Пирамида Кецалькоатля - Портильо Хосе Лопес - Страница 12
- Предыдущая
- 12/26
- Следующая
— Нет, Топильцин! Не только власть. Должна быть справедливость. Каждому положено получать свое.
— Тогда, — промолвил Топильцин, — «свое» Тольтеков — это то, что нас прославит, что оправдает жизнь нашу на земле. Это «свое» зовется Пирамидой, которую велел построить ты, и воздвигается она во славу нашу, ради божественного Брата-близнеца.
— Я дорого за это заплатил, — задумчиво сказал Кецалькоатль. — Позволил захватить я чичимеков силой, но не могу теперь позволить людям, теперь, когда во многом разобрался, терпеть мученья. Хочу собрать их всех и выслушать, найти мне надо выход. В деле, касающемся всех, нельзя довольствоваться мненьем одного.
— Нет надобности слушать всех, Кецалькоатль. Мы, Тольтеки, — хозяева земель Анауака. Мы знаем многое, и правим мы. Зачем самим отказываться нам от верховодства?
— Речь я веду об общих интересах. И разве люди созданы не все по образу единому, по одному подобию?
— Подобны люди все, но не все — Тольтеки. Ты сам избрал народ, с которым ты живешь, и мы тебе прием достойный оказали, с тобой величия достигли. Мы теперь превыше всех и будем жить, как нам велит судьба. Мы властвуем. Зачем пренебрегать нам властью? Есть еще другая справедливость, выше нашей? Если есть, то требую я этой справедливости для нас; Тольтеков, ибо мы владеем знаньями и властью. Спору нет, нам незачем быть вровень с остальными.
— Нет, надо быть, — настаивал Кецалькоатль, — чтоб блага получать, которые я всем предназначаю.
— Стой, не спеши, Кецалькоатль! Не делай зла народу, который так в тебя поверил, пошел с тобой и взял к себе. Всем тем, кто чтит тебя, кого и сам ты любишь, кого учил и кто пока еще с тобой во всем согласен.
— Твои высокомерные слова смущают мою душу, Топильцин. Они вселяют страх, я слышу глас разбогатевшего народа. Ты был доволен всем. Не думал я, что наши общие слова и действия друг другу станут чуждыми, уйдут от нас и разбредутся по миру, как от родителей уходят дети, и станут жить от нас отдельно, жить сами по себе, о чем мы раньше думать не могли. Нет, не о том я помышлял! Нелегок труд — построить храм. Но слушай, Топильцин, и знай! В основе Пирамиды, что строим мы для Брата-близнеца, лежать не будет наш позор! Восстановлю я справедливость, порядок новый заведу!
— То будет справедливость не Тольтеков, мы не позволим трогать Тулу, даже тебе, Кецалькоатль, — крикнул в запальчивости Топильцин.
Кецалькоатль от дерзости такой оторопел, а Топильцин ушел с вождями из покоев. В знак удовольствия вожди его похлопывали по спине.
Кецалькоатль, озабоченный, сидел один. Тут Татле подошел, спросил:
— Что растревожило тебя, отец Кецалькоатль? Быть может, звезды по небу идут не так, как ты предвидел?
— Нет, звезды там идут как надо, а вот люди, Татле… Светила ясною своей красой заставили меня забыть о людях. Звезды вечно идут своим незыблемым путем, и надо только разгадать движенья их закон. А поведение людей не подчиняется закону. Не смог я вычислить и распознать их мыслей ход. Живем мы на небесном теле, и оно идет всегда своею дорогой; люди же свой путь определяют так, как их душе угодно, — следуя своей свободе. Нынче они хотят одно, а завтра подавай другое. Сегодня презирают то, что вчера любили. Кто полон восхищения, кто ненавистью дышит. Те дают, другие отнимают, а позже будет все наоборот. Над нами — гармоничный небосвод, под ним — запутанный клубок противоречий.
— Ты прав, — ответил Татле, — я не понимаю наш мир людей, хотя я тоже человек. Случается, я сам себя не понимаю. Я всех люблю, и все мне ненавистны. Бывает, слышать не хочу и видеть никого, но жизнь готов отдать за каждого. Стараюсь всех я равными считать, однако же в ответ неравенства я слышу голос.
— Татле, не горячись. Ты молод. Молодость твоя тебя тревожит и сбивает с толку. Мы все равны, и все мы братья. Мы родились и все умрем по воле нашего Создателя. Все боремся за то, чтобы нам выжить и стать лучше. Татле, а можешь ты сказать: вон тот имеет право жить, а этот не имеет права? Ныне случилось так, что, постигая сложную науку неба, желая землю сделать плодородной, я позабыл о площади, о Древе жизни, посаженном там мною. Я пренебрег им, и оно не стало оберегать Тольтеков. Изобилье их сделало надменными, познания — тщеславными, изнеженность — жестокосердными. Я в этом сам повинен, Татле! Я мечтал их повести по верному пути, но не сумел препятствий одолеть и воспротивиться соблазнам. Ты, только ты, в сомнениях юности своей, в раздумьях о моих деяньях, которые творил я на твоих глазах, меня понять хотел, хотя еще не обладаешь мудростью, не знаешь жизни.
— Ты напрасно казнишь себя, Кецалькоатль. Много доброго ты сотворил для этого народа. Рос он и набирался сил со мною вместе. Мужал я, следуя твоим словам, делам и мыслям.
— Всех можно обучать ремеслам, земледелию. Постичь могу я ход светил небесных. Но дух, характер человека во всей его замысловатости и глубине превыше пониманья моего. Мне думалось, достаточно сказать, призвать, но слово птицей улетает. Не смог и собственным примером заставить сильного забыть врожденную наклонность — к выгоде своей использовать ту силу, которая ему дана природой.
— Я чувствую, отец Кецалькоатль, что ты прав, — задумчиво ответил Татле. — Но в частых спорах с Топильцином не смог найти я вразумительный ответ. По сути, задает он мне мой собственный вопрос. Коль сильные сильны, так почему бы не вкушать им блага все земные? Они умеют у земли отнять ее богатства. Зачем же с теми их делить, кто ничего не может, — старыми, больными, глупыми? Или природа создана не так, как надо? Сколько юродивых хотело бы преграды воздвигать пред теми, кто остальных опережает. Но Топильцин достиг великой власти из-за себя. И он теперь Тольтеками повелевает. Голову все перед ним склоняют, а с тобой он говорит тогда, когда решить не в силах сам. Скажи, зачем создал Творец людей и немощных, и очень сильных?
— Ты способен и размышлять, и видеть, Татле. Но вопрос непрост. Ответ, пожалуй, заключен в достоинствах людей, тут надо знать, чья перевесит добродетель на чашах неустойчивых весов. Но этот метод субъективен, оценка, в сущности, зависит от тебя. Скажи, кто лучше — сильный, в дар от природы силу получивший и притесняющий того, кто слаб, иль немощный, но умный и коварный, не остающийся внакладе, ибо обманывает сильных? Обычно презирают хилых, страждущих и слабых. Но кто судья? Один сегодня мощью судит, а завтра суд над ним свершит сильнейший. Здесь все мы — люди, светит нам единый свет, свет жизни человека, который освещает часть небольшую вечного пути, ту, что положено пройти нам в данное природой время. И значим только этот свет, а он зажжен для всех, кто жизнью награжден. Да разве сила с совестью сравнится? Нет. Она под стать бездумной тяжести большого камня! Сознанье, совесть придают особый смысл твореньям Божьим, ничто их заменить не может. Не сомневайся, Татле, верь, что ты полезен! Помни, что лучше тем, кто страждет, силу свою отдать, чем применить ее себе во благо!
— Наверное, все так, как ты сказал, Кецалькоатль. Я не умею мысль выразить словами. Добродетель! Какое странное понятье — добродетель! Лишь у людей оно имеет смысл, ты говорил о том нередко. Но объясни, куда уходит добродетель, которой дарим нашу жизнь? Или она возносится, как дым копаля, как муки наши, чтобы богам дать силу? Или она — подношенье Богу твоему для Его бессмертия? Добродетель!
— Да, Татле. Добродетель! Как мера лучшего на свете, как те весы, где в чашах все добро и зло, любовь и боль, свет и потемки, тоже порой питающие добродетель, которая есть мера высшая весов для нас, людей. И таково ее конечное предназначенье.
— Эти весы терзают душу, тело мне, Кецалькоатль! Я не умею, я не могу себя на их две чаши разложить!
— Научишься, мой Татле! И познаешь радость, но и страданье большое испытаешь. Взгляни же на меня: сгибаюсь я под тяжестью огромной Пирамиды, которую любовь моя к Акатлю и честолюбие неизжитое мое взвалили на плечи Тольтеков, чтобы изгнать воспоминанья о поражении моем на землях чичимеков и о нежданной страшной гибели Акатля! Это ужасный памятник моей гордыне, воздвигнутой на муках и на крови всех пришлых и плененных! Все это я, клянусь, исправлю!
- Предыдущая
- 12/26
- Следующая
