Моя душа состоялась. Дневник Алены - Полюшкина Елена Викторовна - Страница 105

• Предыдущая
• 105/134
• Следующая

Полпятого ездила на Трюффо «Зеленая комната». Как все, что он делает, – великолепно. Первый фильм (из виденных), где играет сам. На первом этаже у зеркала задержалась поправить прическу и посмотреть книги. Смотрю: Володя спускается. Тоже книги пошел смотреть. Я секунды две колебалась: подойти или незаметно смыться. Уже само то, что возник такой вопрос – плохой знак. Все же подошла. Не скажу, что обрадовался. Спокойно. Оказывается, смотрел фильм в том же зале. Прошли немного вместе по улице. Я пошла в театр, он к метро. В театре Пины был вчера. С субботы не звонит. Позавчера обменялись парой фраз в театре. Тоже случайно встретились. Я рада, что он не пытается стать моим «кавалером». Но если совсем пропадет, тоже ничего хорошего. Впрочем, я никого не привязываю и не обязываю. Человек сам решает, с кем ему лучше. Если со мной так мало людей находит общий язык, то это только мои проблемы. И это я. Ну что теперь. Скоро 20 лет. Поздно новый характер требовать от богов. Такая уж. Вдруг еще не совсем пропащая. Время все объяснит и покажет, кто есть кто. Если Володе нужна моя творческая помощь, сотрудничество, пусть предлагает, подумаю, а заинтересует – попробую.

В театре сидела в партере с В.М. Он плохо себя чувствует. Только сегодня вырвался. У нас с ним мнения насчет Пины совпадают. Он может все точно объяснить, объяснить то, что я чувствую, но не могу сформулировать. Эмансипированность, женщины нарочито некрасивы, дефективны. Мужчины же симпатяги, здоровяки. Это как бы все, что у них есть. А женщине красота и ни к чему даже. Она как бы выше, глубже. Больше всяких тем, условностей, ограничений. Боже, как убого! Ушла в антракте. С Варей и В.М. болтали в вестибюле, потом дошли до метро. Он может относиться ко мне как угодно, я его всегда люблю и уважаю. И ничего не требую. Даже вежливости. Которой у него слишком много. На всех вокруг хватает. Бывает – слишком.

Спектакль (для меня) совершенно невыносим. Как говорит В.М. – другой тип сознания. ОК, но скучно-то как!

Никакой динамики внутри этой (так и быть, пусть эстетической) системы. Повторы, намеки, есть яркое, самобытное, но в общей этой бормотке и нарочитом утрированном несовершенстве, мягко говоря, эти находки блекнут. Мне активно неприятен спектакль. Ради Бога, изощряйтесь, но захватывая зрителя в плен ваших изысков и чудачеств, а не строя гордую позу элиты. И хватит об этом.

Видела Лешу Бур. По-моему, он с друзьями. Поздоровались через стекло, он в театре, а мы стояли в вестибюле. Такой же невразумительно-апофигейный. На прикид плюет. Меня занимает этот тип людей. Холодный оптимист. Равнодушный. Подумала: приятно было его видеть.

23.09. Трюффо обожаю. Новая страсть. Сегодня – первый фильм, не вызвавший восторга, а скорее очаровавший, – «Ускользающая любовь». Последний из цикла о Дуанеле. Жалко наблюдать за постепенной гибелью персонажа. Еще в «Ан-туан и Колет» была жива эстетика «400 ударов». В «Украденном поцелуе» появились новые нотки, но они скорее дополняли, чем разрушали сложившуюся образную систему. «Семейный очаг», сказал Володя, – гибель персонажа. Теперь, посмотрев «Любовь – беглянку», соглашаюсь. Дуанель кончился. Грустно. Трюффо не кончится никогда. Кино продолжается!

Жутко смириться со своей обычностью. Невыносима мысль. Убийственна. Она сливается для меня с мыслью о смерти: если нет во мне таланта, значит, и жизни нет. Если не особенная, то и не настоящая. Если окажется, что мысли об избранности – ничто, то я уже умерла. Нет, не преувеличиваю. Я так чувствую и еще я все равно чувствую силу жизни, а значит, надежду, а значит, особость. Именно в таком порядке. Сомневаюсь бесчисленное множество раз и, выпутываясь из этой трясины неурядиц, болею солнцем, его душой. И будто возрождаюсь для новой жизни.

24.09. Очень мощная на меня сегодня кинематографическая нагрузка. Сначала Трюффо «Последнее метро», потом премьера «Окно в Париж» Мамина, только что по телевизору «Раба любви». Не люблю мешать ощущения, но хочется так многого. Я сейчас даже немного не в себе. Кино – наркотик. Разве смогу уже без него? Но наркотик этот не крушащий, а созидающий.

Е. Соловей – «изломанные» линии ее речей, движений, безумств. Безумства кукольной головки, которая поверила вдруг, что она настоящая. И раз поверив, не смогла больше улыбаться чужой улыбкой. Все вышло из тумана и ушло в него. Только дорожные столбы в молочном его молчании, будто перевернутые тире. В небо. Но никакой многозначительности. Наоборот, все слишком ясно. И очевидность неведомого уже не через тире. А бегущая строчка дороги уже растворилась в тумане. В который раз.

Суета съемочной площадки сквозь дымку чудесного солнечного леса, дорожной пыли, пронзительной музыки приобретает тоже какой-то надмирный поэтический облик. Некие представления о богемных, капризных, талантливых шалопаях от кино. Они всегда в этом мире. Такими и останутся. У них нет выбора. У них нет даже желания прильнуть к окну действительности, чтобы увидеть реальную жизнь. Ни к чему. Они все – образ, не навязанный, а возникший. Просто влюбленный в окружающее пространство образ, который, существуя вне него, не может без него. Увязнуть в обожании жизни, как в тумане раннего утра. И пропасть, погибнуть там, захлебываясь от восторга и жути.

А жизнь, действительная, она продолжается. Только какое им до нее дело? А мне? А всем? Разве есть выбор?

И музыка …почти молчала, мечтала о тишине, унося в неповоротливом вагоне всю тоску и печаль, разбуженные любовью. Музыка сливалась с туманом. И поглощала его. Все вышло из тумана. И все пропало в нем. И все осталось в нем. Но разве настоящая музыка не бывает вещей? Она вещая, когда молит о молчании, не умея побороть свою природу, соперничая с туманом и болея им. Каждый раз забываешь главное. И радуешься этому. Нельзя пролистать судьбу, как журнал иллюстраций. Это она сама листает нас всех, но уже скорее как справочники. Всех не вспомнить. А ей нужны новые впечатления для новых ролей. А я-то кем останусь для нее?

25.09. Я многое могу простить человеку, оправдать его грубость, цинизм, равнодушие, только бы он не был мелочным. Мелочность особенно ненавистна мне в мужчинах. В себе я постоянно борюсь с ней и того же требую от других. Суетный человек мне неприятен. Широта натуры притягивает непреодолимо. Я не замечаю разные гадости характера, не хочу замечать, лишь бы простор проявлений, лишь бы по-настоящему свободен для себя и других. Мелочность – женская черта, когда она встречается в мужчинах – вдвойне порочна.

«Раба любви» – фильм старый. Но как свежа эстетика, как не забрызгана штампами и условностями его палитра. Паряще, едва притрагиваясь к действительности, фильм продолжается. Во времени и в душе. Никого не преследует, ничего не ищет. Это его можно найти и открыть для себя, как чудо, как солнечный осколок лета в октябрьскую бездарную хмарь. Летит. «Господа, опомнитесь, вас не поймут». Целует воздух восторженно-капризными интонациями, всплескивает руками. Лепесток, унесенный в дальнее.

Фильм пронизан солнцем, музыкой, дорожной пылью. Это день, это дневной уютный летний воздух. Только предчувствие осени: говорят об октябре, октябре средней полосы, и утопают в свете, духоте южных широт.

Москва уже не своя, не прежняя. Москва за гранью сознания, за границей, проведенной душой. Не вернутся. Будут жаждать этого, и отталкивать все возможности. Будут в ностальгии, будут больны тоской. И не вернутся. Не простят.

Стол – это святое. На нем должен быть беспорядок.

Последняя в гастролях немцев программа сегодня. Приехала в театр. Видела Володю, но только поздоровались. Потом увидела В.М. и Варю и говорила с ними. В.М. достал нам пригласительные. Оба спектакля понравились. Первый – звучанием цвета, второй – ритма.

• Предыдущая
• 105/134
• Следующая