Мистерия (СИ) - Мелан Вероника - Страница 3
- Предыдущая
- 3/108
- Следующая
Во сне Радж Кахум вновь падал с лестницы.
Вот на верхнюю ступеньку лестницы, покрытую пеной и мыльными пузырями, ступила его босая нога — качнулся подол белого шелкового халата, на перила легла рука, сгорбившуюся над тазом с теплой мутной водой Тайру обжег недовольный взгляд.
— Два часа ночи, почему ты гремишь посудой? Безмозглая дура! Мне вставать в шесть, а лечь я смог только в час — ты специально бесишь меня, сутра? Или дразнишь, может?
Дразнишь?
Вспотевшая и усталая Тайра оторвала взгляд от собственных рук, держащих комковатую тряпку, и подняла голову. Ей нужно дочистить домашнее серебро, помешать булькающую на плите похлебку, вымести крыльцо и домыть лестницу, чтобы завтра, когда ее вновь обзовут лентяйкой и бездельницей, она смогла указать на сияющий чистотой дом и отправиться на базар. А там, сославшись на затянувшийся с торговцами торг, заглянуть к Киму. Хотя бы на час, на полчаса…
Радж, казалось, не замечал ее потуг быть хорошей служанкой. Он был бесконечно зол, взбешен, что она до сих пор не сходила в придворцовый дом Причастия и не лишилась девственности, после чего он возымел бы право ее коснуться — сделать не только служанкой, но и собственной кхари (*шлюхой — здесь и далее примечания автора). А на девственниц совет Руура налагал табу — пока девушка собственновольно не решит стать женщиной, за одну лишь попытку взять ее, совет старейшин карал насильника смертной казнью.
Бывали уже случаи. И не один.
И Радж бесновался. Глядя на гибкую, черноволосую, с приятными глазу изгибами тела Тайру, изрыгал пламя. Желал и одновременно боялся ее — странноглазую, красивую, похожую на заморский цветок или диковинную птицу женщину. Бил, кричал, умолял сходить в дом Причастия, обвинял в том, что она намеренно напросилась в его дом, чтобы лишить аппетита и сна (хотя сам же выбрал в служанки во время распределения), угрожал бросить в подвал голодать, хватал за волосы, снова бил, а после опять умолял.
Тайра ненавидела его. И, тем не менее, никогда не применяла собственные способности в отношении хозяина, чтобы не разочаровать непослушанием старого учителя.
А ведь можно было каждую ночь накрывать Раджа сеткой спокойного сна — окутывать его золотым одеялом, усмирять беспокойный разум, вводить в глубокое забытье, чтобы не случалось того, что случилось теперь…
Во сне запечатлелся и гневный, смешанный с похотью взгляд — то, как дрогнула от клацнувших зубов длинная кудрявая борода, как сползлись у переносицы черные кустистые брови, как побелели, лежащие на перилах, костяшки пальцев.
Ей бы бежать… Пока он наверху, а она внизу — ведь доберется и точно принудит к прелюбодеянию, не посмотрит на законы, не побоится старейшин. А после скажет, что «сама»… Колдунья ведь — он много раз из мести жаловался старейшинам на то, что приютил в доме колдунью — то, мол, в еду подмешает дурманной отравы, то желудочное недомогание вызовет травяным настоем, то ночные кошмары нашлет, и те не забирали Тайру на допрос лишь потому, что Радж еще надеялся на «служаночью» милость, все еще верил, что однажды она лишится девственности, войдет к нему в комнату, ляжет на кровать, оголит грудь и милостиво раскинет ноги в стороны. Слюной капал, пузырями исходил — Тайра изредка ухватывала отголоски его снов и бледнела от того, что видела в них.
— Наколочу тебя сегодня… Ой, наколочу, сутра недоделанная. И так, спать не мог, а тут ты со своими тазами…
Вот и попыталась быть хорошей — переделать дневную работу ночью.
Босая мужская нога поскользнулась на третьей сверху мыльной доске — пошла юзом пятка, грузное, укутанное в халат тело неожиданно потеряло баланс, взметнулась в воздухе рука и вторая нога, а после Радж неуклюже завалился на бок. Попытался, было, зацепиться за перила, но не успел — окончательно потерял опору и словно куль, набитый кочанами капусты, покатился по ступеням вниз, ударяясь о жесткий настил спиной, шеей, лбом, затылком, нелепо разбрасывая в стороны руки и отплевываясь собственной кровью.
Пришедшим позже лекарям он успел сказать «Колдунья. Она поставила мне растяжку… Убила меня».
И совет поверил. Ведь жалобы случались и прежде: на ее глаза, на хворь и недуги, на то, что убывает после ее поселения в доме прибыль…
Колдунья.
А ведь она ни разу не позволила себе вмешаться в его сознание. Ни разу не тронула тело эмоций, ни разу не попыталась обезопасить себя, не говоря уже о том, чтобы натянуть на ступенях невидимую нить-ловушку. По-честному, она даже не знала, как проделать такое.
Лишь догадывалась.
А теперь Тайра лежала в сырой, пахнущей плесенью земляной клетушке, смотрела в черноту над головой и думала о том, что время здесь зашло на круг: нет ни ночи, ни дня, ни минут, ни часов, ни прошлого, ни будущего. Лишь миражи воспоминаний, боль в теле и постоянный голод.
Ее отводили к придворному колдуну и раньше — отведут еще. Попытаются доказать, что она — мистик, из кожи вон вылезут, чтобы заставить проявить способности, а после милостиво предложат пойти к Вуруну Великому на службу — за деньги, конечно. За почести, за красивую жизнь — ты только служи, девка, делай, что говорят, будь полезной, и все наладится, вот увидишь…
Она откажется, и ее снова изобьют. И вновь будет «загон», голод, ожоги и тьма сырой камеры. С каждым разом сил на то, чтобы успокоить умы охранников, будет оставаться все меньше, а избивать ее будут все изощреннее. Палящее солнце днем, запах плесени и саднящая кожа ночью, а между всем этим черные цепкие глаза колдуна Брамхи-Джавы.
— Давай, скажи мне, что видишь за занавеской. Ведь ты же видишь без глаз… Ты умеешь…
Тайра сомкнула веки, поправила под головой набитую соломой грязную холщевую подушку и вздохнула.
Ей бы воды… Настоящей, холодной, вкусной воды, которая скользнет в горло, промочит его и желудок, а после поможет восстановиться телу. Воды и немного еды. Но еду и питье может принести только Сари.
Испытывая муки совести, Тайра мысленно представила пухлое лицо подруги, а рядом с ее головой светящуюся звездочку-мысль: «Нужно сходить к Тайре. Принести гостинцев и воды. Много воды. Нужно сходить. Срочно…» Напитала звездочку силой, опутала чувством нетерпеливости и важности, добавила ощущение покалывания, чтобы, как только мысль укоренится в мозгу, все естество Сари принялось зудеть и чесаться от нужды «сходить-сходить-сходить» и медленно слила светящийся сгусток-послание с чужой головой.
Долго смотрела, как свет распределяется по паутинкам-каналам, как плотно заседает и сливается с другими мыслями новая мысль, как она впитывается в подкорку разума, чтобы с пробуждением начать работать.
«Прости Ким. Нельзя, ты говорил, но у меня осталось не так много времени… Мне нужна вода».
(Sine — Time…)
На многочисленных базарах Руура продавали множество вещей: еду, одежду, украшения, плетеные корзины, специи, обувь, ткани, даже домашний скот, но очень редко — растения. Крохотные зеленые ростки лимонника или декоративного вьюна стоили больше, чем молодой, здоровый и лохматый спиногорб, и все потому, что почва города и его окрестностей, состоящая преимущественно из песка или глины, не позволяла побегам всходить. Не хватало воды, минералов, полезных солей, удобрений — под жарким солнцем все засыхало и плавилось за считанные часы.
Иногда, когда выдавалось время и когда Тайра все же отваживалась проделать долгий путь до восточной окраины, она часами бродила по узким рядам из крытых палаток, куда странствующие в далекий Оасус торговцы доставляли диковинные цветы (всегда вместе с землей — черной и влажной) — и представляла, как выбирает себе небольшой горшочек с Ирганией или Огненным Дерой. В свой собственный, принадлежащий ей одной дом.
Дикие мечты — необузданные и бессмысленные. Женщины не живут одни — только с мужчинами — в качестве жен или служанок. Но когда ты служанка, дом тебе не принадлежит, а когда жена…
Тайра не хотела быть ничьей женой. В чем смысл? Точно так же подчиняться: стирать, убирать, готовить и постоянно ублажать нелюбимого (как у многих) мужа? Зачем рожать детей, если подросший мальчик, стоит ему начать ходить, начнет чтить тебя за прислугу и смотреть свысока, а девочку позволят дорастить до пяти лет, а после заберут?
- Предыдущая
- 3/108
- Следующая
