Дело о таинственном наследстве - Молчанова Татьяна - Страница 43
- Предыдущая
- 43/75
- Следующая
Наконец, последнее «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» прозвучало. Могильщики встрепенулись. Граф и доктор одновременно огляделись, не хочет ли кто-нибудь держать речь, но таковых не оказалось, люди, окружившую могилу, стояли тихо, опустив головы.
В задних рядах, правда, раздавались перешептывания тех, кто вчера с великой тщательностию разглаживал манжеты и платочки:
«А вон барышня Наталья с графом почти рядом стоит, и отец посередке – значит, и до свадьбы недалеко…»
«Да, да, вот похоронят сейчас старушку, потом и за свадебку, может, в этом же доме и поселятся…»
«Ну, может и в этом, а может, и в столицу переедут, что им в нашей глуши-то, денег у графа и так было достаточно, а сейчас, поговаривают, все наследство тетушкино его стало…»
«Да нет, милейший, вон видите, старичок такой мнущийся стоит, ему половина денег досталась… родственник какой-то…»
В эту мирную переброску фразами встряло истеричное шипение какой-то дамы:
«Да не поженятся они, ведь Феофану Ивановну убили! Может, кто из близких и убил. Вон следователь – вот этот тучный, смотрите, как глядит!»
Жадная галерка вытянула шеи на Аркадия Арсеньевича, который занял важную стратегическую позицию около плеча отца Иоакима.
Вся толпа была как на ладони, и следователь очень психологично, насупив брови, в нее вглядывался. Ничего необычного пока, однако, не случилось. Но Аркадий Арсеньевич ждал… Самого надрывного момента. Когда тело будут опускать в могилу. Вот тут-то и может произойти интересное… Родственники понимают, что все, что уже никогда они не увидят этого человека ни живым, ни мертвым, то есть это уже окончательно все. И за осознанием этого факта обычно следует самый искренний, самый тяжелый момент горя и прощания. Ну, а если и преступник тут присутствует, то, как рассуждал Аркадий Арсеньевич, мысли будут те же самые, что, мол, все – погребена его жертва, и как бы и концы в воду, то есть у него непроизвольно должно возникнуть ощущение некой законченности, эйфории от того, что дело кончено и похоронено. Иллюзорность все это, конечно, но реакция будет именно такой, и ее, как считал следователь, уж он-то уловит всенепременнейше.
Присутствующие по одному начали подходить к гробу и прощаться… Кто-то что-то произносил коротко, но самое сокровенное было в мыслях:
«Милая тетушка, такая немирная смерть, но пусть там за такое мученичество тебе будет хорошо…»
«Спасибо тебе, я очень люблю тебя, покойся с миром…»
«Нелепость, проклятая ошибка, ну упокойся с миром, невинная душа…»
«Авось, Феофана Ивановна, встретимся в раю и погуляем по зеленой травке…»
«Эх… горе, горе, не дали своей смертью умереть, и оставалось-то, наверное, годика два, пусть земля будет пухом…»
«Ох, нехорошо мне, смотрит прямо сквозь закрытые веки, зачем смотрит, уж поскорее бы закрыли, засыпали, страшно-то как мне, мука, нехорошо…»
Почтительно придвинулись могильщики, и люди расступились, давая дорогу печальным работникам. Они подняли крышку и стали аккуратно опускать на гроб. Психологический глаз Аркадия Арсеньевича стал вострым-вострым.
Кто-то легонько дернул Наташу за рукав. Она, осторожно повернувшись, зашептала на Васю:
– Ну что же ты, Феофану Ивановну опускать сейчас будут, вон уже и крышку кладут… Нога, да?
– Угу, – кивнул Василий. – Отец должен был подвезти, да срочный заказ – вот пешком и добирался.
Он широко перекрестился, глядя как могильщики ловко и почти бесшумно заколачивают гроб.
– Ох, грехи наши тяжкие, – пробормотал, – и опять перекрестился. Поднял глаза, чтобы посмотреть на публику, пока гроб не начали опускать.
В тонких кровавых прожилках глаза напротив смотрели на него с таким ужасом, что юноша отшатнулся как от удара.
– Ты чего! – зашипела Наташа – Василий в своем движении сильно придавил ей ногу.
Тот не отвечал, а с полуоткрытым ртом смотрел по другую сторону могилы, на человека напротив себя. А тот тоже отшатнулся, даже сделал попытку ввинтиться в толпу позади себя, но толпа не дала, да и граф поддержал за локоток. Сердце опять вдруг прихватило, до тошноты, до зелени перед глазами. От ужаса тело покрылось мелкими мурашками, которые почему-то превращались в капли жгучего пота.
– Наташа! – Василий опять дергал Наташин рукав, не отрывая взгляда от человека.
– Ну что? – сердито спросила она: Василий грубо нарушал ее умиротворенное печальное состояние.
– Наташа, это все-таки он!
– Кто?
Вася, запинаясь, и сам себе не веря, прошептал:
– Старьевщик, рубщик мебели, господин в городе и…
Наташа, проследив за Васиным застывшим взглядом, закончила:
– Антон Иванович!
Гроб на веревках, чуть покачиваясь, плавно опускался в яму – могильщики были хорошими мастерами своего дела. Вот он стукнулся днищем, и веревки ловко вытянули наверх, за что те были страшно благодарны. Совсем не хотелось во цвете их, веревочных, лет оказаться закиданными землей среди сотен трупов – брр! И они покойно улеглись на привычном месте в кармане работника.
Все начали потихоньку передвигаться вокруг могилы, держа цветы и готовясь нагнуться за горсточкой земли.
Ему становилось все хуже и хуже… сердце стучало бешено, с провальными пугающими остановками: «Да кто же он такой, отчего с княжной так по-дружески стоит… Узнал ведь, узнал, а я ему рассказывал, он же теперь догадается или придумает, ах, ааа… Ох, плохо мне, плохо…»
Перед глазами возникла, как тогда в кабаке, козлиная рожа. Косточки она на сей раз не кушала, а печально качала головой:
«Не удалось нам как следует повеселиться, милый вы мой, не удалось, – рожа картинно всплакнула. Слезы издавали невыносимый смрад. Козлиная морда выдернула откуда-то платочек, всхлипывая, промокнула им лицо, выжала и куда-то отбросила. Затем торжественно и радостно оскалилась черными гнилыми зубами и проорала: – Добро пожаловать в ад!»
Крик оглушил Антона Ивановича, сильнейшая боль пронзила сердце, он закричал, отмахиваясь от страшного. От этого крика мир вокруг задрожал, заколебался и, не удержавшись, разлетелся на куски, за которыми открылась черная, всасывающая Антона Ивановича пустота.
Хотя реакция у графа была отменная – он не успел подхватить родственника, и Антон Иванович свалился в могилу.
Руки его, неестественно скрючившись, царапали крышку Феофаниного гроба, лицо перекосило так, что присутствующим показалось, что Антон Иванович хохочет. Все эти страшные муки длились несколько секунд, после которых дражайший старец резко затих и обмяк.
Несколько дам из присутствующих немедленно упали в обморок, а Аркадий Арсеньевич удовлетворенно вздохнул.
Завершение церемонии было скомканным и не менее страшным, чем сама Феофанина смерть.
Работники по сигналу доктора бросились в могилу, грубо поправ останки старушки ногами, и вытащили Антона Ивановича на поверхность. Доктор взглянул на лицо дражайшего старца и сразу покачал головой. Нагнулся, поднял веки – глаз был мутный. Тогда Семен Николаевич расстегнул старенькую манишку и приложил ухо к груди. Разорвавшееся сердце молчало. Скрюченные пальцы застыли в последней судороге. Антон Иванович был мертв. Большая часть общества, присутствовавшего на похоронах, поспешила удалиться. Около могилы остались самые любопытствующие и кучка близких Феофаниных друзей. Князь Красков, наскоро пробормотавши графу еще раз свои соболезнования, поспешил увести Наташу. Василий пошел с ними.
Доктор, в силу своей профессии, оставался наиболее хладнокровным. Он приказал могильщикам забросать могилу Феофаны землей и… В общем, закончить все, как положено. Тело Антона Иванович отнесли немного подальше, положили на чью-то гробовую плиту. Отец Иоаким, призвав на помощь Господа Бога в таких непонятных событиях, склонился над телом, читая молитву.
Граф, доктор и Аркадий Арсеньевич присели неподалеку на лавочку и закурили, ожидая, пока подъедет коляска, чтобы отвезти тело.
Следователь был абсолютно и полностью удовлетворен. Такого подтверждения своей психологической теории он и не чаял увидеть. Теперь ему стало все ясно. Пре-дель-но. Он вдохнул полной грудью терпковатый, специфический воздух скорбного места и выдохнул в сторону Никольского:
- Предыдущая
- 43/75
- Следующая
