Иероглиф «Измена» - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая

— Почему же, мы понимаем, — пробормотал Юйлин.

— Кстати, господин Шэнь, вы и в моем поместье намерены хранить свою тайну? — с легкой улыбкой спрашивает Лу Синь, намеренно выделив слово «господин».

— К чему теперь… — говорит Юйлин. — К тому же, если я переоденусь в обычную для моего пола одежду, то исчезнет знаменитый поэт Юйлин Шэнь, а останется…

— Так ты девушка?! — в совершенном изумлении смотрит Ши Мин на Юйлин.

— Да, — разводит руки та. — Именно поэтому господин императорский каллиграф отрицательно оценил мое сочинение и сделал строгое внушение относительно моей дерзости.

— Исключительно из благих намерений, — заметил каллиграф, слегка отчего-то краснея. — Девушкам должно жить спокойной жизнью. А вот вы, милая, захотели приключений — и поглядите: попали в них по самую макушку.

— Да, — покорно кивает Юйлин. — Я больше не буду.

Эти слова вызывают короткий смешок у господина первого императорского каллиграфа. А Ши Мин все еще не отойдет от неожиданной новости, свалившейся ему на голову.

— Девушка, — повторяет он. — Девушка.

— Довольно, — хмурит брови Лу Синь. — Медлить нельзя. У северных дверей моих покоев нас уже ждет повозка. Мы поедем вместе, в сопровождении небольшого числа слуг и охранников. Надеюсь, наш путь будет благоприятным.

— До тех пор пока я не прибуду в ваше поместье, я буду носить мужскую одежду, — говорит Юйлин.

— Как вам будет угодно, дорогой поэт, — кивает Лу Синь и тем вгоняет нашу героиню в краску.

Не проходит и часа, как удобная и незаметная повозка уносит наших героев и первого императорского каллиграфа в Хуатун. И ветер, нежданно разошедшийся ветер заметает их следы.

Принцесса Фэйянь которую ночь не спала. Она боялась засыпать. Ибо сны ее были страшны, чудовищны и отвратительны. В этих снах она попадала во дворцы, полные человеческих костей, в леса, где среди древесных стволов гуляло пламя, в реки, вместо воды наполненные кровью и нечистотами… Поначалу принцесса, проснувшись, просто приказывала себе успокоиться, но потом приказы перестали действовать, и Фэйянь казалось, что ее собственное тело предает ее.

Меж тем Ют-Карахон-Отэ делала все, чтобы пребывание принцессы у нее в гостях было прекрасным и незабываемым. Каждый день сиятельную гостью ожидали утонченные развлечения: созерцание прекрасных картин или изваяний, прогулки по красивейшим местам Жемчужного Завета, выступления стихотворцев и певцов, ритуальные танцы, по прелести своей схожие с полетом стайки бабочек… Явь принцессы была спокойна, безмятежна и наполнена одним лишь очарованием. Но едва наступала ночь и принцесса в сопровождении служанок отправлялась в спальные покои, сердце Фэйянь сжимала железная рука нехороших предчувствий. Фэйянь ложилась в постель, вознеся молитву своим родителям, и поначалу спокойно засыпала. Но затем в ее снах появлялось нечто чудовищное, принцесса беспокойно металась по постели и стонала, а потом просыпалась с криком ужаса. Кругом стояла ночь, в покоях безмятежно и мягко горели шелковые фонари со свечами внутри, и принцессе, которую только что терзал кошмар, становилось стыдно за себя. Неужели это она, бесстрашная Фэйянь, жена дракона, боится каких-то снов?!

Но ночь приходила за ночью и не дарила принцессе покоя. Сны становились все ужаснее — такие, что, проснувшись, принцесса испытывала ужасную дурноту. И наконец наступила ночь, в которую Фэйянь решила совсем не ложиться спать. Она позволила служанкам облачить ее в ночные одежды и расплести косы, умастив волосы благовониями, а затем, как всегда, отослала девушек. Села у туалетного столика, глядя в свое отражение в зеркале (в Жемчужном Завете были удивительные зеркала: не из полированной бронзы, а из стекла, покрытого каким-то особым составом) и бесцельно перебирая тонкими пальчиками драгоценности в шкатулке. Неожиданно палец укололся обо что-то. Фэйянь потянула вещицу из шкатулки — это была памятная золотая шпилька ее матери, шпилька с чудесным свойством. Стоило Фэйянь воткнуть ее в волосы, как ее мать, небожительная государыня Нэнхун, спускалась с небес и говорила с нею.

— О матушка, — прошептала Фэйянь. — Как я скучаю по тебе!

И она воткнула золотую шпильку в свои пышные волосы.

Поначалу ничего не произошло. Затем фонарики в комнате вспыхнули ярче и погасли все как один. С потолка же в комнату низринулся столп света, и в этом свете стояла императрица Нэнхун.

— Дитя мое, — сказала она, простирая руки к Фэйянь. — Отчего ты так долго не призывала меня?

Фэйянь вскочила с кресла и бросилась к матери. Они обнялись, и теперь обе стояли в этом неземном сиянии, смывающем всякую печаль и боль. Затем сияние померкло и исчезло, но глаза прекрасной Нэнхун оставались по-прежнему светлыми, словно в них сияло по звезде. Императрица нежно коснулась ладонью склоненной головы дочери:

— Что тревожит тебя, девочка моя?

— Когда ты рядом со мной, мама, все остальное кажется ничтожным, — проговорила Фэйянь, прижимаясь щекой к плечу матери. — Я снова становлюсь ребенком, твоим ребенком, ждущим сказку на ночь…

— Милая, ты всегда останешься для меня таким ребенком, но я чувствую, что нечто смущает твою душу. Расскажи мне. Я постараюсь тебе помочь.

— Мне стыдно и говорить об этом, — смущенно улыбается Фэйянь. — Казалось бы, такая мелочь… Но знаешь, матушка, с тех пор как я поселилась во дворце императрицы Жемчужного Завета, я не могу спокойно спать. Меня пугают и мучают сновидения! Они ужасны, отвратительны и так явственны, словно все происходит со мной не во сне, а на самом деле!

— Что же тебе снится? Постой, не говори, я узнаю сама, — с этими словами императрица Нэнхун губами надолго приникает к пылающему лбу дочери. Через некоторое время отстраняется и говорит с гневом в голосе: — Кто посмел пойти на такое?!

— О чем ты, мама?

— Милая моя дочка, ты видишь эти ужасные сны лишь потому, что кто-то насылает на тебя порчу, окутывает злым колдовством! Я чувствую, чувствую эти злые чары, они липкие, как паучьи сети, они затягивают тебя! Но я никому не позволю терзать мою дочь!

Императрица снимает с шеи мерцающий нежным светом кулон на тонкой цепочке и надевает его на шею дочери.

— Это облачный нефрит, — говорит императрица Нэнхун. — Такого камня нет нигде на земле. И я повелеваю этому камню отныне оберегать тебя, Фэйянь, от всех злых чар и наветов.

При этих словах камень на мгновение вспыхивает, как язычок пламени, а потом снова светится мирно и неярко.

— Благодарю тебя, матушка, — кланяется Фэйянь.

— Ну что ты, милая. Теперь тебе не будут сниться дурные сны, а тот, кто пытается навести на тебя порчу, жестоко за это поплатится… Но разве это все, о чем ты хочешь мне рассказать?

Фэйянь с недоумением смотрит на мать:

— Я не понимаю, матушка…

— Ах, ты воистину все еще дитя, Фэйянь! — улыбается небожительная императрица. — Неужели ты ничего не чувствуешь? Ведь ты ожидаешь ребенка!

— Как?! — изумляется Фэйянь и тут же понимает да, это так.

Просто глупые сны заморочили ей голову, отвлекли от главного. Она ждет ребенка! Ребенка дракона и принцессы!

— Да, — повторяет мысли дочери Нэнхун. — Это будет удивительный ребенок. Ребенок дракона и принцессы. Две высшие крови, слившись воедино, породили третью. Когда этот ребенок родится, он будет богом во плоти. Он будет повелевать Небесной Канцелярией и подземельями ада; никто не сравнится с ним ни по силе, ни по красоте, ни по уму. Он будет творить чудеса так же легко, как дышать. Такого человека еще не знал наш мир. Да и человек ли он, только ли человек?… Ах, милая моя доченька, как я рада за тебя — ты удостоилась великой чести носить дитя, перед которым склонится Небо!

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая