Мистерия (СИ) - Мелан Вероника - Страница 4

• Предыдущая
• 4/108
• Следующая

Зачем?

Опять это извечное «зачем».

Но она продолжала мечтать. О доме, о цветах и о свободе.

Даже теперь, когда стояла в «загоне».

Вновь пылающий асфальт под ногами, вновь горит не успевшая восстановиться за ночь кожа, вновь пробиваются красным сквозь веки лучи беспощадного солнца. Пекло, охранники, неподвижность, долетающая спереди возня, стоны, ругательства, крики.

Сегодня посмотреть на заключенных собралось раза в два больше народу — выходной. Обмотанные в лохмотья женщины старались не упустить возможность подзаработать: вертелись, крутились, мыслимыми и немыслимыми способами привлекали к себе внимание, за что иногда получали по голове, плечу или ступне камнем. Или монетой…

Тайра стояла в самом дальнем квадрате, покачиваясь. Мысли в ее голове плавали, подобно отраженному от земли мареву — придет ли Сари? Всколыхнется ли мысль о визите? Подтолкнет ли что-то собраться в дальнюю дорогу? «Сладкий дом Вакхши» в отличие от остального Руура сегодня не отдыхал — наоборот принимал визитеров толпами — выкроит ли подруга время?

Чтобы абстрагироваться от раздражения по поводу вяло текущего времени, Тайра принялась воображать, что стоит на мягком травяном ковре, в котором, успокоенные прохладой и влагой, утопают благодарные ступни…

Старый Ким говорил, что есть такие места — места, где трава растет подобно ковру. Высокая или низкая, с соцветиями на кончиках стеблей или же просто стрелками — сочная, густая, прохладная. По утрам, из-за падающей с неба влаги, она начинает блестеть и переливаться — мерцает тысячей крохотных бриллиантовых бусинок — росой. Интересно, каково это — пройтись по такой? Повести по ней ногой, зарыться пальчиками, продавить подошвой упругую, а не ссохшуюся почву, вдохнуть ее аромат. Растения пахнут — все пахнут, значит, и трава тоже…

Наверное, только богач может позволить себе завести в каменный сад плодородную почву и накрыть ею песчаный настил. А после посадить траву, чтобы лежать на ней, раскинув руки в стороны, в любое время. Но Ким говорил, что в тех краях — краях, поросших травой, земля бесплатна. Ничья. Что там можно лежать в любое время, хоть всю ночь, только бы не замерзнуть.

Тайра ему не верила. Или верила, как верят в ангелов, которых никто и никогда не видел — здорово, если они есть, а на «нет» и суда нет.

Вот Кимайран (*Полное имя старого Кима) не сомневался в существовании ангелов, как не сомневался и в наличие в мире травяных ковров, а Тайра сомневалась. Ненавидела себя за слабость и неверие, но продолжала сомневаться, хотя давно убедилась в том, что если чьим-то словам и можно верить, так это словам старого учителя…

Спереди раздался незнакомый звук. Тайра открыла глаза в тот момент, когда мимо нее, обдав тело волной жаркого воздуха, пробежали оба охранника.

Упала рыжая Вариха. На землю. Видимо, уже насовсем.

— Мир твоей душе и покой твоему телу… — сами собой прошептали потрескавшиеся губы. Чтобы не видеть, как по земле тащат безжизненное тело, Тайра закрыла глаза.

Нужно отвлечься, снова уйти в воспоминания. В хорошие, добрые, любимые — только бы не видеть того, что творится вокруг, только бы не чувствовать тлетворного дыхания кружащей поблизости смерти.

Воспоминания. Погрузиться. Быстро…

На ум пришли собственные руки, лежащие на широком белом подоконнике и чисто вымытое окно.

— Что ты видишь, Тайра?

Она, напрягая зрение, всматривалась в утопающую в раскаленной жаре улицу.

— Дом напротив. Дорогу — песок, камешки, зеленый потрескавшийся горшок у крыльца лавочника. Двух мужчин, женщину…

— Что ты можешь сказать о женщине?

Лысый сморщенный старик, поглаживая жидкую седую бороду, сидел в покрытом протертым покрывалом кресле и смотрел слепыми глазами в никуда. То было его любимое кресло, а на лице застыло требовательное и одновременно загадочное выражение.

Тайра бросила на него удивленный взгляд и тут же вновь повернулась к окну, чтобы успеть рассмотреть незнакомку.

— Невысокая, не толстая — тулу обвивается свободно. В руках корзина с фруктами, на ногах плетеные сандалии.

— Еще.

— Она застыла у дверей лавочника, задумалась о чем-то. Вижу черную прядь волос.

— Еще.

Что еще?

— Молодая, судя по запястьям. На пальце кольцо — наверное, чья-то жена. Или хорошо устроившаяся кхари…

— Это все?

— Все? Да, все. А что еще?

Наверное, незрячему старику нет лучшего развлечения, нежели сидеть в кресле и слушать о том, во что одеты проходящие мимо его дома люди. Один все-таки. Она предлагала ему почитать, но Ким в ответ на подобное предложение каждый раз качал головой.

— Смотри внимательнее, Тайра.

Та вновь напрягла зрение и почувствовала укол раздражения — на что смотреть? Она описала все, что видела. Детально, подробно, даже красочно. Может, ему хочется узнать, красива ли девушка, но Тайре не видно лица — его скрывает платок.

— Что ты можешь добавить?

— Я… Ничего, Ким. Ничего.

Он сам просил называть его так и настоял на обращении на «ты». Поступился законами и условностями, отмел их, что называется, с порога.

— Вот именно, Тайра. Ты не видишь ничего. А все потому, что ты смотришь человеческими глазами и слушаешь человеческими ушами. А когда ты так делаешь, ты не увидишь большего, нежели то, что показывают тебе человеческие глаза и человеческие уши, а это, по большей части, скучная и бесполезная информация.

Несмотря на свои недолгие и достаточно убогие в плане опыта пятнадцать лет, Тайра была вынуждена согласиться.

— Да, бесполезная. Но чем тогда смотреть? Все смотрят глазами.

— Вот именно! И все видят то самое «ничего».

— Не понимаю, Ким… Чем же тогда я должна смотреть?

— Ты должна смотреть ощущениями.

Тайра втянула пропахший сухой лавандой воздух и медленно, чтобы не выдать раздражения, выдохнула его.

— Как можно смотреть ощущениями? — Она не понимала, о чем он говорит. Хотела, но не могла понять. — И что тогда можно увидеть?

— Что? — Старик в кресле улыбнулся. — Многое. Например, то, что эта женщина полна сомнений. Ей всего двадцать восемь лет, но большую их часть она прожила в страхе. Она не хочет идти домой, потому что там ее ждет…

Речь на мгновенье умолкла, будто Ким всматривался во что-то видимое ему одному, затем послышалась вновь:

— … ее ждет муж, который постоянно обвиняет Лейру в изменах.

— Лейру?

— Ее так зовут.

— Как?.. Откуда?..

— Она купила апельсины и несколько груш, верно? У нее остались деньги… В целом у нее небольшое скопленное состояние, состоящее из… хотя это не так важно — пусть копит дальше. После похода на базар у нее осталось с собой несколько медяков, на которые она раздумывает купить мясной пирог — считает, что это сможет утихомирить ярость мужа…

— Как ты узнал все это, Ким?

Тайра слушала, затаив дыхание, но старик и не думал ничего пояснять.

— Но скандал все же состоится. Сегодня вечером ее побьют, а завтра она примет важное решение — уйдет из дома. Ох, — он вдруг притих и разочарованно покачал головой. — Но ей бы лучше не уходить. Лейра доживет до тридцати одного года в том случае, если не решит принять еще несколько важных решений, но ее текущих сил на это не хватит. Значит, ей либо поможет что-то со стороны, либо тридцать первый год станет последним годом ее жизни.

Лейра. Двадцать восемь лет. Через три года смерть.

Пятнадцатилетняя Тайра стояла у окна оглушенная.

Кажется, она только что сделала важное открытие: мир шире, глубже и необъятнее, чем ей до этого момента казалось. Мир просто поразителен, если можно видеть такие вещи, если можно уметь так много. Но как? Как?

К креслу она поворачивалась, ни жива и ни мертва от волнения.

— Скажи, Ким, как ты это делаешь?

— Я смотрю на людей не глазами. Я смотрю на них ощущениями.

— А этому можно научить? Или же это дар — либо родился с ним, либо нет?

Слепые выцветшие глаза казались безмятежными: они смотрели туда, где, как выяснилось, хранились залежи недоступной другим информации.

• Предыдущая
• 4/108
• Следующая