Моя душа состоялась. Дневник Алены - Полюшкина Елена Викторовна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/134
• Следующая

Думаю про свою рецензию на Штайна. Чего-то не хватает ей важного, каких-то штрихов, более точно и метко передающих настрой. Я говорю в конце, что жизнь кончена, но никто не заметил этого, мертвый опустошенный мир, но в спектакле нет ни капли декаданса. Он весь светится изнутри добротой. Мажорное звучание его мне очень близко, но почему же в моих рассуждениях это несоответствие? Я воспринимаю спектакль в светлых тонах, а пишу с мрачностью о конце жизни. И даже записывая, ощущаю легкость мелодии. Мне трудно со стороны воспринимать работу. Быть может, в ней куча несовершенств, которых не замечаю.

То, что я делаю, вряд ли найдет понимание и отклик завтра. Посыпятся обвинения в неконкретности, расплывчатости, неумении подходить объективно и четко формулировать свою мысль. А, может, все дело, действительно, во мне? Это я несовершенна? Конечно, несовершенна, но для всех нельзя стать эталоном.

Почувствовала ли я в спектакле главное, концепцию постановки, говоря академически? Не на уровне: нравится – не нравится. А обобщающее, связующее начало?

Нет, все правильно. Улавливаю. Где-то на уровне подсознания. И не декаданс вовсе, а неизбежность. Чехов жалеет уходящее, но он смиряется с невозвратимос-тью этой эпохи. У него хватает сил признать это, и у него хватает души пожалеть об этом не слезливо-сентиментально, а с высоты будущего, к которому рвется и к которому все равно не может относиться, как Петя с Аней. Кончается жизнь этой эпохи, ее духовного начала. Это не плохо и не хорошо, это совершается. Это неизбежность. Гаев и Раневская принадлежат промелькнувшему, уже умирающему. Они живут, чувствуют, осознают себя. Но здесь дело не только в конкретных людях. Смысл раскрывается на уровне понятия. И дело не в их четком разделении на они и мы. А в смене атмосферы, духовного самочувствия мира и общества, в частности. Они этого не чувствуют. Но это и не важно. А что такое новое, кто может ответить? Это станет ясно, когда и оно станет прошлым, и придет на смену другая реальность.

Фирс остался на стыке эпох. Ему нигде нет места. Страшно.

16.10. Все страхи остались ни с чем. Работу свою не читала. Сначала Г. рассказывал про Кугеля, потом предложил прочитать, что у кого есть. Я сижу, трясусь, молчу. Вышла Люда (кажется, с музееведения, но бывает на наших занятиях). Читала рецензию на спектакль-балет Панова «Три сестры». На меня ее рецензия произвела жалкое впечатление. Взгляд поверхностный, критикующий, затрагивающий лишь внешние моменты. Кроме того, что спектакль плохой и «разбора» нескольких комичных (на взгляд автора) моментов и изображения героев, ничего я отсюда не почерпнула. Мне показалась работа очень слабой, мелкой какой-то, без личностного участия. Разорванные заметки, связующим было негативное впечатление, но композиция не получилась (хоть в начале она сама сказала, что это не столько рецензия, сколько тезисы). Не понимаю, зачем читать непроработанную вещь. Самое противное началось потом. Большинству (мне показалось) наших понравилось. Г. похвалил за афористичность стиля, в целом ему понравилось (вот ужас!). Я решила, что пропала, если всем им нравится это, то меня с моей «музыкой сфер», как сказала сегодня А., пошлют подальше и обломают. Я дала ей, кстати, прочитать свою работу на Штайна. Отнеслась спокойно. Вытащить из нее что-то конкретное трудно. Она относится к этому, пожалуй, как к болезни роста. Это пройдет, она сама в 17 лет так писала, хотя признала, так скажем, что это выше среднего уровня. Она не против, но я ее почувствовала. В ней преобладает ремесленное начало – хорошо сработать. Это не плохо, но не особенно, не самобытно. Даже не так. Она, безусловно, личность, но не того масштаба, как новаторы, творческие люди, несущие что-то совершенно непривычное, свое, непохожее. Как, надеюсь, я. К ней не придерешься. В ее рассуждениях есть логика и цельность, но она – не художник. И это определяющее. Она, возможно, будет много печататься, писать, неплохо, интересно даже, а может, ничего и не выйдет, сойдет на нет. Но в любом случае, это – не явление. С ней мне все более-менее ясно.

Может быть, хоть сегодня Г. прочитает мою работу на спектакль в «Щуке». Жду разгрома. Уверена в себе, все равно. Правда, сегодня, в начале занятия, мне казалось, я умру от страха, у меня отсохнет язык, и отнимутся ноги. Я могу прочитать кому-то одному, ну, двоим. Г. даже. Но в аудитории, где больше 10 человек, я – мертвец, мне дурно и невыносимо. Я страдаю и не могу преодолеть свои комплексы.

И снова сомнения. Пока ни в чем нет подтверждения моей талантливости, кроме моего сознания и этих заметок. Становится тошно временами. Я так тонко чувствую отношения людские (мне кажется). И я так серьезно чувствую свою особость… Нет, черт возьми, критика – не мое! Разве что халтура, на заказ. Но карьера в этом – увольте.

Дорогая, сколько можно трястись? Пусть они не понимают и не видят твоей талантливости, не расстраивайся. Это слишком незначительный повод для слез. Репутация может быть самая разная, главное, что в тебе, и ты сама осознаешь себя ценностью. Готовься к обломам, не бойся их, тебя ждет большая судьба. Слушайся себя, в последнее время ты почти не ошибаешься в растолковании душевных порывов. Музыка сфер? Замечательно, что может быть лучше. Это ты, и другой быть тебе не позволим. Выполняй предназначенное, совершенствуй себя, развивай свой дар, это в твоей власти. Мастер.

Писать стихи сейчас не тянет. Что-то формируется во мне новое, снова какой-то другой уровень восприятия. Меня сейчас все больше, все интенсивнее раздирают противоречия. Меня – значительности, и меня – ничтожества. Мне не надо никаких промежуточных состояний. Или я – есть и я – это много, или смиряйся со своей обычностью и помалкивай, бездарность.

Верю в судьбу, Мастера, свое вдохновение, тысячи раз сомневаюсь в этих высотах. Мне сейчас очень нужна поддержка, признание, оценка человека значительного и уважаемого. Мне необходима независимость творчества, не личного, а коллективного. Может быть, чтобы я вошла в мир творческих людей на равных, была бы своей, работала бы, полностью отдавалась делу.

Жажду славы и признания. Откуда столько самомнения, самолюбия, самоупоения? Долго мое «подвешенное» состояние продолжаться не может. Разразится гроза. Не сомневаюсь. Во мне столько всего накопилось странного, разного абсурдного, что я уже просто не в силах жить с этим грузом прожитого и накопленных впечатлений. Что-то будет.

Только сейчас дошло. А. сказала самоуверенно: выше среднего уровня. Она мне так снисходительно. Какого черта я тушуюсь и принижаю себя постоянно? Сколько будет продолжаться это безобразие? А что такое она? Она унижает меня постоянно в мелочах. Какого черта я терплю? Меня все же почему-то интересует ее мнение. Но ей грозит опасность зазнаться.

17.10. Мне мало быть, мне нужно постоянно становиться новой. Не давать себе останавливаться, держать сознание постоянно готовым к творческому поиску.

Мечтаю о Питере. Я понимаю: вернуть, возродить то замечательное мартовское самочувствие не получится, но вдруг выйдет что-то новое? Мне надоели постоянные недоговорки моей жизни (хотела сказать, судьбы). Намекнет на возможность, подразнит, проникнет в душу – и нет ничего. Я снова одна. А все, что казалось успехом и счастливой случайностью, – всего лишь эпизод, мимолетность. Мимо, мимо. Я – разная и хочу очень многого, в разных сферах искусства. О своей несостоятельности говорить не хочу, хочу пробовать и на практике проверять свой талант или его отсутствие.

Парнишка, который предложил попробоваться в кино, пропал, скорее всего, у них ничего не вышло или они раздумали меня приглашать.

Ш. – замечательный. Добродушный такой, большой, мягкий, как мишка. После С. К. он – мой любимый преподаватель. Так и тянет влюбиться.

Сама не заметила, как втянулась в эту студенческую, полубогемную жизнь, намек на богемность, желание ее. Но замечательные преподаватели и все-таки творческий курс. Москва. Как само собой разумеющееся. Полтора месяца, а будто уже давно так. И квартира эта – родная. Как быстро привыкаю.

• Предыдущая
• 47/134
• Следующая