Дом странных детей - Риггз Ренсом - Страница 10

• Предыдущая
• 10/66
• Следующая

В конверте лежала обещанная автором письма старая фотография. Я поднес ее к лампе, пытаясь рассмотреть хоть какие-то детали в черном силуэте женского лица, но ничего не увидел. Это был очень странный снимок, хотя он ничем не напоминал фотографии, которые показывал мне дедушка. Здесь не было подделки. Это была просто женщина. Женщина, курящая изогнутую трубку, очень напоминающую любимый аксессуар Шерлока Холмса. Я не мог отвести глаза от ее фотографии.

Возможно, это именно то, о чем говорил дедушка? — спрашивал я себя. И отвечал: — Да. Иначе и быть не может. Речь шла не о письмах самого Эмерсона, но о письме, вложенном между страниц этой книги. Но кто эта директриса? Эта женщина со странной фамилией Сапсан? Я осмотрел конверт в поисках обратного адреса, но нашел только выцветшую марку, на которой значилось Cairnholm Is., Cymru, UK.

UK означало Британию. Из атласов, которые я изучал в детстве, я знал, что Cymru — это Уэльс. Cairnholm Is. Должно быть, это остров, который упоминает в своем письме госпожа Сапсан. Неужели это тот самый остров, где в детстве жил мой дедушка?

Девять месяцев назад он велел мне «разыскать птицу». Девять лет назад он клялся, что детский дом, где он жил, оберегала «птица, которая курит трубку». В семилетнем возрасте я воспринял это заявление буквально, но директриса на снимке курила трубку, и ее фамилия была Сапсан. Сапсан — это одна из разновидностей сокола. Что, если птица, которую я должен был найти по дедушкиной просьбе, на самом деле является спасшей его женщиной — заведующей детским домом? Возможно, она все еще живет на этом острове. Разумеется, теперь она стара как мир, но ее, должно быть, содержат ее бывшие воспитанники, которые давно выросли, но остались при ней.

Впервые последние слова дедушки начали обретать некий смысл. Он хотел, чтобы я поехал на остров и нашел эту женщину. Если кто и был посвящен в тайну его детства, так это она. Но марка была приклеена на конверт пятнадцать лет назад. Может ли быть, что госпожа Сапсан до сих пор жива? Я произвел в уме быстрые подсчеты. Предположим, что в 1939 году, когда она уже заведовала детским домом, ей было лет двадцать пять. В этом случае сейчас ей далеко за девяносто. В принципе, это было вполне возможно. В Инглвуде были люди и постарше. Они не только жили совершенно самостоятельно, но и водили автомобиль. Впрочем, даже если мисс Сапсан и отошла в мир иной за те пятнадцать лет, что истекли с момента написания письма, на Кэрнхолме все еще могли оставаться люди, способные мне помочь. Люди, которые знали дедушку Портмана в детстве. Люди, которые знали его тайны.

Она написала мы. Те немногие, кто здесь еще остался.

Как вы, наверное, догадываетесь, уговорить моих родителей позволить мне провести часть каникул на крохотном островке у побережья Уэльса было нелегко. Они, и особенно мама, привели множество убедительных фактов, указывающих на бредовость этой затеи: стоимость поездки, тот факт, что я должен был провести лето с дядей Бобби, обучаясь премудростям управления фармацевтической империей, а также то, что сопровождать меня было некому, поскольку ни одного из моих родителей поездка не интересовала, а поехать сам я, конечно, не мог. У меня же не было ни одного веского довода для возражений. Я не мог обосновать свое желание предпринять столь дальнее путешествие, заявив: «Мне кажется, я должен это сделать», поскольку не хотел выглядеть в их глазах еще более сумасшедшим, чем они уже меня считали. Я не собирался передавать родителям ни последние слова дедушки Портмана, ни письмо, ни фотографию. Тем самым я лишь окончательно подписал бы себе приговор. Единственными разумными аргументами в пользу поездки были заявления вроде «Я хочу поглубже изучить семейную историю» и «Чад Крамер и Джош Белл этим летом едут в Европу. Почему мне нельзя?» Но, увы, это звучало совершенно неубедительно. Я произносил эти фразы как можно чаще, при этом стараясь все же не злоупотреблять ими, чтобы не вызвать подозрений. А однажды даже прибег к чему-то вроде шантажа. «Если бы у вас не было денег, я бы не настаивал, а так…» Впрочем, я немедленно пожалел об этой тактике. Как бы то ни было, все это не работало.

А потом произошло несколько событий, которые резко повысили мои шансы на успех. Во-первых, дядя Бобби вдруг охладел к идее моей летней стажировки с проживанием у него дома. Ну кто же захочет жить под одной крышей с психом? Поэтому у меня внезапно появилось много свободного времени. Потом папа узнал, что остров Кэрнхолм является сверхважным ареалом обитания множества видов птиц, в том числе половины мировой популяции какой-то там птицы, приведшей его в орнитологический экстаз. Папа начал без конца говорить о своей гипотетической новой книге. Всякий раз, когда он затрагивал эту тему, я делал вид, что мне ужасно интересно, и лез из кожи вон, чтобы его подбодрить. Но самым весомым фактором стало поведение доктора Голана. Мне и уговаривать его почти не пришлось. Он удивил нас всех не только тем, что немедленно поддержал мою идею, но и тем, что повлиял на моих родителей, убедив их отпустить меня в Уэльс.

— Это может быть для него важно, — сказал он моей матери после одного из сеансов. — Речь идет о месте, которое его дед окружил всевозможными мифами. Посещение острова будет способствовать развенчиванию этих мифов. Он увидит, что это вовсе не волшебный, а совершенно обычный остров, каких много. В итоге все остальные фантазии тоже утратят силу. Чтобы победить мистификации, необходимо противопоставить им реальность.

— Но я думала, что он уже не верит во все эти сказки, — растерялась мама. — Ты ведь не веришь в них, Джейк?

— Конечно, не верю, — заверил ее я.

— Он не верит в них на сознательном уровне, — покачал головой доктор Голан. — Но в настоящий момент мы имеем проблему с его подсознанием. Именно там коренятся его сны и страхи.

— И вы в самом деле считаете, что поездка на этот остров может ему помочь? — спросила мама, прищурив глаза, как будто готовясь услышать ничем не прикрытую правду и принять окончательное решение, отпускать меня или нет.

Слово доктора Голана было законом.

— Да, я так считаю, — кивнул он.

Этого оказалось достаточно.

Дальше все сложилось с ошеломляющей скоростью. Были куплены билеты на самолет и четко выстроены планы. Нам с папой предстояло отправиться туда в июне и провести там целых три недели. Мне казалось, что это слишком долго, но отец заявил, что это время необходимо ему для того, чтобы тщательно изучить птичьи колонии острова. Я думал, мама будет возражать — целых три недели! Но по мере приближения даты отъезда она приходила в состояние все более возбужденное. Было видно, что она очень за нас рада.

— Мои мужчины, — сияя, говорила мама, — отправляются навстречу неизведанному.

Ее энтузиазм казался мне очень трогательным, пока я случайно не подслушал мамин разговор по телефону с кем-то из подруг. Не скрывая своего облегчения, она делилась большой радостью.

— Представляешь, — говорила она, — я целых три недели буду жить своей собственной жизнью! С моих плеч свалится забота о двух малолетних и совершенно беспомощных детях!

Я тоже тебя люблю, — хотелось заявить мне, вложив в эти слова как можно больше ядовитого сарказма. Но она меня не заметила, и я промолчал. Я ее, конечно же, любил, но в основном потому, что любовь к матери считается обязательной, а не потому, что она мне очень понравилась бы, встреть я ее на улице. Впрочем, встретить ее на улице я и не смог бы. Только бедняки ходят по улицам пешком.

Окончание занятий в школе и начало путешествия разделяли три недели. Я попытался использовать это время, чтобы убедиться в том, что госпожа Алма Ле Фэй Сапсан все еще пребывает среди живых. Поиски в Интернете оказались бесплодными. Я решил допустить, что она еще жива, и раздобыть ее номер телефона. Это позволило бы мне хотя бы предупредить ее о своем прибытии. Однако я очень быстро выяснил, что у жителей Кэрнхолма вообще нет телефонов. На всем острове существовал только один номер. Его я и набрал.

• Предыдущая
• 10/66
• Следующая