Подозрительные обстоятельства - Квентин Патрик - Страница 21

Но, разумеется, не оставалось ничего другого, как готовится к выступлению. Едва волоча ноги, я заглянул в уборную матери, потом отправился в свою, которую делил с Джино.

Время шло, приближался час выступления. В дверях мелькнул Стив Адриано. Входили и, выходили знаменитости. На мгновенье влетела Прелесть и чмокнула меня в щеку. И вдруг послышалась музыка. Я с трудом сообразил, что это увертюра. Джино, одетый в шоферскую форму, вытолкнул меня на сцену. Пэм, Трай, дядя Ганс и Прелесть были уже там. В зале глухо шумела публика.

Неожиданно занавес подняли, исчезло все, кроме яркого света и моря человеческих лиц… Оркестр заиграл знакомую мелодию, и тут я очнулся, вспомнил, что нахожусь на сцене, и представление началось. Я стоял в свитере и джинсах, как будто собираясь играть в футбол. Рядом Прелесть говорила с кем-то по телефону. Трай чесался. Пэм печатала на машинке. Джино полировал машину. Дядя Ганс склонился над шахматами.

Конферансье представил нас:

— Итак, дамы и господа, перед вами семья Анни Руд. Вы скажете: ну что ж, семья как семья. Но так ли это?

«Надо считать до пяти», — вспомнил я. После фразы «семья как семья» надо считать до пяти. Раз, два, три, четыре, пять… Раздался резкий хлопок, и мы ожили: Трай стал кувыркаться вокруг Пэм, дядя Ганс запел тирольскую песню, а мы с Прелестью начали танцевать. Мои ноги работали автоматически. Вопреки ожиданию, они двигались. Прелесть улыбнулась мне, и я почувствовал себя лучше. В зале наступила настороженная тишина, потом послышались возгласы одобрения, которые переросли в рев и гром аплодисментов, потому что на сцене появилась мать в обрамлении десятка метров розового шелка, составлявших ее туалет.

Мы окружили ее, и она запела. Голос у матери был не слишком сильный, но чувственный, и на зрителей действовал безотказно. Зал взорвался аплодисментами. За первой песней последовала другая, песни сменила бурная пляска…

Все происходило словно во сне. Мы мелькали на сцене, приходили и уходили, дядя Ганс и мать вместе и по одиночке пели тирольские песни, Трай веселился вовсю… Когда наступил финал, зал неистовствовал. Все кинозвезды устремились к матери с поздравлениями.

«Прекрасно, — думал я, — прекрасно. Мама на высоте. Теперь у нас снова будут деньги. Но с меня довольно». Я кого-то оттолкнул и прошествовал в свою уборную.

Джино там не было. «Должно быть, исполняет победный танец в уборной матери», — подумал я и уселся перед креслом. Итак, премьера состоялась. Следующее выступление в половине двенадцатого. Завтра еще два, а потом… Начиналась новая карьера Ники Руда. Ники Руд, божественный сын божественной Анни…

Неожиданно за моей спиной открылась дверь, и я увидел в зеркале Ронни — он был в смокинге и смертельно бледен.

— Ники.

Я повернулся к нему вместе с креслом, он рухнул в кресло Джино.

— Что случилось?

— Позови мать, — едва выдавил он.

— Но она занята.

— Позови ее. Притащи силой. Быстрее.

Видя, что он на грани истерики, я выскочил в коридор. Там толпились поклонники, осаждавшие уборную матери. Прокладывая себе путь локтями, я с трудом пробился внутрь. В заваленной цветами комнате было полно народу, курили сигареты и фимиам.

Мать, уже переодетая, сидела в простом белом халате. Прелесть широко раскрытыми глазами разгладывала горы цветов.

— Мама!

— Ах это ты, мой дорогой. — Мать внимательно посмотрела на меня. — В чем дело?

Неожиданно я почувствовал, что не в силах говорить при посторонних.

— Мама… ты можешь выйти?

— Выйти?

— Да. Если можешь, там…

— А! — Мать, по обыкновению, была на высоте и держалась куда лучше меня. — Как глупо с моей стороны, что я забыла. Дорогие, извините, одну минутку, я сейчас вернусь.

Мы вместе выбрались в коридор, дошли до моей комнаты и, приоткрыв дверь, проскользнули внутрь.

— Где Сильвия? — тут же спросила мать у Ронни.

— Анни… О, Анни… — только и сказал он.

— Ее не было с тобой за столиком. Я обратила на это внимание в середине выступления.

«Ну и дела! — восхитился я, — Я ничего вокруг себя не замечал, а она успела разглядеть собравшихся». Мать нетерпеливо схватила Ронни за руку.

— В чем дело? Что случилось?

Ронни вцепился в кресло и втянул голову в плечи.

— Анни, я ее не видел… Я не мог смотреть на нее. Клянусь! После вашего ухода я заперся в своей комнате. Но когда пришло время идти в зал, в четверть седьмого, я… Дверь между нашими номерами была заперта. Ключ торчал с моей стороны. Я пришел в ванную. Анни… Она лежала там. Мертвая.

— Мерт… — вскричал я, но мать закрыла мне рот рукой.

— В коридоре люди! — прошипела она.

— Анни, она была мертва. Я не виноват! Она была мертва… Я стоял и смотрел; смотрел и думал. Я даже никому не мог сообщить! За каких-то десять минут до выступления, Анни! Я ушел и оставил ее там.

— Оставил ее там? — эхом отозвалась мать.

— Я вернулся к себе в номер, запер дверь и пошел в зал. Сел за столик и смотрел ваше выступление… Я… Она лежит мертвая: в ванне…

Я рухнул в кресло.

Неожиданно раздался голос матери.

— Ронни, я иду.

— Но, Анни, ты… Из всех людей ты…

— Да, — отрезала мать, — это могу быть только я! Она выпрямилась и окинула нас суровым взглядом.

— Оставайтесь здесь и ждите. Я быстро избавлюсь от этих людей… Только ждите.

Она выскользнула в коридор, и мы услышали крики собравшихся. Ронни чуть ли не лежал в кресле Джино. Мы молчали. Говорить было не о чем, любой разговор в такой ситуации был немыслим.

Шум в коридоре затих, послышались шаги. В комнату вошла мать. На ней были черные брюки и розовая блузка.

— Пошли, — сказала она.

— Но, Анни…

— Пошли.

Мы втроем вышли из комнаты, спустились на лифте в фойе, пересекли его и на другом лифте поднялись в номер, который занимал Ронни.

Ронни достал ключ от соседнего номера и открыл дверь. Мы прошли через гостиную и спальню Сильвии в ванную комнату. Сильвия лежала обнаженная, глаза ее были открыты. Шелковый пояс от халата, лежащего на стуле, намок в воде. А рядом с ним, как бумажный кораблик, плавал бюстгалтер.

Я не мог отвести глаз от этой картины. Поясок, бюстгалтер, мертвая Сильвия Ла-Мани. Ее волосы, закрученные вокруг головы, были мокрые.

«Вот к чему может привести диета и ежедневная ванна с солями», — невольно возникло в голове.

— Ронни, надо что-то делать, — донесся до меня голос матери.

Конечно, надо что-то делать, но уже не для Сильвии, а ради всех нас. Перед моими глазами вырос инспектор Робинсон. «Итак, роль Нинон де Ланкло сыграет мисс Ла-Мани. Полагаю, дело Нормы Дилэйни можно закрыть».

Закрыть!

— Как это случилось, Ронни?

— Понятия не имею.

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет.

— Все из-за соли. Диета, соль, сердечный приступ.

— Но, Анни, когда это станет известно, газеты…

— Знаю, — голос матери звучал мягко. — Знаю, дорогой.

— У нас смежные номера… Ты была здесь же, на ланче… Анни, что нам делать?

Ронни замолчал, но тут же воскликнул:

— Анни, фотокопии! Подлинник письма!

Мы вышли из ванной. Сильвия… пояс от халата… Все это казалось мне нереальным. Меня все время тянуло смотреть и смотреть…

Я снова вошел в ванную и медленно, постепенно перевел взгляд на пол, молясь, чтобы мои опасения не подтвердились. Но молитва не помогла. На коврике рядом с корзиной для белья виднелись четкие отпечатки собачьих лап.

Конечно, я ни на минуту не поверил в версию «диета, соль, сердечный приступ». С самого начала я не сомневался, что так или иначе Сильвия умерла насильственной смертью. Теперь сомнений не оставалось.

Сильвия потеряла сознание от страха при виде Трая! Она лежала в ванной, когда на нее внезапно бросилась огромная собака!

«Ронни, мы должны что-то предпринять».

…Мать и Ронни разговаривали в спальне. Я схватил коврик и принялся торопливо уничтожать следы лап Трая.