Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович - Страница 102

Но в таких случаях, как этот, все же наблюдается глубокая дифференциация, резко выделяющая организаторский класс среди общества. Часто не бывает и этого — организаторская функция, будучи обособленной персонально, не успевает вовсе вызвать этой дифференциации, так что вообще не получается двух различных направлений развития. Это бывает в тех случаях, когда организатор несравненно теснее связан трудовым процессом со своими «исполнителями», чем с другими подобными организаторами. Я остановлюсь на двух комбинациях этого рода, имеющих специальное значение для нашего анализа.

Мелкобуржуазное семейное хозяйство заключает в себе одного организатора — глава семьи — и несколько подчиненных — жена, дети, домашние рабы (называемые в современном обществе «прислугою»). Что касается этой последней группы, то она в обществе с наемным трудом обособляется, приобретая черты пролетарского класса; но в пределах собственно «семьи» связь остается самой тесной. Мелкий буржуа слишком резко отделен от других, ему подобных, самостоятельных мелких буржуа, противоречиями конкуренции и обмена, и слишком много жизненных отношений объединяют его с женой и детьми; кроме того, в типичном мелкобуржуазном хозяйстве глава его не только «организатор», но также «исполнитель»; в труде ремесленном, земледельческом, мелкоторговом другие члены семьи только «помогают» ему, подчиняясь его указаниям. В результате такое хозяйство может представлять одну сплоченную коллективность с общей линией развития.

Но если, как это в большинстве случаев наблюдается за последние века, хозяйство кухни и детской достаточно резко обособляется от хозяйства мастерской, лавки, конторы и становится исключительной специальностью женщины, как подчиненная функция в этой системе отношений, то никакая жизненная близость мужчины и женщины в семье не помешает тому, что их социальные типы станут развиваться не в одинаковом направлении, что дифференцирующая тенденция выступит на первый план. Дифференциация здесь имеет двойственный характер — и социально-групповой, и классовый одновременно. И подчинение мужу, и специализация на домашнем хозяйстве создают из женщины тот социально-низший тип, какой она представляет собой еще и теперь в средних и частью низших слоях общества.

В мелкобуржуазной и среднебуржуазной семье женщина тяготеет по преимуществу к религиозно-авторитарной идеологии с ее консерватизмом, переходящим среди общего прогресса жизни в прямую реакционность. Мужчина, хотя тоже не чуждый этих тенденций, по сравнению с нею является носителем позитивизма и прогрессивности. Рядом с узостью и невежеством средней женщины мировоззрение мужчины кажется широким и светлым. Почему все это так? Религиозная и консервативная идеология есть выражение отношений господства — подчинения. Женщина в буржуазной семье вращается исключительно в рамках этих отношений, потому что другая сторона буржуазного мира — его анархические отношения между хозяйствами, его конкуренция — закрыта от женщины фигурою ее мужа, непосредственное участие в этой стороне жизни для женщины недоступно. Иное дело мужчина: для него кроме авторитарной организации семейного хозяйства близка и непосредственно ощутительна социальная борьба, анархическая форма социальной организации. Поэтому в его идеологическом мире занимает крупное место и соответственная идеология — метафизическая или буржуазно-позитивная[179], с ее прогрессивной тенденцией, выражающей стремление удержаться в жестокой борьбе за существование; эта идеология* может решительно оттеснить авторитарно-консервативную. И если получающаяся таким путем глубокая идеологическая неоднородность все же не создает широких и острых классовых противоречий, способных резко разделить женщину и мужчину в семье, то это главным образом потому, что в пределах своей семьи мужчина — организатор — гораздо больше руководится авторитарной идеологией, чем вне семьи: соответственно внутренним отношениям семьи на сцену выступают именно те идеологические приспособления, которые выражают и поддерживают авторитарную организацию. Здесь находит себе полное объяснение тот обычный грубый парадокс буржуазного лицемерия, что мужчина-атеист ценит религиозность своей жены и находит нужным воспитывать в религии своих детей. По той же самой причине мужчина и консерватор в своей семье; и он особенно охотно поддерживает ту узкую специализацию, которая сводит к таким ничтожным размерам опыт женщины и гарантирует невозможность для нее выйти из рамок семьи и подчинения.

Я остановился на всем этом отнюдь не для того, чтобы критиковать те или иные социальные отношения, а только для того, чтобы иллюстрировать относительность понятия «класса» и необходимость целого ряда определенных условий для перехода от простого разделения организаторских и исполнительских функций до классового разграничения. Судьба буржуазных женщин — самый близкий для нашего времени случай неполного развития в этом направлении; отсюда и своеобразный характер буржуазного женского движения наших времен, движения, во многом напоминающего классовое, но не классового[180].

Другой пример разграничения организаторской и исполнительской функций без классового разъединения, пример также очень важный для наших целей, — это отношения «идеологов» и «массы».

Специально анализировать эти отношения здесь не приходится[181]. Организаторская функция идеолога, кто бы он ни был — литератор, философ, религиозный учитель, политический вождь, — не может подлежать сомнению в том же самом смысле, в каком идеология есть всегда область организующих приспособлений. Идеолог «организует» жизненные отношения и опыт людей, создавая «формы» для того и другого и путем общения делая эти формы «социальными». Степень широты и значения этой работы может быть очень различна, от эфемерной и ничтожной роли какого-нибудь мелкого поэтического произведения, систематизирующего некоторое количество впечатлений, переживаемых немногими людьми, до всесветной преобразовательной деятельности великого религиозного реформатора. Но самый способ организующей работы в существенных чертах один и тот же, значительно отличающийся от обычного, который сводится к «распоряжениям» и «приказаниям», требующим «подчинения». Здесь перед нами такой тип организующего процесса, который делает роль идеолога как бы промежуточным звеном между ролью обычного персонального организатора и безличных идеологических форм. Идеолог лично вырабатывает организующие формы, но они не прямо и непосредственно организуют жизнь и опыт людей (как это делают «распоряжения», «приказания» и т. п.), а только пройдя через социальный подбор и приобретя в нем характер безличных норм и идей, подобных нормам и идеям, выработанным стихийно. Например, религиозный учитель предлагает массам такую-то религиозную доктрину; но доктрина эта только тогда станет реально организующей формой для опыта и деятельности этих масс, когда она будет усвоена ими как «истина», т. е. примет безличную форму социально-сложившейся познавательной системы. Начальнику «повинуются» потому, что он начальник, т. е. организатор; учению идеолога следуют не потому, что он идеолог, а потому, что его учение «истинно»; и сам он может, благодаря этой истинности, т. е. социальной приспособленности его учения, стать «вождем», т. е. организатором, которому подчиняются уже непосредственно и слепо; но именно постольку он уже тогда не просто идеолог, а «вождь», «царь», «воплотившийся бог», вообще представитель власти.

Существуют, конечно, всевозможные переходные формы между чистым «идеологом» и непосредственно практическим «организатором», действующим силою власти. Типическим совмещением этих форм является «законодатель»; ближе к типу собственно «идеолога» стоит партийный политический вождь, ближе к противоположному типу — высшие представители всякой восходящей цепи организаторов, обладающие властью в тех или иных пределах создавать «нормы», обязательные не только для данного момента, но и на будущее.