Да, — капитан открыто, бесстрашно посмотрел в глаза гостя, и не было в его глазах теперь ни смущения, ни сомнения. — Но я никогда ничего там не брал, не менял местами. Я должен был по службе заглядывать в твой дом каждые два-три месяца и писать отчет. Я приходил, иногда варил твой кофе и сидел на твоем диване или кресле. Только тогда, когда тебя не было в городе, обычно ночью, под утро, когда твои соседи и мачеха крепко спали. Это были чудные минуты… Ты не обижаешься?

Алик отрицательно мотнул головой.

— За ключ — спасибо! — сказал он, отходя к двери.

С одной стороны, ему вдруг расхотелось уходить. Ему показалось, что Рябцев сейчас настроен на разговор, как никогда прежде. Он, наверное, мог бы рассказать и про кисть Джими Хендрикса. Алику давно хотелось бы узнать подробности. Но с другой стороны — надо было ехать домой. Ехать, открывать дверь, не ломая ее, не выжимая язычок замка из паза. Ехать, чтобы потом ехать куда-то дальше, но уже из дома. Да и просто пора было идти. Рябцев всё еще выглядел уставшим, ему надо бы отдохнуть, даже если ему и хотелось говорить и рассказывать. Во всяком случае, при следующей встрече Алик сможет снова спросить его про ключ от своего замка, и тогда этот разговор плавно перейдет на другие темы.

Крепкое рукопожатие Рябцева у открытой двери на лестничную площадку забросило Алику последнее сомнение — теперь уже относительно усталости бывшего капитана. Но «уходя — уходи!»

И Алик ушел.

Почему-то гудели ноги. Он и так не собирался идти к себе пешком. Во-первых, разгар рабочего дня, во вторых — расстояние. Тут даже на маршрутках около часа езды!

Когда садился в первую маршрутку, в кармане куртки зазвонил мобильник.

— Я же совсем забыл рассказать тебе об аномалиях! — ворвался в ухо взбудораженный голос бывшего капитана. — Мы не должны с тобой забывать об этом! Ты твоего друга-писателя еще раз видел?

— Нет, пока не видел.

— Мой тебе совет: обходи стороной начало Черновола, Грушевского, Франко и Пекарскую. Там за последний месяц восемь самоубийств и больше двадцати нападений на ночных прохожих!..

— Хорошо, — пообещал Алик.

— Мы должны что-то сделать, — повторил Рябцев, но голос его уже утратил твердость.

— Сделаем, — пообещал Алик.

Ключ, полученный от Рябцева, вошел в замочную скважину двери так гладко и легко, что Алик не смог сдержать удивления. Его потерянный накануне ключ то и дело застревал в скважине, противился выполнению своей единственной функции. Должно быть потому, что за долгие годы работы его железный язычок стерся, деформировался. А этот новый ключ мгновенно нашел «общий язык» с замком. И Алик с благоговением, чуть ли не торжественно зашел в свое однокомнатное жилище. Разулся за дверью, уселся в кресло у печки и ощутил непривычный прилив эмоций. Словно случилось чудо, спасшее его уют от исчезновения.

Алик опустил взгляд на ключ, поднес его поближе к глазам. Резковатый запах машинной смазки ударил в нос. Взяв со стола бумажную салфетку, он стал оттирать ключ. Плоский стальной кругляш очистился довольно легко. А вот бороздки язычка не хотели освобождаться от заполнившей их темно-коричневой жирной субстанции. Да и малоприятный механический ее запах, казалось, стал сильнее, словно из-за стараний Алика смазка, освобождая от себя ключ, уходила в воздух, испарялась.

Алик чихнул, удивленно понюхал ключ и снова чихнул, удостоверившись в интенсивности запаха, более подходящего для какой-нибудь автомастерской.

Бросив черную от смазки салфетку в корзину для мусора, Алик опустил ключ на край печки и прилег на диван. Отдохнув несколько минут, снова уселся и уставился задумчивым взглядом на ключ. Запах смазки показался Алику еще сильнее. Некий полусерьезный, игривый азарт овладел Аликом, и он, решительно поднявшись, вышел во двор. Постучал в дверь к соседу — владельцу старого «москвича». Попросил у него керосина. Сосед-пенсионер, человек приветливый и всегда готовый помочь, выдал вечному хиппи поллитровую банку желтоватой жидкости.

Вернувшись домой, Алик оторвал кусок половой тряпки и, вымочив ее в керосине, снова принялся за ключ. Минут через пять тот блестел, бороздки на нем тоже блестели, очищенные от смазки, запаха которой больше не чувствовалось. Правда, теперь в воздухе царствовал запах керосина. Оставив ключ в покое, Алик открыл настежь дверь и две форточки. Однако неподвижность воздуха на дворе не способствовала проветриванию жилья. И теперь уже керосин, точнее, его запах, стал раздражать хозяина комнаты. Он вынес закрытую капроновой крышкой банку с керосином на улицу. Постоял там, поглядывая с надеждой на серое осеннее небо. Потом вернулся, но тут же снова вышел на свежий воздух. На губах — саркастическая улыбка. Теперь ему казалась смешной его закончившаяся странной победой борьба с запахом смазки.

Запах керосина уже превратился во вкус керосина на кончике языка. И это раздражало Алика сильнее, чем запах обильно смазанного ключа.

Этот вкус керосина и подсказал вечному хиппи дальнейшие действия — захотелось выпить кофе.

Он насыпал молотого кофе в джезву, наполнил ее водой и поставил на железный круг печки, под которым вырывался из газовой трубки синеватый огонь.

Как только вода нагрелась, запах кофе дотянулся до стоящего у плиты хозяина комнаты. И он, уставившись на джезву, стал ждать, когда же кофейная пена покажется у краев, знаменуя готовность напитка к употреблению. Кофейный аромат парил над печкой, уже и пена стала подниматься в джезве, но Алик, наблюдая за приготовлением своего главного наркотика бодрости, замер, задумавшись. Кофе, сбежав, зашипел на раскаленных кругах конфорки. И снизу вверх понеслась целая волна горячего кофейного воздуха. Алик, как зачарованный, следил за выкипанием кофе и убрал джезву с конфорки только тогда, когда в ней не осталось ни одной капли напитка. Комната теперь наполнилась приятным ароматом, который проник и на язык Алика. Керосин был побежден, победил кофе, а Алик почувствовал себя двойным победителем.

— Что у тебя тут такое? — услышал он дрожащий голос мачехи.

Она заглянула в открытые двери, нашла его взглядом.

— Тебе нельзя столько кофе пить, сердце не выдержит!

Снова прилегший на диван Алик поднял голову. Их взгляды встретились.

— Аличек, ты мне не поможешь? — спросила она, внезапно поменяв тон с вопросительного на просительный. — Я хочу шкаф передвинуть.

В просторной главной комнате дома, где обитала его мачеха, было чисто.

— Куда его? — спросил Алик, остановившись у высокого старомодного платяного шкафа.

— Вот сюда, — показала жестом мачеха. — Помнишь, как он стоял пять лет назад?

• Предыдущая
• 44/80
• Следующая