Кремень и кость - Лундберг Евгений - Страница 24

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая

(примечание к рис.)

Взять самому — это смерть. За Косоглазого, за побег от племени, за похищение — трижды смерть. И хотя ни один из троих не думал о возвращении в медвежью пещеру, последний проступок, казалось, окончательно отрезал тонкую жилу, еще связывавшую их с племенем. Не только смерть, но и позор, позор там, дома. Не помогла и мысль о том, что здесь, на пустынной реке, не было ни Косоглазого, ни побега, ни позора, ни племени и вместо тройной смерти им угрожала одна обыкновенная, не торжественная гибель от голода дли от иноязычного племени.

И вдруг, Крот заговорил:

— Взял. Ты слышал, как Рысьи Меха рассказывал о чужих людях с дротиками из неломкого дерева. Они берут кость, дают дротики. Они там, — он махнул рукою, — куда мы плывем.

Речной разлив стал шире, течение замедлилось, плот неуклюже толкался о края мелей. Светловолосые стали совещаться, как управиться с плотом, чтобы его не занесло в непроходимые речные тупики и протоки.

Отозвался с дальнего конца и Крот. Он сказал, что нужны шесты, чтобы отталкиваться в неудобных местах. Он поплывет к берегу, где за широким поясом песков синел лес. Пройдя наперерез по берегу, он скоро нагонит их и поможет протолкнуться, если плот занесет в непроходимое место.

Светловолосые отворачивались от него. На его предложение они не ответили. Можно было понять, что они согласны, чтобы он выполнил предложенное, но сами просить о помощи не хотят. По торопливости, с какою Крот кинулся в воду, они поняли, что он не возвратится.

К концу дня голод и тяга к суше согнали в воду и светловолосых юношей. Глубоко уходя ногами в мягкое дно, подвели они плот к берегу. Отрадно было растянуться на горячем песке среди редкой осоки. Вода, плот, пустынные берега внушали светловолосым отвращение. Воспоминания о событиях в становище выцветали, только чувство опасности оставалось по-прежнему сильным.

Подкрепив силы улитками и мелкими стрекозами, младший остался стеречь плот. Старший прокрался по лозам к высокому холму. С высоты его Открылись лежавшие на юго-запад низкие берега реки, окаймленные песками. Вдоль берега, то скрываясь в лозах, то чернея на лысых гребнях холмов, маячила человеческая фигура с длинным темным шестом на плече. Крот не вынес одиночества. Он жался к берегу реки в ожидании плота.

Ночь, день и еще ночь отдыхали светловолосые на берегу. Старший подкрался к селезню, перекусил ему горло и напился теплой крови. Младший с каждым днем слабел от лихорадки. Потом они поплыли дальше. Когда плот натыкался на мель, старший прыгал в воду и толкал его плечом к быстрине.

Берега становились все ниже, река шире. Расширяясь, она разбивалась на рукава. В воздухе повеяло свежим тревожным горьковатым запахом моря. Луга и равнины откатывались от берегов невиданным простором. Птицы тучами носились в воздухе.

(примечание к рис.)

На одном из песчаных перекатов к беглецам подплыл Крот. Молча ушел он с плота, молча же возвратился. Он протянул найденный у берега шест старшему из светловолосых, выражая этим свою покорность. Светловолосый принял шест. Становище было далеко, их было мало, река смыла преступление с нарушителя обычаев племени.

— Где твои люди с дротиками из неломкого дерева? — насмешливо спросил старший.

— Довольно плыть, — очень серьезно сказал Крот. — Здесь много птицы. Можно жить.

Младший из светловолосых очнулся от забытья. Смертельно тоскующими глазами оглянулся он на брата и тоже попросил:

— Довольно плыть.

Старший всматривался в берега. Что-то неуловимое обеспокоило его.

Надо было решать за всех. А как мог он решать?

И вдруг его зоркие глаза отметили на косе силуэты таких же двуногих существ, как он. От далекого берега отделился узкий продолговатый предмет и поплыл не вдоль течения, а поперек реки.

В первое мгновение беглецы остолбенели. Потом старший схватил Крота за грудь — в том месте, где были спрятаны похищенные сокровища:

— Отдай им, отдай… отдай лучше сам…

В следующее мгновение всем троим разом пришла в голову мысль, что перед ними не чужое племя, а сородичи, хотя и ландшафт был чужой и плыли они по реке долго и все вперед.

Ими овладел звериный страх: те были на суше, а их несла вода, и не было у них возможности ни бежать, ни скрыться за камни, ни взяться за оружие.

Число людей на косе быстро увеличивалось. Поперек реки плыл уже не один челнок, а вереница их. В руках у чужих людей были тонкие, прямые, хорошо заостренные дротики. Копья отличались длиною. Прикрывавшие их сильные тела шкуры были цвет к цвету сшиты жилами и украшены узором. Чужие люди были выше, нервнее, стройнее людей отчей пещеры. Пещерные люди схватили своими быстрыми охотничьими глазами эту разницу, и страх их стал от этого еще бесповоротнее, еще безнадежнее.

(примечание к рис.)

Когда плот ударился о берег, чужие люди угрожающе подняли оружие. Этот жест пробудил от оцепенения старшего из светловолосых. Он скользнул взглядом по обескровленному лицу брата. Без надежды на победу, по привычке воинственных юношеских игр, схватился он за тяжелый шест и ответил угрозою на угрозу. В то же мгновение легкий дротик врезался в то место, где шея переходит в грудь. Светловолосый молча опрокинулся в воду.

Его подтягивало под плот, он уже не шевелился. Крот перехватил падающий шест и кинул его в противников. Шест был слишком тяжел и упал ниже, чем он рассчитывал, ударив двоих из нападавших по ногам. Вскрикнули ли они, упали ли, Крот уже не видел.

Младший из светловолосых был так слаб, что люди чужого племени не тронули его. Болезнь и бред внушали суеверный страх чужеземцам, так же как и людям пещерного племени. Больного перенесли на берег. Плот втянули на отмель. Когда победители срывали с Крота одежду, под бревна плота упало ожерелье из медвежьих зубов, за ним обломки Мамонтова бивня и Изображение лошадиной головы с раздувающимися ноздрями. Легкий нагой юноша кинулся за ними в воду, двое взрослых помогли ему отвести в сторону плот, внимательные руки подняли со дна невольные дары пещерного становища, внимательные глаза предводителя оценили их высокое мастерство.

Тела убитых уплывали по течению.

Светловолосый понемногу привыкал к нравам чуждого племени. Болезнь спасла его от смерти, болезнь же облегчила переход к новой жизни. Бред давно прошел. Светловолосый считал, что душа его возвратилась в тело после мучительных скитаний по иным мирам, но по-прежнему дни и ночи лежал, не отзываясь ни на голоса, ни на толчки.

Время от времени над больным наклонялись черноволосые, длиннобородые люди. Раза два у него перед глазами мелькнули украденные Кротом драгоценные предметы — ожерелье из медвежьих зубов, лошадиная голова и обломок кости с неясным, едва намеченным рукою резчика рисунком. Бороды приближались и удалялись. Блестящие глаза недоброжелательно следили за движениями Светловолосого — за его дыханием, за вздрагиванием век, за легкой дрожью ослабевших ног. Чужой — значит враг, так чувствовали и иноплеменники и Светловолосый. Проще всего — убить, а остался жить — пусть ходит и ест, как все, пусть не притворяется полумертвым, точно испуганное насекомое.

Как ни чужд был Светловолосому язык иноплеменников, звук отдельных слов запечатлелся в его памяти. Слова эти по мере повторения закреплялись, приобретали определенный смысл. Иногда он повторял их про себя, даже не удивляясь тому, что такими несхожими звуками обозначаются одни и те же предметы.

— Спроси, — говорили иноплеменники друг другу.

— Глядит, звереныш, — сердито ловили они украдчивый взгляд пленника.

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая