Персидские ночи (СИ) - Витич Райдо - Страница 35

• Предыдущая
• 35/57
• Следующая

Что интересно, разницы в возрасте нет. Вале тридцать лет и Хамату столько же. Хотя первый на все сорок выглядит, а второму больше двадцати пяти не дашь.

Женя тряхнула волосами: о чем она думает?

Накинула халатик и включила фен, принялась волосы сушить.

‘Нужно вспомнить старое средство избавления от ненужных чувств’, — принялась уговаривать себя: ’Представь Хамата в смешном положении, например, он упал в грязь… Не смешно. Тогда пьян до безобразия. … Хамат?! Мимо – не пьет он’. Девушка вздохнула: даже в этом положительный!

И попыталась снова: тогда он драчун.

Представила и замерла: образ Хамата раскидывающего оппонентов, был прекрасен и монументален, мужество, смелость, напор, мастерство ударов, лихие кульбиты…

Шао-линь! Тьфу!

Ей о плохом нужно думать, о плохом!

Хорошо: Хамат убийца – Чикатило.

Дважды – тьфу! Это Чикатило – убийца, а Хамат, это Хамат.

Женя выключила фен, постояла, глядя в зрачки своему отражению: придумай что-нибудь, иначе от тоски с ума сойдешь.

Придумала: Хамат страшный моджахед- террорист…

Ну, что это такое?! — чуть не взвыла, не сумев запихнуть парня в придуманный образ. Включила опять фен: думай, Борисова, думай! Голова у тебя не только для того, чтоб в нее кушать.

О! Он контрабандист. Торговец наркотиками и оружием!

И что? Ни тепло, ни холодно.

Ну, как же, Евгения? Это очень, очень плохо. Он торгует жизнями людей, вооружает всякие группировки, садит незрелые личности на иглу…

Так зрелые-то и не сядут и потом, он же не впихивает свой товар насильно, а оружием не то что человек – страны торгуют.

Та-ак! — разозлилась сама на себя, выдернула фен из розетки и в сердцах швырнула его на полочку: до чего ты дошла, Борисова! Моральный кодекс - в нули, здравомыслие - под корень – и что от тебя осталось?! Сексуальная маньячка, влюбленная дура!

Влюбленная? Э, нет!

Женя прошлепала в комнату, рухнула на постель и уставилась в потолок: продолжим.

Хамат насильник… Ага? — скривилась: какая глубокая мысль! Все бы такими насильниками были, у женщин бы сплошное восьмое марта по жизни было.

Тогда Хамат убил… ребенка или женщину…

Угу. Убил, расчленил, в землю закопал и ламбаду станцевал!

Бред редкостный.

Женя перевернулась на живот и накрыла голову подушкой: может, в темноте что дельное в голову придет?

Пришло. Воспоминание о ночи полета над Дамаском. И опять стало жарко и волнительно, захотелось оказаться в объятьях Хамата, испить его поцелуй, ощутить власть его ласк над собой…

Он жесток! Жесток, жесток, жесток, — начала внушать себе упрямо: он поступил дурно, отвратительно, он унизил, он…он…

А по телу уже пошла волна тепла и истомы, смывая ненужные мысли, путая, сбивая настрой. И ни о чем уже не думается, только хочется.

Будь проклята страсть, что превращает человека в идиота! — скрипнула зубами девушка, чувствуя, как тело начало гореть от желания.

Женя решительно поднялась и надела купальник, чтоб пойти к бассейну и остудить пыл.

Мысль о бассейне посетила подруг одновременно, и они встретились, покинув свои комнаты. Скорчили друг другу рожицы и примирительно улыбнулись.

— Жень, скажи, что все будет хорошо, — Раздвигая двери, попросила Надя.

— ‘Русское радио – все будет хорошо’, — пропела та, подталкивая подругу на выход.

— Тебе шутки, а я испереживалась.

Женя глянула на нее и побежала, прыгнула в бассейн.

Девушки, вдоволь порезвившись в воде, зацепились за бортик и просто лежали ,бултыхая ногами, млея от приятной усталости:

— Здорово, — сказала Надя с легкой улыбкой на губах.

— Да, жаль, что осталось всего два дня нирваны.

— О, смотри, твой идет, — кивнула.

Женя повернула голову, когда Хамат уже подошел к краю бассейна.

— Надеюсь, ты не с приглашением на ужин? — спросила Надя настороженно.

— Нет, — улыбнулся парень, присел перед девушками на корточки. — Не понравилось ужинать с семьей?

— Нет, что ты, — заверила Женя. — Просто атмосфера для нас неуютная.

— Точно. Словно на официальном приеме у английской королевы. Костюмы, столовое серебро, эскадрилья фужеров.

— И лица в строгих масках аристократии, — поддакнула Женя.

— Мама любит показывать зарубежным гостям, что она придерживается западного стиля. Но больше совместных ужинов не предвидится. Она узнала все что хотела, показала себя, и строгий костюм убран до следующего приема.

— О, какая радостная весть!

— Я принес еще одну.

— Может, не надо? — Предложила Надежда, с подозрением поглядывая на Хамата, тот же смотрел лишь на Женю. — Я приглашаю вас на ужин в узком кругу: я, вы и Сусанна с Самшатом. Посидим, поболтаем.

— Опять в викторианской столовой?

— Нет, в моих апартаментах.

— Это меняет дело, сэр-р, — улыбнулась ему Женя.

— Тогда вперед! — махнул рукой в сторону лестницы. — Переодеваться.

Евгения подплыла, вышла из воды и была заботливо закутана Хаматом в полотенце. Он подхватил ее на руки и, покружив, понес в комнаты. Надя шла следом, пристально разглядывая пару: а ведь влюблен араб не на шутку. С одной стороны, завидно даже, а с другой, страшно. Мужчины все собственники, а уж такие темпераментные да с головой от любви неземной раздружившиеся, и вовсе. К чему это приведет? Дай Бог, лишь к бурному прощанию у трапа, ведру слез и вечной памяти персидским ночам.

Хамат занес Женю в ее комнату и закрыл дверь: ну ясно, опять лобызаться будут.

Надя хлопнула дверью в свою комнату и тяжко вздохнула, настраивая себя на лучшее: чего, правда, взъелась? Два дня и осталось на радости, а там опять дом, строгие родители, напыщенная атмосфера редакции с ее производными – сплошь умниками и умницами, гениями –филологами, редакторами. А Женька против них, что муха против мухобойки – только успевай уворачивайся, крутись. Опять доставать начнут, есть, под кожу лезть – обычные рабочие моменты. И личная жизнь в стадии анабиоза – то некогда, то встретиться не с кем, а то и не зачем.

Хамат с трудом оторвался от сладких губ любимой — Женя отодвинулась и приложила палец к его губам:

— Так мы и на завтрак не успеем, не то что на ужин.

И пошла к шкафу наряд выбирать. Хамат же сел в кресло, чтоб было хорошо видно девушку: обворожительна. Само совершенство.

— Что скажешь? — повернулась к нему, приложив к груди вешалку с голубым брючным костюмом, скромным, но элегантным:

— Как раз.

Он бы, конечно, еще и паранджу ей надел…

— Отвернись, — достала белье.

— Зачем?

— Переодеваться буду.

— Переодевайся, — улыбнулся, лукаво щурясь.

— Ты просто маньяк, — рассмеялась Женя, видя знакомый блеск в глазах Хамата.

— А ты сама скромность.

— Да-а, — сняла лифчик. Хамат еле удержался, чтоб не подойти к ней, обнять и послать к шайтану ужин. Женя сняла трусики и желание парня обойтись без ужина окрепло.

— Искусительница.

— Сам такой, — улыбнулась девушка, облизнув губы – взгляд Хамата тревожил ее, волновал и рождал желание.

— Иди ко мне.

— Не-ет, опоздаем на ужин.

— Зачем нам ужин? Сюда принесут.

— Сам позвал, а теперь идти не хочешь. Нехорошо, — заметила игриво, одевая белье. Белые ажурные стринги легли на бедра, оттеняя золотистую от загара кожу, лифчик прикрыл грудь, вызывая вздох сожаления у Хамата.

Парень встал, обнял Женю и, любуясь, провел ладонью по прекрасному телу любимой:

— Хамат, — качнула та головой.

— Я подожду в гостиной, — согласился нехотя.

Девушка с пониманием улыбнулась, а Хамат подарив ей горячий поцелуй, вышел.

Если б не Сафар, он бы не стал себя сдерживать. Но брат оказал ему серьезную услугу и в короткий срок – его нужно уважить, как есть за что уважать.

Апартаменты Хамата Женя узнала, хоть тогда, в темноте, они выглядели иначе, да и ей было не до интерьера. Сейчас же она была поражена изысканным стилем, гламурностью обстановки:

• Предыдущая
• 35/57
• Следующая