Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер - Страница 88

– Первый ангел вострубил, – завывал Боненмайр, – и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю…

– Где чертов подъемник? – прорычал Симон в ухо брату Лотару, который, оцепенев от ужаса, уставился на дымное облако под потолком. – Хочешь выбраться живым, тогда открой свою пасть!

Брат Лотар бездумно указал на неприметный рычаг с лебедкой, установленной справа от полки с костюмами. Без лишних расспросов Симон бросился к нему и принялся вращать рукоятку.

– Быстрее! – крикнул он спутницам. – Вставайте на платформу! Я подниму вас наверх, потом спустите платформу обратно. Давайте уже!

Магдалена и Бенедикта помедлили мгновение, а потом бросились на платформу. Симон продолжал вращать рукоятку, весь механизм наконец заскрипел и пришел в движение. В последнюю секунду девушки вскочили на площадку.

– Симон, осторожно, сзади! – крикнула вдруг Магдалена.

Глухой удар пришелся лекарю по затылку. Еще в падении Симон увидел возле себя настоятеля с занесенным крестом.

– Вы разожгли этот огонь, не так ли? – прошептал Боненмайр. – Вам захотелось, чтобы крест сгорел? Но у вас ничего не выйдет. Кто ты, Симон Фронвизер? Лютеранин? Или кальвинист? Как ты связался с этими отродьями тамплиеров?

– Опомнитесь, ваше преподобие! – прохрипел Симон. – С какой стати нам разжигать огонь? Мы же сами сгорим, если не поторопимся. Нужно всем вместе…

Крест обрушился на него во второй раз. Юноша успел выставить перед собой руки, и все же удар оказался столь мощным, что у лекаря на мгновение потемнело в глазах.

Прогремел выстрел, и Симон пришел в чувство. Вероятно, Бенедикта все-таки успела зарядить пистолет. Настоятель навис над лекарем и занес крест для третьего, теперь уже смертельного удара. Но вдруг он схватился за бок, где по белой тунике начало расползаться красное пятно. Боненмайр чуть ли не с изумлением разглядывал свежую кровь на своей ладони.

– В том же самом месте копье римского солдата пронзило Иисуса, – пробормотал Боненмайр и поднял восторженный взгляд к потолку. – Теперь не остается сомнений. Сам Господь избрал меня!

Симон попытался подняться, но ноги его не слушались. Он распластался на полу и вынужден был смотреть, как настоятель, невзирая на рану в животе, бросился на девушек, размахивая крестом, как дубиной.

– Проклятые еретики! – кричал Боненмайр. – Крест вернется в лоно церкви! Господь ниспослал мне его, чтобы освятить это место! И вы мне не помешаете!

Настоятель замахнулся в очередной раз, Бенедикта пригнулась и поставила ему подножку. Боненмайр споткнулся, очки его слетели на пол, он привалился к противоположной стене и сумел удержать равновесие. Устало оперся на крест. С туники стекала кровь, но настоятеля это, похоже, не особенно ослабило.

– Брат Лотар, чтоб тебя! – хрипло окликнул Боненмайр своего помощника, который стоял со слезами на глазах и дрожал, как ребенок. – Соберись. Перед тобой враги церкви. Еретики! Делай то, чему я тебя учил! Deus lo vult!

Последние слова вырвали монаха из оцепенения. Дрожь прекратилась, Лотар выпрямился и с громким криком бросился на Магдалену, которая как раз собралась помочь Симону. Она в своей жизни не раз уже отвешивала оплеухи наглым ремесленникам, однако брат Лотар принадлежал к другому калибру. Он был шести футов ростом, широкоплеч и силен, как аугсбургский плотогон. Вытянув ручищи-коромысла, монах устремился к дочери палача. Магдалена извернулась и побежала за одну из полок. У нее не было никакого плана, она знала только, что ни в коем случае нельзя попадаться монаху в руки. Быть может, она придумает что-нибудь на бегу. Магдалена снова резко повернула, но брат Лотар не отставал. Она пробиралась под полками, перескакивала через и жестяные механизмы, о назначении которых даже не догадывалась, и перелезала каменные гробы и кучи камней.

Справа вдруг вырос громадный шкаф, набитый костюмами. Магдалена влезла в него и понадеялась, что неуклюжий монах пробежит мимо. Внутри стоял спертый запах платьев, слишком долго провисевших во влажности. В нос забилась пыль.

Магдалена сразу почувствовала, что она не одна. Рядом кто-то сопел, и пахло чужим потом.

Она отодвинула в сторону серебристый костюм ангела: перед ней сидела Бенедикта.

Торговка приложила палец к губам и знаком велела сидеть тихо. Их отделяли друг от друга всего несколько сантиметров. Магдалена до сих пор никогда еще не стояла так близко к своей сопернице. В глазах Бенедикты теперь тоже стоял неприкрытый страх. От благородных манер, жеманства и французской грации не осталось и следа. На лбу у нее выступил пот, растрепанные волосы ниспадали на лицо, изящное платье с дорогими кружевами висело на ней закоптелыми лохмотьями. Но под всем этим Магдалена разглядела кое-что еще, нечто такое, что обнаружилось, вероятно, только сейчас. Глаза Бенедикты горели яростным огнем; в них Магдалена распознала готовность сражаться, несокрушимую волю и внутреннюю силу, которой, несомненно, позавидовали бы многие мужчины. Магдалена как-то раз уже видела такие глаза.

В зеркале.

Несколько секунд девушки неотрывно разглядывали друг друга. Затем послышался скрежет, и обе они вздрогнули. Магдалена испуганно покосилась в сторону и почувствовала, как шкаф начал опрокидываться.

– Бенедикта, осторожно!

Магдалена услышала, как у задней стенки сопел брат Лотар, который, видимо, уперся в нее. Шкаф качнулся пару раз на задней кромке, после чего громадина опрокинулась, и девушки оказались погребенными под пыльной одеждой. К тому же рядом запахло горелым – где-то возле них, должно быть, загорелась ткань костюмов.

Магдалена в отчаянии толкнула дверцу шкафа, но та оказалась заблокирована. Дым становился все гуще, рядом закашляла Бенедикта. Магдалена заметалась, охваченная паникой. Сквозь щель в верхней части шкафа она вдруг заметила полосу света. Девушка надавила руками на крышку, та со скрежетом оторвалась и грохнулась на пол. В душный плен ворвались воздух и свет. Когда девушки, задыхаясь от кашля, выбрались наружу, они как раз успели увидеть, как настоятель с крестом в обнимку поднимался вверх на платформе. Внизу стоял брат Лотар и, словно одержимый, вращал лебедку.

– Крест! Он спасен! – кричал Боненмайр и смотрел в люк над головой. – Он возносится к небесам, а еретики остаются гореть в аду! Жаль, что эту пьесу нельзя будет разыграть на сцене. На нее нашлось бы немало зрителей!

С этими словами он скрылся в черных клубах дыма. На пленников начали сыпаться первые обломки сцены.

Возле дверей Куизль еще раз обернулся: из глубин сцены вырос закутанный в белую мантию окровавленный призрак. В руках он держал крест высотой себе до плеч и что-то выкрикивал, чего Куизль из-за бушующего с нарастающей силой пожара разобрать толком не смог. Он смог расслышать только слова «небеса» и «ад». Палач был человеком не особенно верующим, но в первые мгновения действительно решил, что перед ним, залитый кровью и окруженный пламенем, из-под земли возник сам Христос, чтобы вершить суд над людьми.

Быть может, это и есть Страшный суд?

Куизль прищурился и только теперь разглядел в белом призраке настоятеля Штайнгадена. Боненмайр, судя по всему, раненый, нетвердо шагнул на сцену и стал искать прохода к зрительному залу, но лестница уже была охвачена пламенем. Палач насторожился. Что, черт побери, происходило под сценой? Вот только что Куизль слышал выстрел, и там, похоже, происходила борьба. Вот только с кем?

Между тем Боненмайр заметил за дымовой завесой палача. Настоятель взвизгнул и тонким пальцем указал в его сторону.

– Ты тоже мне не помешаешь, Куизль! – крикнул он. – Сам дьявол тебя послал! Но Господь на моей стороне!

С крестом в руках Боненмайр устремился на левую сторону сцены, откуда на узкую галерею вела узкая витая лестница. От верхних ступеней уже остался один лишь обугленный остов, но настоятеля это не остановило. Он мощным рывком прыгнул вперед, и ему действительно удалось левой рукой ухватиться за балюстраду. Крест из правой руки настоятель так и не выпустил и, вцепившись в парапет, болтался над пылающим залом.