Моя душа состоялась. Дневник Алены - Полюшкина Елена Викторовна - Страница 106
- Предыдущая
- 106/134
- Следующая
26.09. Бешеная гонка. Нет, привычная. Это Варя вот в день по 3 фильма и спектакля смотрит. А я всего по два или фильм и спектакль.
Куча впечатлений. Куда все? Кому это нужно, возникает вопрос. И стоит ли приниматься за обреченную на забвение работу, т к. уверена, что ее не напечатают. Для себя? Конечно же. Конечно, нужно для себя. А все эти вопросы неуместны, просто слабость. Я справлюсь с ней. Так же, как и с ленью.
Володя? Вычеркиваем. Не люблю бороться с чужими комплексами.
Хочется до бесконечности писать обо всем, что нравится. Фильмах Трюффо, «Рабе любви», «Сангвисе». Хочется сразу обо всем. Меня не хватает. Растворяюсь в искусстве, пока больше в чужом. Но своего тоже много.
Мечтаю о кино. Ничего, кроме кино. Конечно же, и кроме литературы. Два божества, язычница. Вечная язычница. Непостоянная и непоседливая. Охота к перемене мест – это болезнь. А в личной жизни одни «оба – на – угол – шоу», где главное – углы и разочарования. Нет, так – углы разочарований.
«Сангвис» занимает. Почему у меня такой странный вкус? Я не считаю его идеальным, но все же и ужасного ничего нет.
Из привезенных в Москву гастрольных спектаклей в рамках фестиваля «Танец из Северной Рейн-Вестфалии» «Сангвис» – самый молодой. Поставленный в 1991 г. Урсом Дитрихом, он совместил традиции легендарной студии выразительного танца «Фолкванг» и взгляд на пластическое искусство нового поколения немецких хореографов. Современность предстает в неожиданных парадоксальных образах, сотканных из ритма и жеста. Ее персонажи не нуждаются в сюжете, каждый из них сам себе сюжет. Отсюда – смещение понятий. Не связанные друг с другом сценические «я» обитают по своим законам, играют только свою партию. Но их много, и столкновения неизбежны.
Хаос и гармония нерасторжимы. В спектакле Дитриха сцена усыпана песком. Шум плещущейся воды, звуки шагов. Звучит чуткая музыка Баха, будто прислушивающаяся к происходящему. В какой-то момент наступает тишина, но спектакль продолжается, продолжается под заданный вначале ритм. Вскоре музыка оживает вновь. Но никакого дискомфорта от смены звуковой палитры, подчас резкой, – не происходит.
Мужчины и женщины приходят, общаются, равнодушно соприкасаясь движениями и взглядами. Движениями, как взглядами. Подчеркнуто условно. Им нет дела друг до друга. Но друг без друга они не могут и не хотят. Это болезненное ощущение отторгнутости от самих себя и от окружающих становится обыденно-привычным. Как в осколках разбитого зеркала, находят друг в друге, воссоздают потерянный облик. Но осколки эти не собрать, не склеить. Никто и не пытается.
Это карнавал теней, где все до отчаяния одинаковы. Невразумительно-невнятны. Но в каждом таится непреодолимое желание властвовать. Стремясь подчинить себе чужую жизнь, они попадают в необъяснимую зависимость от нее. Путаясь, меняются ролями. Они одновременно хотят подчинять и подчиняться, не умея ни того, ни другого. Каждый автоматически воспроизводит себя, выявляясь собственным ритмом, порывая с другими и неизменно возвращаясь, втягиваясь в общий ритм нервных движений. Нервных только на первый взгляд. Потом возникает ощущение странной гармонии, странного единства.
Кутерьма человеческих тел, взрывы песка… Песок здесь играет свою роль, как бы запечатлевая образ каждого, кто проходит по нему. Музыка же объединяет. Она будто переживает за всех сразу, и толпа мечущихся, тянущихся друг к другу и тут же отталкивающих друг друга людей обретает новую видимость. Пусть единство их мнимо, они не откажутся от него.
В пластических этюдах персонажи раскрывают себя. Стычка двух женщин, обменивающихся репликами-жестами, будто спор на высоких тонах. Репризная сценка-диалог между двумя мужчинами, которые вручают друг другу визитки из вежливости и тут же строят мелкие пакости из одного только желания доставить себе удовольствие. Разные персонажи сменяются в калейдоскопе движений и поз. Меняются лица. Мимолетное сходство, пугающее различие – как моментальные снимки. Их не запоминаешь. Не меняется в одночасье мир. Люди бьются в его клетке. И ритм этих беспорядочных движений, этот выдуманный ими же ритм длится и длится. Ритм воображаемых потерь и побед. Он собирает их вокруг горящей свечи в темноте, чтобы задуть ее и начать новую игру, игру в жизнь, с вряд ли понимаемым хоть кем-то смыслом.
В «Сангвисе» Дитриха цитаты из признанных мастеров немецкого хореографического экспрессионизма умело совмещены с новизной, свежестью интонаций поэтических, то, что, может быть, не присуще балету Пины Бауш с его нарочитой прозаичностью. Заимствования не оставляют ощущения вторичности. «Сан-гвис» – это мир несовершенный, но самобытный. Это сочетание нового и уходящего, узнаваемого и странного. Это продолжение.
3.10. Отдала В.М. рецензию на «Сангвис». Не могла не написать. Спектакль тянул кровь, стучал в виски. В.М на последнем занятии несколько «взвинченный» был. Я снова ни слова не говорила, хотя было что. Но…, пусто.
Наконец-то увидела «Нечаянные радости». То, что от них осталось. Была потрясена и окончательно поняла, что моя киномания неизлечима. На следующий же день снова смотрела «Рабу любви». Как там звучит мотив Хамдамова! Солнечное расслабленное южное пространство. Замысел Хамдамова гениален, воплощение Михалкова – безупречно. Не знаю, что бы получилось из «Нечаянных радостей», дай режиссеру закончить работу, но масштаб я ощущаю громадностью, высотой. Утонченность, изысканность его стиля – уже новая эпоха, не декаданса, а возрождения.
В Москве сейчас расцвет искусств. Театр, кино, живопись. Фонтанирует жизнь творческая. А в политике – катастрофы, одна за другой. В центре любимейшего моего города подлые плебеи собираются на митинги, жгут костры, нападают на омоновцев. Есть раненые, есть страх. У них одержимые злобой лица, если можно назвать лицами отвратительность эту. Я не хочу обо всем этом думать, но это врывается в жизнь. И пугает.
«Где же ты мечта? Где же ты моя мечта?» Новый свих по поводу «Нечаянных радостей» и «Рабы любви». В голове сумбур и восхитительная жуть нахлынувших вдруг истом.
Так много слишком разного происходит во мне последнее время. Я не в состоянии фиксировать каждую свою внезапность. Я лелею в себе грусть. И это разрушает.
В конце концов, намешано плохого и хорошего в одну судьбу – столько! Каждый день – смена мигов самочувствия стремительнейшая. Только и лопаются шарики надежд, только и появляются новые.
Солнечная легкость забытья приходит на смену агрессивности и тоске, чтобы уступить место вскоре равнодушию. И снова – «солнце ушло из сердца». Солнце опять вернулось. Обожаю Москву, не устаю ходить по ней и восхищаться ею. Божественная.
9.10. Сонность невыносимая. Беспокойство непонятное.
После всех недавних кровавых событий – плохо. Это как-то давит на меня. Что-то в воздухе воздействует, тревожит. Столько смертей жутких в любимой моей столице. Настоящая двухдневная война. Не верилось. Ходила по Москве, местами совершенно спокойной, где, казалось, ни единого намека на бушующие военные страсти, и не могла осмыслить происходящее. То, что показывали по телевизору и передавали по радио, ощущалось как нечто отвлеченное, абстрактное, неотсюда. Я не могла объединить в сознании Москву, такую мирную, где воцарилась золотая солнечная осень, и Москву стрельбы и убийств. Это было невозможно. Но это было правдой. И так жутко понимать это.
Лекция заезжей парижанки. Русской молодой женщины 28 лет, которая была некогда филологом, потом все бросила, уехала в Париж и сделала там карьеру модельера. Читает лекции на французском в Париже. Теперь у нас и во ВГИКе.
Богемная, картавящая на французский манер дамочка с жутким самолюбием. Она настолько в дурном стиле богемна, с ужимками, жестами, закатыванием глазок, что я теряюсь. Это уровень Наташки, не выше. Лекцию растянула на 2 часа. Увлеклась. Я томилась. Несколько человек рядом тоже. Мне казалось, все, что она говорит о моде – общие места, банальнейшая банальность. Ее манера переспрашивать, понятно ли, «ах, я не знаю, как я по-русски», «вы знаете, что это такое»? – бесила. Потому что предметы вопросов были элементарны. Не знает этого только младенец. Ее рисовка меня раздражала и забавляла. Но потом я просто устала и мечтала только об одном: как бы доехать поскорее домой. Стала спрашивать других. Шок – понравилось. И не одному. Непостижимо. Их может привлечь эта расфуфыренная пустышка, которая кичится своей «французскостью». Кому-то, возможно, лестно находиться рядом с этой «куклой». Мне хотелось бы никогда ее больше не видеть.
- Предыдущая
- 106/134
- Следующая
