В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 99

• Предыдущая
• 99/144
• Следующая

Табак, дрянь, швах оказалось дело, ты просто низкооплачиваемая статистка. И все твои построения разрушились о грубую реальность высоких ботинок и милицейских лычек. Я бродила в своем нынешнем положении, как в девственном лесу, – кричать было бесполезно, все равно никто не услышит. Ничего страшного не случилось бы, если бы они отвели тебя в сторонку у метро “Бабушкинская” и ласково спросили документы – отсутствие регистрации, только и всего. Но они взяли тебя на пороге чужой квартиры с пустым рюкзаком, где не было ничего: ни трамвайного билета, ни губной помады, ни замызганной косметички – ничего, что является спутниками бесцельно прогуливающегося человека. Ты же была стерильна, твой вещмешок это подтвердит: две книги, только и всего. Да еще и фотография… А эта милицейская Питомза (Господи, да что же это за странная кличка, в самом деле!!!) так просто с тебя не слезет. На снисхождение рассчитывать не приходилось – все твои киношные афиши завалились набок и рухнули, их залило дождем… Еще несколько часов назад ты казалась самой себе крутой, неуязвимой, ты лихо выстраивала картонные сюжеты, где живые люди казались тебе персонажами. Но стоит кому-то чихнуть, стоит кому-то не заметить правил твоей игры – и ты становишься бессильна.

Ты бессильна.

Этот мент с цирковыми ножами вместо глаз так просто от тебя не отстанет, поковыряет спичкой в ухе и пошлет запрос в городишко под Питером, где среди застывших дворцов затерялась Ева, – и все станет на свои места.

Они найдут Сирина, завернутого в ковер, рано или поздно, и тогда возникнет резонный вопрос: а что же делала я в его квартире и с его ключами? Или свяжут твой паспорт с пропавшей Аленой…

Я не хотела думать об этом, я боялась думать об этом – ну ничего, теперь-то уж наверняка начнут думать за тебя… Я тупо смотрела на крашенные темной зеленью стены, и пятая колонна зрела в моей маленькой, еще не окрепшей стране… Но, в конце концов, можно же все рассказать – рассказать о смертях, список которых возглавляешь ты сама, вот только неизвестно, на сколько лет это потянет – убийство, пусть и в целях самозащиты, и соучастие в другом убийстве… Нет, в двух, в трех… Ты потянешь за собой мальчиков Грека, потому что нельзя сказать “а” и потом не сказать “б”, малодушная соплячка. Черт его знает, на сколько лет все это потянет…

Я почти молила Бога, чтобы открылась тяжелая дверь и ко мне посадили еще кого-то: цыганку в грязных юбках, домохозяйку, зарезавшую кухонным ножом пьяного мужа; кого-то, с кем можно говорить, говорить, говорить – только не думать…

Мысли, как загнанные звери, пытались освободиться из капкана, мне нужно вырваться – вырваться любой ценой, даже если ради этого придется пожертвовать отгрызенной лапой, она-то и оставит привкус крови на ржавом металле… И я почти сразу же увидела эту отгрызенную лапу – в загнанном в угол сознании она предстала вдруг дискетой, которую я видела у пластического хирурга Влада в дачной половице. Эта мысль посетила меня заезжим столичным гастролером и на секунду показалась такой реальной, что я даже зажмурилась – почему нет? Ты сдашь ментам эту дискету, а в том, что она представляет интерес, нет никаких сомнений – криминальные авторитеты до и после пластической операции дорогого стоят, заодно и обществу послужишь. Благое дело, а взамен…

Нет. Не будет никакого “взамен”. Здесь серьезные люди, которые делают серьезное дело, дорогуша, торг неуместен. И потом, не забывай – ты ведь давно умерла, выпала из окна и разбилась, нет человека – нет проблемы…

Я забилась затылком о крашеную стену и заплакала. Ничего ты не стоишь! Еще и играть вздумала – да плевать все хотели на твои пигмсйские игры! Пускай так католики играют с гугенотами в Варфоломеевскую ночь…

Боже мой, Варфоломеевская ночь.

У меня даже закружилась голова от внезапно открывшихся ворот рая. А возле них должен стоять, помахивая ключами, не святой Петр, а некто Олег Васильевич Марилов.

"Если возникнут трудности – звоните по этому телефону, – сказал мне Грек, – он принадлежит человеку, который многим мне обязан”.

Бумажка с телефоном была вложена в паспорт, благополучно лежавший сейчас на проспекте Мира. Но сам телефон я запомнила еще в “Паризиане”, по системе Сирина. Телефон начинался на Варфоломеевскую ночь.

Я не знала, что за человек стоит за семью московскими цифрами и сможет ли он мне помочь, – но попытаться стоит.

Я подошла к двери и отчаянно заколотила в нее обоими кулаками.

Ждать пришлось долго. Наконец бойница в двери открылась и в ней возникло прыщавое лицо дежурного. – Какого ляда? – недовольно спросил он.

– Мне нужно позвонить.

– Может, тебе еще и отлить нужно? Так я сейчас тару принесу. Из-под “Балтики” номер три. Устроит?

– Мне нужно позвонить. Это срочно. Один звонок. И мы сможем избежать крупных неприятностей, – абстрактно припугнула я.

– Ну, мы-то их всегда избежим. А у тебя, я смотрю, они только начинаются.

– В конце концов, я имею право на один звонок. Хотя бы своему адвокату.

– А ты страну не перепутала, голуба? – поинтересовался дежурный.

– Ну пожалуйста, прошу вас… Никто не узнает… Мне очень, очень нужно, – сменила тон я.

На лице дежурного отразилась бойня в тридцати километрах от города: он явно не знал, кому перерезать горло первым – чувству долга или жалости к красивой девушке.

– Пожалуйста, – шептала я, подталкивая его в нужном направлении, – я очень хорошо заплачу.

– Подкуп должностного лица? – Он уже готов был сдаться, и я нашла, что даже прыщи его не портят, очень милый человек.

– Один-единственный маленький звоночек. – Я заплакала – совершенно искренне, и эти благородные тихие слезы сломали дежурного.

Он молча открыл дверь камеры.

…Я долго набирала номер, больше всего боясь, что никто не ответит мне на том конце провода.

Короткие гудки! Занято, черт возьми! Я набирала и набирала номер, мои пальцы цеплялись за цифровые гнезда телефона, как связка начинающих альпинистов за отвесную стену.

Дежурный изредка косился на меня, хотя и делал вид, что его безумно интересует разговор с усатым старшиной в расстегнутом кителе. Старшина клял своего зятя-алкоголика: “Ты прикинь, их уже не приглашают никуда. Андрюха, сука, как завалит в компанию, нажрется до белых веников и начинает выезжать. Так я своей дурынде сказал: “Люська, бери с него подписку о невыезде!.."

• Предыдущая
• 99/144
• Следующая