Совесть - Голявкин Виктор - Страница 9

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая

— Чего тут? — встревоженно спросил звонкий голос.

Кира открыла глаза. Морда коня над ними. На коне всадник. Плохо его видно в темноте, маячит кто-то на конской спине…

И тут Кира разревелась, как маленькая.

— Дяденька, миленький, спасите! — взмолилась она. — Мы заблудились…

Всадник что-то буркнул, неожиданно повернул круто коня. Топот копыт… Всадник исчез.

Кира растерянно огляделась. Пустая тёмная степь. Никаких коней.

Небо догорало, стало лимонным. В тишине засверкали светлячки звёзд.

Не померещился же ей всадник?

— Уехал! — вскрикнула с возмущением Валя.

Вот и Валя видела. Значит, не померещилось, не приснилось.

— А-а-а! — закричала Кира. — Эй!

— Э-э-эй! — отозвалось из темноты.

И вместе с криком замелькал огонёк. Он плясал в воздухе довольно высоко от земли. Что это?

Опять топот конских копыт. Из темноты вынырнули два коня, два всадника. Один из них держал в руках фонарь «летучая мышь».

Как уж усадили Валю на лошадиную спину, Кира не знала. Сама она еле вскарабкалась, хоть и держали её крепко чьи-то руки и тянули наверх.

…Весело горел костёр. Вода из фляжки была просто чудесная. И хлеб с брынзой на диво вкусный. Поодаль, за кустами, паслись, пофыркивая, кони. Стрекотали кузнечики. В вышине сверкали громадные яркие звёзды, и было их удивительно много.

Валя полулежала опершись на локоть, на какой-то подстилке и тоже смотрела на огонь.

— Вот тётя поразится, когда мы ей расскажем, как заблудились и чуть не погибли! — сказала она.

— В степи заблудиться недолго, — отозвался старик с клочкастыми бровями и небольшой редкой бородкой. — И совсем пропасть можно с непривычки-то! Солнце — оно не шутит.

А мальчишка нет-нет и фыркал, сразу принимал строгий вид, но потом снова лукавая ухмылка раздвигала губы.

Когда девочек осветили «летучей мышью», один из всадников протянул с удивлением:

— А здоровые какие девки! Я думал, маленькие плачут…

Эту фразу Кира слышала как в тумане и невольно запомнила. Но в тот момент ей было всё равно. А теперь, у костра, она смущённо смеялась. Такому пацанчику она кричала умоляюще: «Дяденька!»

— Тебе, Андрей, сколько лет? — спросила она. Имя уже знала, слышала, как дед называл.

— Тринадцать. В седьмой перекочевал.

Кира удивилась. Она думала, что ему и двенадцати нет: небольшой мальчонка. Но коренастый, крепкий. Как на коня-то её втаскивал!

— И мы в седьмой перешли. Ты приезжай ко мне в Ленинград! Непременно приезжай! Я тебе всё-всё покажу. Деревья знаешь какие в Таврическом саду! — Кира улыбалась во весь рот, чувствуя себя бесконечно счастливой, и вдруг зябко поёжилась: — Ой, что-то меня как будто знобит, прямо не знаю, что такое…

Старик привстал, вытянул откуда-то куртку и осторожно прикрыл Кирины плечи.

— Я и то присматриваюсь… Так ты ж совсем сгорела! Эта-то дивчина ничего, — показал он на Валю. — А тебе, дочка, похворать придётся…

Старый табунщик оказался прав: неделю пролежала Кира с высокой температурой, пришлось телеграммой вызывать маму из Симферополя. Спина у Киры была сплошь в пузырях. А потом пластами сходила кожа.

— Скажи, пожалуйста, как меня в степи обновило! — разглядывая новую тонкую кожицу, говорила Кира со смехом.

Но вставала перед глазами белёсая, растрескавшаяся земля, слепящее металлическое море, и сердце сжималось в испуге; ведь чуть не убило их знойное солнце Крымской степи.

Снаружи, за замёрзшими окнами диспетчерской, глухо зарокотал двигатель автомобиля. Хлопнула дверь, и в комнату в клубах морозного пара вошёл человек в треухе и чёрном промасленном полушубке.

— Дежурный, путёвку на Уянду! — сказал он, обивая рукавицами снег с валенок. — Да побыстрее. Чтобы к утру обернуться.

— Вот твоя путёвка, Никитин, — сказал дежурный, поднимаясь из-за стола и протягивая вошедшему сложенный вдвое лист бумаги. — Только сегодня поедешь с пассажиром.

— С каким пассажиром? — вскинул голову Никитин. — Ещё не хватало!

— Вот твой пассажир, — показал диспетчер на Витальку, сжавшегося в углу. — Доставишь до самой Уянды в полном порядке и здравии. Парнишка на каникулы домой едет. К отцу.

— Да ты знаешь, какой у меня рейс? — закричал Никитин. — Отчаянный у меня рейс. Семь тонн горючего в цистерне! Да ещё по снежнику! Сам не знаю, как процарапаюсь к прииску. А ты мне ещё мальчишку! Спасибо!

— Но, но, потише, — сказал диспетчер устало. — Своим ты небось ёлку делаешь. А этому, значит, не надо? Ничего, довезёшь.

Никитин взял путёвку и оглядел Витальку с головы до ног.

— Ну что ж, собирайся, — сказал он. — Иди в машину.

Виталька подхватил свой чемодан и бросился вон из диспетчерской.

Бензовоз был похож на огромный танк, изготовившийся к бою. От радиатора несло жаром. Рифлённые ёлочкой покрышки колёс глубоко вдавались в дорожный накат.

Виталька взобрался в кабину и уютно устроился на пружинистом клеёнчатом сиденье. Чемодан он поставил между ног.

Через минуту появился Никитин, не глядя на Витальку, запустил двигатель и тронул машину с места.

Скоро посёлок исчез из виду. Осталась только белая лента дороги да высоко наметённые снежные сугробы по сторонам. Бензовоз шёл между ними, как по бесконечному ледяному туннелю.

— Из интерната? — неожиданно спросил Никитин.

— Из интерната, — ответил Виталька.

— В каком классе?

— В шестом.

— А зовут как?

— Виталий.

— Отметки-то хорошие отцу везёшь?

— Ничего, — ответил Виталий.

— Тогда молодец.

Больше он не проронил ни слова, только задумчиво глядел на дорогу, слегка поворачивая баранку руля.

Виталька тоже молчал. Водитель показался ему человеком суровым и чем-то рассерженным. С таким было неловко разговаривать. Если захочет — пусть начинает сам.

Скоро Виталька задремал, убаюканный монотонным гуденьем двигателя, а потом и вовсе заснул, откинув голову на пружинистую спинку сиденья. Во сне он видел приисковый клуб, отца в праздничном костюме и сияющую разноцветными огнями пушистую ёлку. Ёлка медленно поворачивалась на своём основании, огни её разгорались всё ярче и ровно гудели от напряжения.

— Папа, — сказал Виталька, — ведь лампочки могут перегореть! Надо их выключить!

— Не перегорят, — спокойно сказал отец. — В праздник они не перегорают…

Потом всё кончилось. Что-то треснуло, и он сунулся лбом вперёд. Уши заткнуло плотной тишиной.

— Вот проклятая! Чтоб её… эту дорогу. Кажется, втяпались.

Виталька медленно приходил в себя. Перед ним качался подбородок Никитина, заросший щетиной. Над подбородком шевелились тонкие сухие губы.

Никитин ругался свистящим шёпотом. Бензовоз стоял перед белой стеной. Воздух в кабине быстро остывал. Сквозь переднее стекло виднелась плотная снежная гора.

— Засели! Говорил я диспетчеру, что рейс отчаянный. Не поверил. Теперь вот… получай.

— Где мы? — спросил Виталька.

— На семьдесят втором километре. Видишь, сопки пошли. Ты спал часа два.

Он рванул дверцу кабины и спрыгнул на дорогу. За ним вылез Виталька. Воздух застрял в горле. Виталька прикрыл нос рукавицей и закашлялся.

— Холодно как…

— Градусов тридцать пять, — сказал Никитин. — Африка.

Они разминали ноги возле машины. Голова у Витальки ещё гудела от сна. Перед глазами мигали ёлочные огни. Придя в себя, Виталька огляделся. Дорога кончалась у подножия снежной горы. Вероятно, с вершины сопки сорвалась лавина и перегородила путь.

Виталька шагнул к завалу и пнул ногой пристывшую к дороге серую глыбу. Снег скрипнул, как высохшая земля.

— Что теперь делать? — вздохнул Виталька.

— Что, что… — Никитин обошёл вокруг бензовоза, ударил кулаком по баллону заднего колеса, заглянул под шасси. — Засели, парень, как следует… Они там, на прииске, кроют нас почём зря. Начальство поторопилось — радиограмму с автобазы отправили ещё вчера вечером. Они ждут нас сегодня. Ждут и надеются.

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая