Кремень и кость - Лундберг Евгений - Страница 28

• Предыдущая
• 28/39
• Следующая

Когда над лесом обозначился край восходящего солнца, посланных уже не было видно. Водяник и высокий Насмешник, не спеша, обходили становище. Им казалось, что молодой рой разбит, у него не стало сил для взлета. Преданные старцам, зрелые, крепкие мужчины стерегли тропы, и тут же юноши с запавшими от утомления злыми глазами стерегли этих сторожей и поджидали тех, от кого их хотели уберечь. Вялая от бремени женщина в космах сбитых волос опустила в ручей жаркие ноги и медленно забирала воду раскрытой ладонью, прижимая затем ладонь к воспаленным глазам.

— Не спят, — сказал Водяник, — раньше спали крепче.

Заря была богата золотом, росами, птичьим гамом и бунтующей кровью, но прежние зори казались старцам богаче. Туман ровной серой стеною заслонял противоположный берег. Река внизу казалась черной, гребень туманной стены светился розоватым блеском. Там, вдали, за рекой, за туманом, за блеском, была проклятая пещера, открытая Косоглазым. Она была. О ней помнили все. А ее-то и нужно было выжечь из памяти людей отчего племени.

Люди, посланные в погоню за Рысьими Мехами, приблизились после полумесяца напряженной ходьбы к пологим предгорьям. Взойдя на холм, они увидели вдали зеленое озеро, протянувшееся на узком, протертом ледниками каменном ложе. Из озера вытекала широкая река. Шумные горные потоки вливались в нее. Часть охотников поспешила к озеру, часть же стала осматривать речные берега.

Здесь все было не так, как на родине. На полдень, на закат и на восход громоздились горы. Издали они были похожи на облака. Вблизи было ясно, что это целые миры лесов, степей, скал, снегов, вод и туманов, скомканных и приподнятых над землею чьими-то невообразимо-могучими руками. Вода и в озере и в реке была очень зелена, очень холодна и очень прозрачна. Воздух, особенно по утрам, вкусен и резок. Запахи животных и растений носились в этом воздухе, точно терпкий дым близкого костра. Шорох крыльев пролетающих птиц и лай лисиц раздавались так громко, что охотники тревожно вздрагивали. Людям медвежьего племени показалось, что в этой стране слух их стал особенно тонок, зрение заострилось, ноги легче перескакивали с камня на камень, руки веселее сжимали оружие. В полудне ходьбы от озера стремительная река вдруг ушла в землю. На поверхности не оставалось никаких признаков ее — ни пересохшего русла, ни дюн. Сердца сжались от дурных предчувствий. Охотники, сгибаясь чуть не до земли, быстро побежали вперед.

— Ты помнишь? — крикнул один из них на ходу.

Помнили все: о реке, уходящей под землю, рассказывал Косоглазый. Ясно было, что это не тот край и не та река, но сходство казалось дурным предзнаменованием. Косоглазый знал больше, чем другие люди. Он — не просто человек, он больше человека. Оттого так неважно, жив он или умер. Он не отступает от племени, и никак не понять, что несет ему — худо или добро. Вернее — худо. Все непонятное — к худу.

(примечание к рис.)

Снега торжественно сияли над вершинами. Наступила холодная ночь. И тогда еще одна злая примета отогнала сон. Солнце уже зашло, алые лучи его угасли, легко ломаясь о ребра горных массивов, сине-серый пепел вечера упал на землю, птицы и звери предались покою — и вдруг снова вишневым почти, мягким и тихим блеском засветились снега вершин. Охотники вскочили с только что нагретой телами земли. Все теплее светились снега этими тихими улыбками гигантов. Потом погасли. Пепел ночи стал синее, просыпались звезды; шумно и равномерно, несмотря на безветрие, заплескалось озеро в каменных берегах.

Наутро оказалось, что белая гора по ту сторону озера светлела раньше других. Старцы, напутствуя, говорили охотникам об этой горе, хотя знали они ее только по преданиям. Итти надо было так, чтобы она оставалась по правую руку. Белый профиль ее напоминал лицо спящего человека. Зыбкое отражение белой горы, с ее резкими, мертвыми и вечными человеческими очертаниями, преследовало по пятам шедших у самой воды странников.

— Белая гора скрывается за другими горами, — в страхе перед неведомым говорили охотники.

Уже и озеро ушло в сторону — его сжимали остроконечные пики. Кончились луга и рощи левого берега. Два острых снеговых зуба врезались в синеву на полдень от озера. «Зубы полдня» — прозвали их охотники.

— На погибель послали нас отцы племени.

— Сказано: мимо белой горы вдоль озера пролегает путь к теплым большим водам.

(примечание к рис.)

— Никто из тех, кого знаем мы и кого помнят древнейшие из племени, не ходил этим путем. Как же нам итти?

— Воды рек все холоднее…

— Откуда здесь, среди льдов, быть теплым водам!

— Все на полдень и на полдень, — говорили старейшины.

— Ошиблись предания. Не теплые воды, а вечная смерть — зима ожидает нас в этом краю.

Жалким лоскутком обрывалось озеро среди хаоса серых отвесов. Потоки гремели все настойчивее и грознее. Ухнул в стороне обвал. Орлиное зрение охотников отметило грозное движение лавины, прыжки камней с уступа на уступ, подсеченные под корень лавиною леса, глухое успокоение обвала в поперечных ущельях.

Отсчитывая по три дня, по трижды три дня, по трижды трижды три дня, люди медвежьей пещеры сбились со счета. Отряд отступил от ледников и, возвратясь к более широкой части озера, стал подниматься в том месте цепи, где горы казались пониже. Дубовые рощи сменились угрюмым еловым лесом. На ходу били серн. Раз загнали в ущелье свинью с полувзрослыми поросятами. Устроили пир. Ели, спали, расправляли утомленные ноги, наслаждались праздностью.

Отлет птиц и окраска кустарников пророчили близкие холода. Не было и следов — ни беглеца, ни чужих племен. Дни стояли пасмурные. Плоскогорью, казалось, конца не будет. Лишь одна мысль утешала людей: дока ручьи и водопады бьют им в лицо — возврат домой возможен; и потому крутые повороты ручьев и рек пугали их больше, чем тень пещерного медведя, промелькнувшего на опушке, или гортанный голос гигантского орла, медленно кружащего над их головами.

(примечание к рис.)

Однажды после полудня свежий северо-восточный ветер разметал тучи. Странники замерли на месте: вокруг них, точно захватив их в ледяное кольцо, стояли отвесами снеговые горы. Не так, как над озером, не вдали, не поодиночке, а сплошною стеною, близко-близко, высоко-высоко. Люди пещерного племени сбились в кучу, плечо к плечу, рука к руке. Глаза — как у птицы в силке, когда протягивается к ней рука охотника. Все были равны — не было ни робких, ни смелых. И вдруг над самыми их головами, продолжая пройденный ими путь, пронеслась с едва слышным перекликом журавлиная стая.

Ровнее забились сердца. Завистливое томление: им легко, они видят, они знают, хоть и с натугою — отсюда видно — режут крыльями холодный воздух чужбины.

— Это та самая воздушная тропа, что проходит до гребню родных холмов.

— Не ошиблись отцы племени. Там большие теплые воды. Но нам не дойти до них.

Эта мысль — «нам не дойти до них» — сильнее холода и пустыни сковала волю охотников. Ночью они опять не спали. Незадолго до рассвета взошла ущербленная луна, тоскливо изогнув вверх серебряные рожки. Она умирала и, умирая, опустилась совсем низко, чуть не касаясь головы стоявшего на холмике часового. И звезды, бывшие когда-то такими же охотниками, как эти заблудившиеся странники, слишком близко подходили здесь к людям. Еще день, еще два, еще три и, почем знать, там, где так легко пронеслись журавли, не откроется ли последний на этой земле обрыв, и люди сорвутся в пространство и поплывут по ночной черни такими же светлыми точками, потерянные для родных очагов, навеки не погребенные.

• Предыдущая
• 28/39
• Следующая