Там за облаками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/41
- Следующая
- Не-а, пришёл домой, стал в прихожей ботинки снимать, схватился за сердце и упал. Анастасия Михайловна подбежала, а он уже того... не дышит. В минуту умер, представляете? Маш, ты куда?
- Звонить Славке, - крикнула девушка из прихожей.
- Не надо. Ему сейчас не до тебя. Сама должна понимать. И ездить к нему не надо. Я тебе это, как его лучший друг, говорю. Всё равно мы сейчас тебя к нему не подпустим.
- Кто это мы? - с неприязнью спросила Маша, вернувшись к столу. - Ты, Лёлек с Болеком, Казимирыч?
- Ну, вот видишь, без подсказки догадалась. Пойдём лучше погуляем.
- Куда? - Маша невидяще смотрела на его простое и симпатичное в этой простоте лицо.
- Да хоть к вам в парк. Я при тебе эту неделю неотлучно буду. Меня ребята приставили на случай твоих выбрыков.
Пожаром полыхнула в её душе злость. Опять они ей указывают, опять роль господа бога на себя берут.
- Тогда сиди за дверью на коврике. Сторожи, чтоб не сбежала, - девушка встала и ушла из кухни в их с Маргошкой комнату, в раздражении громко хлопнув дверью.
Шурик, по привычке кося под недалёкого парня, не уехал. Спокойно напился чаю в обществе Машиной мамы и вернувшейся с гулянки Маргошки. После чего, немного обиженный, притопал к ней в комнату извиняться, объясняться. И канифолил Маше мозги до позднего вечера. На следующий день Маша остыла, поразмыслила, выслушала аргументы мамы и сестрёнки и... решила подчиниться требованию друзей.
Через неделю она ругала себя за внушаемость. Всякие там Шурики и Лёлеки-Болеки вообразили себя всё знающими лучше других и понимающими глубже других, уроды самодовольные. Татьяна, объявившись весьма неожиданно, потащила её в кино на поздний сеанс. Возвращалась домой Маша одна и уже в темноте. Возле подъезда на памятной скамейке её дожидался Закревский. Увидев девушку, тяжело поднялся и неуверенно пошёл на сближение. Пошатывался. Разочек его здорово занесло. Он был пьян до умопомрачения.
- Маня, где ты ходишь? Почему, когда ты нужна, тебя нет?
- Славка, мамочки мои, да ты на ногах не держишься! - выдохнула она изумлённо и вовремя подставила плечо пошатнувшемуся парню. Он всей тяжестью навалился на её узкое плечико. Обнял. Уткнулся носом Маше в волосы, пробормотал:
- У меня отец умер, Маня.
- Я знаю, Слав. Тише, тише, друг мой, осторожно. Вот так, молодец. Пойдём ко мне?
Славка, услыхав её "я знаю", отшатнулся, чуть не упав, замахал руками. Маша едва его удержала.
- Нет, - пьяно заупрямился он. - Пойдём на лавочку. Памятная лавочка, правда, Мань? Когда это было? Год назад?
Он, шатаясь и делая неровные шаги, не прекращая обнимать Машу за плечи, трактором тянул её к скамейке. Она с трудом сопротивлялась.
- Мы здесь сидели, помнишь? Мы были такими счастливыми. Разве нет? Год назад. Всего год назад, Маня! И куда счастье делось? Нет его, ку-ку. Все вокруг сволочи, я знаю. Хорошие люди уходят, а сволочи остаются жить. Почему?
С пьяным полезней не спорить, полезней поддакивать и исподволь, незаметно направлять их в нужную сторону. Маша перестала сопротивляться, обняла Славку за талию и вместе с ним побрела к скамейке. Но он вдруг остановился, больно схватил девушку за плечо, резко развернул к себе, спросил почти трезво:
- Если ты знала, что у меня отец умер, почему не приехала? Не позвонила даже. Мне было плохо, я никого не хотел видеть, но тебя я ждал. Тебя я ждал, Маня!
- Меня не пустили. Мне запретили с тобой встречаться, - она стыдилась смотреть ему в глаза, рассматривала пуговицу на его ковбойке.
- Кто? Кто тебе мог запретить? Мама с папой? Ты взрослый человек, Маня! Сама должна решать...
- Наши с тобой друзья запретили, - Маша тихонечко разворачивала его в направлении подъезда, влекла за собой незаметно.
- Врешь! - он опять остановился. - Не могли они запретить!
- Ещё как могли. И не первый случай уже. Они Шурика ко мне приставили, караулить. Шурик мне, на правах твоего лучшего друга, несколько дней по ушам ездил, какая я для тебя отрава и как тебе существование порчу, - Маша незаметно перевела дух. Они миновали подъездную дверь и теперь находились перед лестницей. Подняться на второй этаж с неповоротливым, запинающимся Славкой представлялось ей титанической задачей.
- Нашла лучшего друга! Шурик, ха! Мой лучший друг - Казимирыч. Неужели не знаешь? Не-е-е, знаешь ты всё, только врёшь зачем-то.
- Да твой Казимирыч меня вообще едва терпит. Дай ему волю, он меня в порошок сотрёт. И первый к тебе не подпустит.
- Это он ревнует. Меня к тебе. Или тебя ко мне? Тьфу, запутался... Как правильно-то?
Они медленно преодолевали ступеньку за ступенькой. Остановились на площадке между маршами, отдышаться, передохнуть.
- Какая разница кого он к кому ревнует? Главное, волю свою навязывает. А мы почему-то делаем по его хотению.
- Не-е-е, разница есть. Одно дело, если ты ему мешаешь, и совсем другое, если он глаз на тебя положил...
- Кто? - не поверила Маша. - Казимирыч?! Да в гробу он меня видел, в белых тапочках. Танька у нас вон, какая красавица. И вокруг полно обалденных девушек... - она не договорила, потому что ладони Славки обхватили её лицо, приподняли его.
- Девушек много, а ты такая одна, - почти прошептал он и накрыл своими губами её губы. Целовал долго, нежно. Оторвался наконец, дав себе и ей возможность нормально подышать. Шепнул: "Молчи, не говори ничего". И снова начал её целовать. Нежно и бережно.
Только невменяемому человеку приспичит целоваться с девушкой возле нижнего сектора мусоропровода. Запах спугнул их через некоторое время, погнал наверх. И сколько-то они ещё целовались перед дверью квартиры. А потом Маша затащила Славку к себе. Отец уже спал, он всегда рано ложился. Мама выглянула, поприветствовала, выразила соболезнование.
- Мам, мы посидим тихонько на кухне? Нам со Славой поговорить надо.
- Зачем на кухне? Сидите в маленькой комнате. Рита отпросилась, у Гали сегодня ночует, секретами делится, - улыбнулась мама и ушла спать.
Они сидели долго. Не целовались, ждали, пока за стеной перестанет кряхтеть и охать старенький диван, мама закончит ворочаться с боку на бок, заснёт крепко. Пока ждали, беседовали тихо. Расположились на софе, как год назад на скамейке. Маша сидела в углу, Славка лежал, положив голову ей на колени. Вспоминал отца.
- Он необычный человек был. Это все чувствовали. Ему прямая дорога на самый верх открывалась.
Маша видела несколько раз Владислава Николаевича. Помнится, при первой встрече поразилась, какой он невысокий и щупленький, невзрачный. По отзывам сына, он представлялся гигантом. Славка его перерос головы на полторы и перемахнул в ширине плеч, в мускулатуре. Очень тихий на посторонний взгляд, очень спокойный, вежливый и скромный человек. По внешнему виду - ничего выдающегося. А ближе познакомиться с ним не довелось. Славка никогда и никого не звал к себе в гости.
- Знаешь, он постоянно что-нибудь придумывал. Всегда неожиданно. Представь себе: вечер, уже довольно поздно, мама в халате перед зеркалом сидит, бигуди на ночь накрутила, лицо кремом мажет. Приходит с работы отец и командует: "Настя, собирайся. Я тут договорился, мы сейчас по Москве-реке на теплоходе поплывём, покатаемся. Ночная экскурсия. Машина внизу ждёт. Вино и фрукты в машине". И приходится маме в три минуты стирать крем, снимать бигуди, одеваться. Или в ресторан её везёт. Или в театр. Возил, - поправился Славка.
- И цветы просто так дарил, не на праздники? - затаив дыхание, спросила Маша. Больно знакомую картину он ей нарисовал.
- Вот именно, что дарил. Больше никогда не будет, - вместо выдоха у Славки получился тихий хрип.
- Как же ты маму сейчас одну оставил? Ей ведь тяжело, наверное, плохо?
- Я ей уколы снотворного делаю. За два дня научился. Снотворное с успокаивающим эффектом. Врач прописал. А медсестра только первые дни ходила, потом отказалась. Тяжёлых больных у них много. Можно было деньги ей заплатить. Денег не жалко. Но постороннего человека сейчас видеть не хочется. Я маме делаю укол, жду часик-полтора. Как лекарство действовать начинает, я маму - в постель, сам - шататься куда-нибудь. Не могу дома находиться. Куда взгляд ни кину, везде следы отцовские.
- Предыдущая
- 19/41
- Следующая
