Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия - Страница 48
- Предыдущая
- 48/71
- Следующая
Владимир не ошибся: после первого же звонка за высокой массивной дверью послышались шаги, которые, к удивлению Черменского, были какими-то странными: неровными, то слишком медленными, то, напротив, учащенными. Он напряг память и вспомнил, что Кречетовские держали в прислугах столетнюю старуху, то ли няньку, то ли гувернантку отца семейства. Но чтобы древняя бабка семенила таким козьим аллюром?.. Сомнения Владимира разрешились, когда дверь отворилась. На пороге со свечой в руке стояла сама мадемуазель Кречетовская.
– Ба-а, Черменский! – радостно провозгласила она, поднимая свечу одной рукой, а другой старательно удерживаясь за пальто на вешалке. – А я тебя, признаться, не ждала… То есть, я всегда, разумеется, тебя жду… но не сегодня! Впрочем, черт с тобой, проходи… Что ты делаешь?! Что ты делаешь, нахал? Я в своем доме!
– Ты сейчас спалишь этот дом, – убежденно произнес Черменский, отбирая у Ирэн свечу и настойчиво беря девушку под руку.
Сомнений не оставалось: мадемуазель Кречетовская была вдребезги пьяна. Северьян неслышно отступил в глубину прихожей и слился с темнотой.
– Ты одна?
– Да-а-а… У папы – заседание комиссии… или что-то в этом духе… Погодка недурная, правда? Где Северьян? Северья-а-ан! Не отзывается… Ну и черт с ним. Что там в Москве? Пр… Пр… Премьера в Большом сост… т… тоялась?
Владимир, не отвечая, продолжал буксировать без умолку болтающую Ирэн через прихожую по направлению к пятну света в конце коридора, говорящему о том, что где-то в доме зажжена лампа.
Освещенным местом оказался громадный зал библиотеки, вдоль стен которой высились упирающиеся в потолок книжные шкафы, заполненные солидными томами. Огонек лампы, каким-то чудом державшейся на самом краю массивного круглого стола, робко отражался в стеклянных и зеркальных дверцах и, как ни старался, почти ничего не мог осветить.
Оказавшись в библиотеке, Черменский стряхнул Ирэн в обширное кожаное кресло и первым делом отодвинул от края стола лампу.
– Что случилось? Отчего ты в… таком состоянии?
– Пьяна, как гусарский ротмистр, – по привычке назвала вещи своими именами Ирэн и, звучно икнув, попыталась щелкнуть каблуками. – И тем не менее к твоим услугам. Ты прибыл требовать сат… саф… саси… сатисфакции? Защищать свою даму? Госпожа Грешнева ведь дама, не так ли… в отличие от меня?
Черменский молча сел в кресло напротив. Ситуация складывалась тем более идиотская, что он и сам не знал, для чего находится здесь.
– Жалеешь, верно, что я не мужчина. А то бы кулаком в морду – и все… – посочувствовала Ирэн, нервно оглядываясь в поисках чего-то и силясь подняться из глубокого кресла. – Какого дьявола ты меня сюда воткнул?! Я теперь, пожалуй, и не выберусь… Где мое вино?
– Выберешься, – сухо заверил Владимир. – Постарайся собраться с мыслями и объяснить, зачем тебе понадобилась эта мерзость в «Листке»?
– Ах, так ты оби-и-иделся?.. Какая жалость… Ик!
– Мне не на что обижаться. Моего имени ты почему-то не назвала. Но что дурного тебе сделала Софья Грешнева? Премьера, между прочим, так и не состоялась, артистка тяжело больна, в горячке, сестра опасается за ее жизнь. Впрочем, твоей вины тут нет: твоего пасквиля Софья даже не видела. Пока. Зачем тебе это было нужно?
– Поди во-он, – протяжно сказала Ирэн, оставив безуспешные попытки подняться и выгибаясь в кресле, как кошка. – Где, черт возьми, мое вино? Я хочу еще… Черменский, ты просто дурак.
– Возможно. – Черменский оглянулся, увидел наполовину пустую бутылку мадеры, стоящую возле толстой, как у слона, ножки стола, осмотрелся в поисках стакана, не нашел его и протянул Ирэн всю бутылку. Кречетовская прочувствованно кивнула, приложилась прямо к горлышку, довольно изящно сделала несколько глотков и начала устанавливать бутылку на краю стола с предельной аккуратностью, от которой та в конце концов свалилась на паркет.
– Фуй, какое свинство! – прокомментировала Ирэн, глядя через ручку кресла на расползающуюся по полу лужу мадеры. – Черменский, поди наконец прочь, ты же видишь, что я не расположена… нынче ночью… к дискуссиям… ик! А что у тебя было с этой Грешневой?
От неожиданности Владимир сказал правду:
– Ничего.
– Бе-е-едный… – пропела Ирэн. – А ведь влюблен уж четвертый год… Неужели у нее такое ледяное сердце? Странно все это, господа, ох как странно…
– Что ты знаешь? – не сводя с нее глаз, спросил Черменский.
Ирэн ответила ему пристальным, вполне осмысленным, очень злым взглядом. В ее черных узких глазах бился огонек лампы, делая их похожими на чертенячьи.
– А я знаю, что ты ее любил и любишь! – с вызовом, продолжая в упор рассматривать Черменского, произнесла Кречетовская. – И она тебя любит также! И что та актриса, Мерцалова, кажется, вмешалась тогда между вами, и этот купчина тоже своего не упустил, и вот теперь… Грешнева с ним мучается, а ты – со мной… Как две этих самых в проруби… столкнутся – отплывут, столкнутся – отплывут… Точно как мы с тобой, Черменский… смешно, правда? Ик!!!
С минуту Владимир изумленно рассматривал ее. Затем чуть усмехнулся, отвернулся к темному окну, за которым заполошно метался свет качающегося от ветра фонаря. Медленно сказал:
– Я, похоже, начинаю понимать… Ты прочла тогда Машино письмо?
Ирэн широко улыбнулась. Почти сочувственно проговорила:
– Не понимаю, как ты мог рассчитывать на мою порядочность.
Владимир не ответил, вспоминая ту осеннюю ночь три года назад, когда они вместе, только познакомившись, ехали из Петербурга в Москву, и наутро выяснилось, что Ирэн за ночь прочла от корки до корки всю его записную книжку. Узнав об этом, Черменский тогда ничего не сказал: глупо объяснять взрослому человеку правила хорошего воспитания. Ирэн, впрочем, поклялась, что вложенного в книжку распечатанного письма не открыла. Владимир поверил ей, посчитав, что содержание чужого письма попросту не могло быть ничем интересно Кречетовской. Оказалось, ошибся. И она столько лет молчала…
– Мерцалова убила себя? – словно прочитав его мысли, спросила Ирэн.
– Отравилась, – глухо отозвался Владимир. – Наглоталась мышьяка. У нее была чахотка, надежды не осталось никакой, и Маша не захотела…
– Почему ты ей не помог?
– Я ничего не знал, мы встретились случайно. – Это было чистейшей правдой, но у него, как и три года назад, болезненно сжалось сердце. Маша… Отчего все так получилось, кто виноват?
– Она очень тебя любила, – медленно сказала Ирэн. – И только поэтому сделала эту подлость… Знаешь, я ее понимаю. Я, как выясняется, сама такая же. И кто бы… ик… мог подумать…
– Ирэн, ты говоришь глупости, – решительно перебил ее Черменский, вставая. – Ты пьяна, и разговаривать нам с тобой сейчас бессмысленно. Встретимся завтра… а лучше нам более не встречаться вовсе.
– Разуме-е-ется… – протянула Ирэн, запрокидывая голову и широко улыбаясь прямо в лицо Владимиру. – Слушай, Черменский, ну что в тебе находят женщины? Ты их не любишь, а они из-за тебя идут на такие мерзости, каких сами от себя не ожидали! Просто какой-то роковой герой-любовник… Гамлет! Или нет… Макбет! Или… Пфуй, ну почему я не понимаю театра?!
– Оставь эту позу. Ты меня никогда не любила.
– А вот это не тебе судить!!! – рявкнула вдруг Ирэн так, что Владимир вздрогнул. – Сукин сын! До тридцати лет дожил, а в бабах разбираться не научился! Северьян твой больше соображает, право!
– Ирэн! – Владимир встал, подошел к ней вплотную. – Но ты же сама… Помнишь, как ты приехала тогда ко мне в Раздольное? Помнишь, о чем тогда мы с тобой разговаривали? Ты клялась, что свобода тебе дороже всего на свете, что тебе страшно думать о замужестве…
– Дур-рак… – отчетливо выговорила Ирэн, опуская голову. Спутанные курчавые пряди упали ей на глаза. – Я в тебя влюбилась как кошка еще в Питере. Помнишь, когда вы с Северьяном спалили дом этого… Ванькиного благодетеля… Семенова или Севостьянова… Но не кидаться же мне было тебе на шею с разбегу, Черменский, а? Хотя, верно, забавно бы вышло… – Ирэн хмыкнула и тут же снова стала серьезной. – А потом еще письмо этой Мерцаловой. Я тогда обратила внимание на дату… Она написала его и отравилась всего за неделю до нашей с тобой встречи. Я все-таки не совсем дура, Черменский. Я понимала, что тебе сейчас не до женщин… что ты влюблен в другую… в Софью Грешневу, к которой тебя Мерцалова на пороге смерти так усиленно подталкивала… что эта Софья, судя по письму, далеко и с другим человеком… и что еще не время навязываться тебе со своими чувствами. Да к тому же вашего брата так легко напугать… Вы же пуще смерти боитесь хомута на шее! Ну, скажи, что нет! Да сознайся я тебе тогда в своей неугасимой страсти, ты бы, пожалуй, от меня на Север к алеутам сбежал!
- Предыдущая
- 48/71
- Следующая
