Пушкарь Собинка - Куликов Геомар Георгиевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/20
• Следующая

Куда ещё податься? Не к злодею же дядьке Савелию?

Хмурая осень набирала силу.

Всё чаще шли дожди. В иные дни принимался валить мокрый снег. Голыми и беззащитными стояли деревья — белые берёзы, чёрные липы, серые осины. И лишь могучие дубы, зеленоватые от мха, расставаясь с тёплой порой, недовольно шелестели жёсткими листьями. По ночам землю прихватывало морозцем. И утром под ногами хрустел первый тонкий лёд.

Никифор с Герасимом, пока Собинка странствовал в ставку великого князя Ивана Васильевича, соорудили тёплый шалаш. Спали по двое, тесно прижавшись друг к другу. Третий стоял на страже подле Вепря.

Вылез однажды утром Собинка из шалаша — светло кругом. Лёг на землю белый пушистый снег. Проглядывает сквозь него жёлтая трава.

Щёлкает спросонку зубами Собинка. Из дому отбыл летом. Не запасся тёплым. Спасибо, Никифор поделился своей одёжкой. Не в пору Собинке, велика. А всё лучше, чем никакая. Чтобы согреться, принялся прыгать то на одной ноге, то на другой. Дул в кулаки, приговаривал ворчливо:

— Будь он неладен, холодина этакий…

Никифор услышал:

— Погоду не брани. Снежок нам кстати. Отнимет корм у ордынских коней. Зима — нам трудность. Им — беда.

— Палка о двух концах. Слыхал, как стращают: станет Угра, будут на нашем берегу…

— Грозилась синица море поджечь. Посмотрим, что сделается с ханским войском, когда станет река. Хотя на одни холода и зиму полагаться не след, они нам подмога.

Месяца октября в двенадцатый день князья Борис и Андрей Большой, братья великого князя Ивана Васильевича, со своими полками подошли к городу Кременцу.

Довольно посмеивался Герасим.

— Это Ахмату под самый дых. Как прежние ханы, сильно надеялся поживиться на междоусобице русских князей. Ан не вышло. Крепким орешком стала Русь для Орды. Сразу не разгрызёшь…

— Может, теперь по Орде ударим? — обрадовался Собинка.

Надоело ему — да одному ли? — затянувшееся бездействие. Роптали в полках: «Прадед нынешнего великого князя Дмитрий Иванович, прозванный Донским, сам бился в латах простого воина на Куликовом поле. А наш, ровно сурок, окопался в Кременце. Носу оттуда не высунет лишний раз».

На вопрос Собинки весело ответил Герасим:

— Куда торопиться? Никифор Алексеевич здраво судит: зима нам на пользу. У нас позади родная земля, а у них — чужая, ими разграбленная, разорённая.

Всё-таки ждали новых событий на русском берегу с опаской старинной перед Ордой.

Ох, чёрной и грозной силой была для Руси Орда! Не годы — столетия русские князья гнули колени и склоняли головы перед ордынскими царями-ханами. Платили дань. Своими княжествами владели-правили ордынской милостью.

И вот они, осенние дни одна тысяча четыреста восьмидесятого года, — к кому склонятся?

Грелись Никифор и его помощники в шалаше. Вместе с другими ратными людьми, большими и малыми, глядели на Угру-реку.

К вечеру двадцать пятого октября очистилось небо от облаков. Холодное зимнее солнце осветило два войска, стоящие друг против друга.

— Ну, ребятушки, — сказал Никифор, — не иначе, быть ночью знатному морозу.

— К тому идёт… — согласился Герасим.

И точно. Забрезжил рассвет — высыпали ратники обоих войск, каждый на свой берег. Не осенняя свинцовая вода разделяет их. Под восходящим солнцем сверкает, искрится молодой лёд. Точно ослепительная семицветная радуга упала и разбилась на мелкие-мелкие кусочки.

Стала Угра.

Случилось то месяца октября в двадцать шестой день.

Не было криков и шума ни на русском берегу, ни на ордынском. И тут и там понимали: близится решающий час.

Собинка не утерпел. Сбежал к самой реке, постучал каблуком сапога по льду. Откликнулся лёд тонким звоном. Не обозначилось на нём и малой трещины.

— Осторожней, милок! — предупредил Никифор.

— Я потихонечку… — пообещал Собинка.

Стал на лёд одной ногой, потом другой. Подпрыгнул легонечко.

— Держит! — крикнул.

Хотел ещё сделать шаг вперёд. Вдруг свистнуло что-то поблизости. И будто кто дёрнул за бок. Глянул изумлённо. Клок Никифорова старого зипуна вырван.

— Берегись! — закричали сзади. Голоса Никифора и Герасима тревожнее других.

Посмотрел на правый берег. Оттуда в него целят из луков. Заторопился назад. Ноги скользят по льду. Ещё несколько стрел свистнуло и пролетело совсем рядом.

Выкарабкался на берег. Скатился в окопчик, что был вырыт для Вепря. Никифор с Герасимом бранятся.

Отдышался Собинка. Чего греха таить, сам струхнул. Объявил:

— Лёд крепкий.

— Ты — не конник, — сказал Никифор. — Но так пойдёт, скоро пожалуют к нам лиходеи. Надо готовиться!

Продумано всё было заранее. Угра станет — опять передвинуть пушку. Обмануть памятливых врагов. Будут ждать грозные выстрелы с мысочка, поросшего ивняком, а ударит Вепрь из нового своего пристанища.

Никифор с Герасимом загодя его старательно оборудовали, шагах в пятидесяти от прежнего. Вырыли окопчик для пушки у самого берега. О двух ступеньках. На нижней скрыт Вепрь. А как понадобится — наготове верхняя ступенька. Выкати на неё пушку — открыты река и правый берег. Целься и пали метче!

Ночью перетащили Вепря. Перевели лошадей с припасами.

Работящий хозяйственный Герасим предложил:

— Хорошо б соорудить землянку. Теплее было бы и покойнее.

Никифор согласился:

— Стоять тут едва ли долго. Однако к чему мёрзнуть?

Вырыли землянку. И в пору.

Лёг пушистый и глубокий снег. Стало всё по-зимнему. Крепчал мороз. Солнце утрами поднималось в студёном тумане. В иные дни ровно молоком застилало и реку и леса вокруг — с трёх шагов человека не разглядеть. От жестокого холода трудно было дышать и даже смотреть.

Мёрзли воины на левом берегу.

Но ещё сильнее — на правом.

Русские ратники получали из обоза еду для себя и корм для коней.

Ордынские — нет. Всё, что можно, давно вокруг пограбили. Теперь сидели голодом. Неприхотливые и выносливые их кони и те вконец отощали, начали гибнуть от бескормицы.

Ведали о том на русском берегу. Говорили:

— Воистину, не всё коту масленица — настаёт великий пост.

Месяца ноября в третий день держал лёд Угры-реки конного всадника. Столь крепок стал.

Никифор за ужином подле костра — один бок огнём горит, другой на морозе стынет — упредил Герасима с Собинкой:

— Теперь, мужики, надо беречься. Особливо ночью и под утро.

И впервой, не любил того Никифор, зарядил Вепря с вечера.

Ответил на молчаливый вопрос Собинки:

— Хоть и морозно, а сухо. Пороху при хорошо промасленном пыже сырость не грозит. А её опасайся более всего. Она нам, пушкарям, первый враг.

Бесновались, злобились пуще прежнего на правом берегу. Кричали ругательства. Грозили жестокой расправой.

Четвёртая неделя-седмица истекала с того дня, когда вышло на Угру ханское воинство.

И всё то время оно без победы — русские без поражения.

Первая сторо?жа подле пушки самая лёгкая. Не так спать охота, как под утро. На неё всегда ставил Никифор молодого пушкаря. Собинка тому всячески противился. Обижался.

— Может, мне при вас сделаться кашеваром? — ворчал однажды. — Али портянки стирать?

— Глупый, — отозвался Никифор. — Нам с Герасимом проще одолеть сон. Чего тебя мучить понапрасну? А караулить пушку надобно во всякое время. Она словно бельмо на глазу врагам. Могут удумать любую пакость. Потому в свою сторожу гляди в оба и ушки держи на макушке. Не ровен час, пожалуют нежданные гости.

— Нешто слепой я али глухой, — пожал плечами Собинка. — Разгляжу всадника, хоть и одного, на белом-то снегу. И услышу…

Никифор объяснил терпеливо и без гнева:

— Разве о всаднике речь? Кто его и зачем пошлёт? У басурман другая привычка. Когда надо, ровно тени ползут-крадутся. И стражу кинжалами колют. Охнуть не успеешь, как отлетит твоя душа к господу богу. Я и то дивлюсь, что покуда всё тихо-спокойно. Только обманчива та тишина. И в любой час нежданно может обернуться кровью…

• Предыдущая
• 15/20
• Следующая