Пирамида Кецалькоатля - Портильо Хосе Лопес - Страница 11
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
— Не выдержать нам, Топильцин, ведь должно строить пирамиду, достойную величия Се-Акатля.
— И всемогущества Змеи Пернатой, — добавил Топильцин. — Пойду спрошу совета я у нашего народа.
Наутро он пришел к Кецалькоатлю со словами:
— Народ воздвигнет Пирамиду, какую ты задумал. Будем работать с самого восхода и до захода солнца. Мы желаем чтить память Се-Акатля, дань уважения отдать твоему Брату-близнецу.
— Да будет так, — сказал Кецалькоатль. — Лишь бы потом раскаяться нам не пришлось.
Спустя примерно год после гибели Акатля затеялось строительство Великой Пирамиды. Она росла, а с нею вместе мощь и богатство Тулы возрастали. И земли все Анауака, все области соседние зависеть начали от Тулы, ее признали превосходство, попали под ее влияние. Тогда-то начали Тольтеки другим давать тяжелую работу, которую считали низкой. Огромнейшие глыбы камня катили на катках деревянных по всем дорогам, что сходились в центре великой Тулы. И на своем горбу тащили люди из дальних мест материалы, чтобы прославить, возвеличить Тулу. Уже не местные, другие везли, терпели, волочили. Но все ж строительство не быстро подвигалось.
— Рук нету для работ тяжелых, ныне не по сердцу Тольтекам труд простой, и нет людей для этого труда, — вздохнул Кецалькоатль.
— Нам надо заманить побольше чужеземцев, — промолвил Топильцин. — Давно я думаю об этом. Мы сможем показать всем племенам Анауака мощь Тулы, их соблазним богатством, вовлечем в торговлю, пообещаем обучить искусствам разным.
Так люди из соседних областей поддались явному соблазну и в Тулу потянулись, где изнуряющая их ждала работа.
— Здесь, в Туле, кроме каменной растет другая Пирамида, — заметил как-то Татле. — Люди пришлые у нас становятся фундаментом. Почти не вижу я знакомых лиц, и нет уже ни равенства, ни братства: один сторонний, разношерстный люд, который не легко любить, хотя любить ты учишь всех, Кецалькоатль.
— И сам я, Татле, думаю, что надо бы сотворить нам здесь зданье стройное из этой массы человеческой, подобное тому, что строим. Может нарушиться порядок.
Кецалькоатль, однако, снова занялся законами скитанья светил и скоро позабыл о том намеренье своем. Нехватка рук рабочих тем временем все возрастала. Все реже вкатывали наверх камни. А тут как раз торговцы в Тулу возвратились, что по велению Топильцина ходили в земли чичимеков. Они вернулись, но не все. Ограбили их, многих перебили. Дикий люд торговых дел не знал и не хотел торговли. В ярость пришли Тольтеки, услыхав о нападенье дерзких чичимеков, и Топильцин стал уговаривать Кецалькоатля:
— Ты остановишься на полпути, благое дело не завершив на землях чичимеков. Их лютая жестокость вред наносит людям и торговле. Дикие не знают ничего и не умеют; дать не дают — просить не просят. Никчемный люд, отродье колдунов, помеха для всевластья Тулы.
— Они не пожелали меня слушать, — сказал Кецалькоатль. — Они и не умеют слушать.
— Надо их научить, — заметил Топильцин. — Пора услышать им твой голос. Он принес прозрение Тольтекам. Пора им тоже научиться чтить и одарять твоего Брата-близнеца. Пора узнать им, что они живут по-скотски и что мы можем их спасти. Пора им прекращать разбой и жить в согласье.
— Не знаю, — отвечал Кецалькоатль, — справедливо ли их привести насильно, ибо иначе их не переделать.
— Наш долг так поступить, — ответил Топильцин. — Мы — выше, и нам следует учить всех тех, кто ничего не знает. Весь Анауак обязан славить нас и умножать богатства Тулы.
— Можно ли, чтобы согласье насаждалось силой? — пытался возражать Кецалькоатль.
— Сам видишь. — Топильцин в ответ. — Ведь сила уступает только силе. Бессилен разум там, где нет желания ему внимать. Пришел ты к ним со своим вещим словом, рот они тебе разбили, флейты и барабаны растоптали и убили наших братьев. Вот и теперь прикончили торговцев наших. Так они будут действовать и впредь, доколе твердая рука не остановит бег тупоголовых буйволов, не обратит их в истинных людей, сынов земли толковых, которые сумеют ценить все блага жизни и не превращать ее в короткий, быстрый, страшный миг, как они это делают сейчас.
— Но, — слабо возражал Кецалькоатль, — им ничего не надо из того, что мы способны дать.
— Нам тоже ничего не надо было, пока ты не пришел. Теперь мы жить не сможем без того, что мы умеем.
— Вы с охотой мое ученье воспринимали, — сказал Кецалькоатль.
— Надо и их учить воспринимать с охотой. Такой наш долг. Ты показал нам, как давать, как надо наставлять.
И вот Кецалькоатль, поддавшись уговорам Топильцина, решил идти войной на чичимеков. Те перед силою Тольтеков не устояли, в сражении погибли, а многие попали в плен. И пленных стали заставлять работать на постройке Пирамиды, прислуживать владыкам Тулы.
— Ты напрасно ходил к ним с кротостью, — самодовольно Топильцин сказал. В своей он власти очень укрепился с тех пор, как стал военачальником Тольтеков. — Они умеют уважать лишь силу. Мы их побили, и они смирились. Мы делаем их лучше, учим их, как строить пирамиды.
Кецалькоатль смешался и молчал. Смущение его заметил Татле. Однако храм Акатля вверх рос не по дням, а по часам. Кецалькоатль снова стал безмятежно изучать небесные светила. Но вот однажды услыхал он вопли грузчиков, каменотесов, старавшихся укрыться от плетей, вовсю гулявших по их спинам. Он отвратил глаза от звезд и вместе с Татле, который выглядел теперь мужчиной, пошел дорогой, ведшей в Тулу, и по обочинам увидел скопища лачуг и жалких хижин, где ночевали пришлые работники и чичимеки-пленники.
— Здесь люди мрут от непосильного труда, — заметил Татле, — и не понимают, за что им выпала судьба такая.
— Да, — сказал Кецалькоатль, — наш храм заметно вырос. Те, кто внизу, раздавлены тяжелой Пирамидой. Придумать что-то надо.
Он посетил дом Топильцина. Тот сидел среди военачальников высоких. Кецалькоатль сказал:
— Подумай, помоги мне, Топильцин. Я видел сам, как мучаются люди, пришедшие издалека; их всех здесь смерть подстерегает, а многих смерть уже взяла.
— Да. — Топильцин сказал. — Такова цена Великой Пирамиды! Не нам, Тольтекам, быть внизу, под каменными глыбами! Мы — наверху, из пыли мы восстали; теперь пусть в пыли возятся они!
— Но пусть нам поднятая пыль глаза не застит! — сказал Кецалькоатль. — Не храм то будет, нет, — камней одних нагроможденье, если согласие и волю общую не заложить в него. Высоки горы на земле — не ими славен наш Творец. И будет возвеличен Брат-близнец тогда, когда приложим к делу собственные силы и каждый камень с радостью поднимет человек своей рукой.
— Прекрасные ты произнес слова, Кецалькоатль. Ими ты полнишь голову мальчишки Татле. Вы много размышляете и много произносите красивых слов. Моя же доля — погонять людей, и удается это мне не уговорами, а кулаками. Масса людей — река, с рекой напрасно речь вести. Ее направить в русло надо, туда она и ринется, а там и присмиреет. Ты повелел: так нужно сделать, я привел людей сюда. Одни уже погибли. Гибнут многие, и большинство страдает. Мы страдаем тоже. Ты сам перестрадал немало. Но таков закон, один для всех.
— Не о страданьях речь. Меня страшит несправедливость. Когда-то жили эти люди как хотели, про нас не ведали. Теперь же из-за нас приемлют муки. Где справедливость? Мы не платим им по заслугам, но берем от них все то, что они могут дать.
— Не торопись, Кецалькоатль. Ты слишком много времени светила изучал и время измерял точнейшим протяженьем нити. Уже давно мы не живем так просто, как вначале. Все было бы понятно и легко, когда бы мы все те же были и справедливость прежняя была. Но мы уже не так просты и безыскусны. Ты сам украсил изобильем нашу жизнь. С богатством нашим не к лицу нам унижаться.
— Желал я изобилия для всех и потому учил труду, ремеслам. Я хотел добро делить по высшей правде, по нуждам каждого. Тебе я поручил распределять богатства.
— Надо ль горевать, Кецалькоатль? У этого потребности одни, а у того — другие. Когда нас было мало, жизнь скудная нас всех равняла. Ныне это трудно. Мы различны, и стало много нас. И делать так, как ты желаешь, — невозможно. Сейчас всего важней, я думаю, чтоб властвовал один, другие — подчинялись. Тогда великое сотворено быть может в мире.
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
