Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий - Страница 57

• Предыдущая
• 57/148
• Следующая

В том же Бранденбурге-800 местные, очень национально настроенные ребята, засветились[258].

— Ты меня не пугай, и не так пугали, — свирепея, в ответ сказал белорус. От возмущения он перешел на "ты". — Я с германцем, в отличие от тебя, сопляка, в восемнадцатом и в тридцать девятом воевал. Он вояка добротный, лютый. Не чета вашим хлопцам.

— Знаю, отец, — Максим примирительно положил руку на плечо старого солдата, — знаю. Извини, что обидел.

— С одной стороны – хорошая ваша власть. Правильная. Школы открыли, больницы строите, все простому человеку бесплатно[259]. А с другой стороны – несправедливая и больно бестолковая. На одно село вора поставите, и гребет он все под себя. На другое – такого честного, до тошноты, товарища, что ни себе, ни людям жить не даст. А что в городе творится? Да у панов легче бумажку было выпросить. А скажешь что, тут же гребете и правых, и виноватых. Остерегаются вас люди[260].

Ненашев поморщился. Его всегда интересовал вопрос – почему в дни поражений одни селяне бойцов-окруженцев кормили, а другие сдавали красноармейцев и командиров в немецкий плен. С поляками все понятно, для них русские – оккупанты. Плохо замазанные надписи «Долой Советы!», «Пусть живет Польша!» и «Прочь бедняка!» он часто видел на стенах домов[261].

Но и с белорусами нелегко. Тут все зависело от поставленного на город, местечко, село, деревню конкретного человека. После семнадцатого сентября целый год вопросы решались самотеком.

В первой волне, строить новую власть приехали и проходимцы, от которых с удовольствием избавились, мобилизовав на советскую работу в Западную Беларусь. Отказаться, значило лишиться партбилета. Они тем более не понимали ни традиций, ни языка, ни культуры. А уж перегибов от излишней «бдительности» не перечесть.

Постепенно разочаровались и люди, когда-то мечтавшие объединиться. То же повторится и Германии в девяностом году. Одни немцы надеялись сразу влиться в сытый рай, а другие считали их недотепами, не умеющими работать и с мозгами, забитыми пропагандой коммунистов.

Серьезно кадрами занялись через год, в октябре сорокового[262], наконец-то поняв, что бестолковый начальник больше плодит врагов, чем крепит Советскую власть. Но упустили время, наломав таких дров, что тошно становится.

Панов по опыту знал, нет ничего хуже, чем воевать рядом с враждебно настроенными людьми. Сказка, подарок для разведгрупп и диверсантов врага. Это потом в сознании местных наступил перелом. Когда оказалось, что встреченные где-то хлебом и солью «освободители» из Европы несли им не свободу, а смерть.

Неожиданно капитана окликнули от калитки. Белорус удивился.

— Вот бисова старуха! Никогда не понять, что у баб на уме. То вашим панам отворот, то внезапно поворот. Идите и не бойтесь, она хоть и злая на всех, но тетка правильная. А я на вашей «таратайке» посижу. Трогать не буду, но посмотрю, интересно.

Пани Александра снова вспомнила странный взгляд аккуратно одетого большевика. Военный человек без конфедератки или фуражки, по ее мнению, стоял на уровне цивильных недошляхтичей. Но что-то в нем не то. Запах! От всех красных командиров постоянно несло дешевым одеколоном и папиросами, а от этого приятным запахом дорогого капитанского табака. И манерами… Дурой ее никто не считал, и Александра спокойно спросила у дочери:

— Почему пана офицера на порог не пускаешь?

— Мама, ты всегда была против русских в нашем доме! — удивленно возразила Майя.

— Ты что-то путаешь, иначе я бы никогда не вышла замуж за твоего отца. Польской крови в нем, дай Бог четверть, а то и вовсе пятая часть. Сама рассказывала, что есть этот пан офицер умеет, как наш полковник, немецкий знает лучше тебя, раз столь фривольную песенку может перевести, да еще так заразительно и обидно сыграть. Я не удивлюсь, если он сможет тебя и на светский прием достойно вывести. Не хочешь его видеть – я сама в дом приглашу. Ну-ка быстро накрывай на стол. И ту, последнюю, бутылку вина достань.

«Неужели дева Мария услышала ее молитвы и послала дочери хоть такого мужа?»

Максим вошел в дом, чистотой напоминающий операционную. Захотелось резко зависнуть в воздухе или надеть костюм химзащиты. Невольно ощущался прошлый достаток – хорошая мебель, некрестьянская утварь.

Черт! Максим лихорадочно вспоминал читанные мемуары – «Нужно соблюдать этикет: снять фуражку, поклониться, прищелкнуть каблуками и ожидать вечное  „пшепрошу“  к накрытому столу».

Тот радовал глаз тарелками, аккуратно разложенными приборами и парой блюд с ароматной пищей. Посредине красовалась бутылка вина с польской этикеткой. Но, не затем он пришел.

— Спасибо, не откажусь, — Ненашев, как умел, перекрестился на изображение девы Марии, патронессе всех женщин земли Польской, владевшей испокон веков их сердцами и умом. За ним интуитивно искренний жест не «заржавеет». Почему военный моряк, вступая на борт корабля, салютует флагу, почему мы протягиваем незнакомцу руку, почему перед поединком склоняем голову перед противником? Традиция и простое уважение.

С религией Саша Панов состоял в весьма простых отношениях. Будучи крещеным, терпеть не мог публичных мероприятий, куда, как мухи на мед, слетались официальные и не очень, лица. Не слушал и проповедей, стараясь судить себя по совести. Но в душе верил, несмотря на то, что крестик на шее давно стал модным атрибутом.

Просто, когда по тебе в упор промахиваются, или подрыв на мине заканчивается ушибами и легкой контузией, совсем не тянет обсуждать математически выверенную теорию вероятности.

А те, кто думает о покорности славян, принявших христианство на Руси, пусть вспомнит почитаемых церковью профессиональных воинов-иноков Александра Пересвета и Андрея Осляби[263], бившихся на поле Куликовом по благословлению Сергия Радонежского. Да и наш покровитель армии Георгий Победоносец не метлу из стрел в руках держит[264].

Старшая Чесновицкая, торжествуя, посмотрела на дочь. Ухажер точно не большевик, а явно потомок русских дворян. Иначе ей невозможно объяснить поведение гостя.

Что можно сказать по этому поводу. Даже товарищ Сталин не возражал против изучения бальных танцев в военных училищах, понимая важность культурного воспитания командиров Красной Армии.

Те же нормы этикета почему-то внушались родителями, состоящими в компартии. Прочитанные книги. Специфика службы и постоянные контакты с иностранцами. Наконец, просто красивые фильмы про советских «Штирлицев» и красных «адъютантов его превосходительства», исчезнувших с телеэкранов в перестроечное время.

А что потом? Тот же ресторан в сериалах превратился центр постоянного мордобоя, разборок или гнездо коварной русской мафии. Жаль, не сняли до сих пор бандитский налет на «Макдональдс». Сочетание криков «всем лежать, на пол!» и «свободная касса!» точно стало бы изюминкой.

Несмотря на внутреннюю раскованность Панова в местных «пьянках», он так и не смог усвоить манеру поведения русских туристов за границей. Выпирающий живот, майка с надписью «Russia» и желание девятого мая загнать немецких коллег по отдыху в неглубокий турецкий бассейн с криками «Хенде Хох», как-то не вяжется с проявлением любви к Родине в чужом доме. Поэтому вел себя у Чесновицких бывший полковник привычно. Вернее так, как вели себя в польских домах кадровые артиллерийские офицеры Красной Армии.

Он опустил на пол тяжелый вещмешок, и внимательно посмотрел на маму девушки. Его мама всегда говорила: не приходи в гости с пустыми руками.

— Простите, пани, за нескромный вопрос. Если не секрет, в каком городе вы застали восемнадцатый год.

• Предыдущая
• 57/148
• Следующая