Серебряные коньки (с илл.) - Додж Мери Мейп - Страница 50

• Предыдущая
• 50/60
• Следующая

– Да, Мейтье, кажется, убийство; так он сказал мне сам. Но я этому никогда не поверю. Такой хороший малый – лицо молодое, честное… ну вот как наш сын, только не такой смелый и прямой.

– Да, понимаю, – сказала тетушка Бринкер негромко, опасаясь, как бы муж не перестал рассказывать.

– Он наткнулся на меня совершенно случайно, – продолжал Рафф. – До этого я никогда его не встречал, а лицо у него было такое бледное, испуганное, каких я в жизни не видывал. Он схватил меня за локоть и говорит: «Мне кажется, вы честный человек…»

– Да, и тут он не ошибся! – с жаром перебила его тетушка Бринкер.

Рафф посмотрел на нее растерянно:

– На чем это я остановился, вроу?

– Парень взял тебя за руку, Рафф, – сказала она, с тревогой глядя на него.

– Да, вот именно. Я с трудом подбираю слова и все вспоминаю, как в полусне, знаешь ли…

– Ишь ты! Да и немудрено, бедняга… – вздохнула тетушка Бринкер, поглаживая его по руке. – Не будь у тебя от природы столько ума, что и на дюжину бы хватило, никогда бы к тебе не вернулся рассудок… Значит, взял тебя парень за локоть и сказал, что ты на вид честный человек – как же иначе! А что потом? Это днем было?

– Нет, перед рассветом… задолго до утреннего звона.

– Это было в тот самый день, когда ты расшибся, – сказала тетушка Бринкер. – Помню, ты пошел на работу примерно около полуночи… Ты остановился на том, что он взял тебя за локоть, Рафф.

– Да, – продолжал муж. – Вот даже сейчас его лицо так и стоит у меня перед глазами… такое бледное и растерянное. «Подвезите меня немного вниз по реке», – говорит он. А я тогда, помнишь, работал далеко на линии, что в стороне Амстердама. Я сказал ему, что я не лодочник. «Дело идет о жизни и смерти, – говорит он. – Подвезите меня только несколько миль… Вот он, ялик, не на замке; но я ведь не знаю – может, его хозяин бедный человек, а мне не хотелось бы грабить бедняка!» Может быть, он выразился и не совсем так, вроу, – ведь все это я помню смутно, как сон. Ну вот я и повез его. Проплыли мы миль шесть или восемь, и тут он сказал, что дальше побежит по берегу; а я спешил пригнать лодку обратно. Перед тем как выскочить на берег, он говорит, а сам чуть не всхлипывает: «Я могу довериться вам… я сделал… Бог свидетель, что неумышленно… но человек умер. Я должен бежать из Голландии».

– А как все это случилось, он рассказал, Рафф? Может, он дрался на дуэли с товарищем, как студенты Гёттингенского университета?

– Не помню. Может, он и рассказывал мне, но все это – как сон. Я сказал, что не годится мне, доброму голландцу, нарушать законы моей родины, помогая ему таким манером. А он все твердил: «Бог свидетель, что я не виновен!» – и смотрел на меня при свете звезд такими светлыми, ясными глазами – ну совсем как наш маленький Ханс… Я только погнал лодку быстрее.

– Наверное, это была лодка Яна Кампхёйсена, – сухо заметила тетушка Бринкер, – никто другой не бросает своих весел куда попало.

– Да… Это действительно была его лодка. Ян, наверное, придет навестить меня в воскресенье, если только уж слышал, что я поправляюсь, да и молодой Хоогсвлейт тоже… На чем это я остановился?

(Счастье, что тетушка Бринкер сдержалась: говорить о Яне после жесткого разочарования, испытанного этой ночью, значило породить такие огорчения и подозрения, каких Рафф не вынес бы.)

– На чем ты остановился? Да почти на том же месте: парень еще не успел отдать тебе часы. Ах, вряд ли он добыл их честным путем!

– Ну что ты, вроу! – воскликнул Рафф обиженно. – Часы были его собственные – ясно как день.

– Как же он дошел до того, что отдал их? – спросила тетушка Бринкер, бросив беспокойный взгляд на огонь, в который пора было подбавить торфу.

– Я тебе про это уже рассказывал, – ответил Рафф, недоумевающе глядя на нее.

– Расскажи еще разок, – сказала тетушка Бринкер, благоразумно стараясь помешать ему снова уклониться в сторону.

– Так вот, перед тем как выскочить из лодки, он отдает мне часы и говорит: «Я бегу, покидаю родину, хотя никогда не думал, что придется… Я доверяюсь вам, потому что уверен в вашей честности. Отнесите эти часы моему отцу… не сегодня, а через неделю, и скажите, что их посылает его несчастный сын. И еще скажите, что, если он когда-нибудь пожелает, чтобы я вернулся к нему, я не побоюсь ничего и приеду. Скажите ему, чтобы он послал письмо на имя… на имя…» Ну вот, все остальное вылетело у меня из головы. Не могу вспомнить, куда надо было послать письмо. Бедный малый! Бедный малый! – горестно проговорил Рафф и взял часы, лежавшие на коленях жены. – Так часы и не попали к его отцу.

– Я отнесу их, Рафф, не беспокойся… Отнесу, как только вернется Гретель. Она скоро придет домой. А как ты сказал, как звали его отца? Где ты должен был разыскать его?

– В том-то и горе! – ответил Рафф, очень медленно выговаривая слова. – Все с меня точно соскользнуло. Я вижу лицо молодого человека и его большие глаза так ясно, словно он стоит передо мной… И я помню, как он открыл часы, выхватил из них что-то и поцеловал… а больше ничего не помню. Все остальное словно вихрем унесло, и, когда я пытаюсь вспомнить, мне чудится шум наводнения…

– Да, оно и видно, Рафф… Но я то же самое чувствовала после лихорадки. Ты устал… Надо сейчас же уложить тебя в постель… Да куда ж она запропастилась, эта девчонка, хотела бы я знать? – Тетушка Бринкер открыла дверь и крикнула: – Гретель! Гретель!

– Отойди-ка в сторонку, вроу, – слабым голосом проговорил Рафф, наклоняясь вперед и стараясь увидеть покрытую снегом равнину. – Что-то мне захотелось хоть немножко постоять за дверью, на воздухе.

– Нет-нет! – рассмеялась его жена. – Вот погоди, я расскажу меестеру, как ты ноешь, и надоедаешь, и пристаешь, чтобы тебя выпустили из дому! Но, если он разрешит, я тебя завтра же укутаю потеплее и поведу гулять… Да ты у меня тут совсем замерзнешь: дверь-то открыта!.. Смотри-ка, ведь это Гретель: передник туго набит… катит по каналу как бешеная… Хозяин, что ты делаешь! – вдруг чуть не вскрикнула она, захлопнув дверь. – Ты сам идешь к кровати, без моей помощи – я до тебя и не дотронулась. Да ты упадешь, мой милый!

Она сказала «мой милый» – слова, которые произносила очень редко. И это показывало, как велики были и страх и радость, охватившие ее, когда она бросилась поддержать мужа. Вскоре Рафф улегся под новым одеялом и, пока жена со всех сторон подтыкала его, чтобы ему было тепло и уютно, заявил, что это он в последний раз лежит в постели днем.

– Да я и сама на это надеюсь, – рассмеялась тетушка Бринкер, – раз уж ты начал так резвиться!

Рафф закрыл глаза, а тетушка Бринкер поспешила раздуть огонь или, точнее, ослабить его, ибо голландский торф похож на самих голландцев: его трудно разжечь, но стоит ему разгореться, и он будет пылать очень ярко. Затем она отодвинула в сторону свою забытую прялку, вынула из какого-то невидимого кармана вязанье и уселась возле кровати.

– Если бы ты вспомнил имя этого человека, Рафф, – осторожно начала она, – я могла бы отнести ему часы, пока ты спишь. Гретель, наверное, скоро вернется.

Рафф снова попытался вспомнить, как зовут отца того юноши, которого он подвез на лодке, но тщетно.

– Уж не Боомпхоффен ли? – подсказала тетушка Бринкер. – Я слышала, в этой семье двое сыновей пошли по плохой дорожке… Герард и Ламберт.

– Возможно, – ответил Рафф. – Погляди, нет ли на часах каких букв – может, они наведут нас на след.

– Молодчина ты у меня! – радостно воскликнула тетушка Бринкер, быстро взяв часы. – Да ты теперь умней прежнего! Так оно и есть, вот они: «Л. Я. Б.». Это Ламберт Боомпхоффен, будь уверен!.. Вот только к чему тут «Я», не знаю. Впрочем, это были важные господа, напыщенные, как индюки. Такие часто дают своим детям двойные имена, хоть это и не положено по Писанию.

– Так ли, вроу! Мне помнится, в Библии встречаются длинные, сложные имена, какие и выговорить-то мудрено. Но ты вмиг угадала правильно. Такой ты и была всегда, – сказал Рафф, снова закрыв глаза. – Попробуй отнеси часы Боомпкинсам.

• Предыдущая
• 50/60
• Следующая