Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 53

• Предыдущая
• 53/103
• Следующая

Гулко стучали молотки, взлетала белыми облачками кирпичная крошка. Тяжелая каменная плита со скрежетом сдвинулась со своего места.

– Не делай этого…

Я шагнул вперед, заглядывая в темную пасть могилы. Истлевшее тело брата можно было узнать только по волосам, таким же длинным и густым, как были у меня самого. Я давно примирился со смертью Мирчи, однако в этот проклятый день все началось сначала, и боль потери снова, по второму разу разрывала мое сердце. Только теперь оказалось еще страшнее… Благопристойности, которую смерти пытаются придать на похоронах, не было. Скорчившийся в каменном мешке человек, до последнего мгновения боролся за жизнь, отчаянно глотал воздух, а его руки судорожно сжимали комья земли.

Я опустился на колени, притронулся к голове Мирчи – в его волосах виднелась седина…

– Будьте прокляты. Будьте прокляты те, кто это сделал!

Я вышел из собора, и никто не смел следовать за мной.

Пустота, тупая боль, которую можно заглушить только пролив реки крови. Убивать. Просто убивать, топить в крови, резать, кромсать на части… Жизни не было, была только смерть, и я мог нести ее, сокрушая все на своем пути. Черный огонь пожирал душу. Мне хотелось творить зло – калечить, разрушать, причинять страдания, самому стать худшим из злодеев, для кого нет ничего святого. Зло, смерть, хаос, боль – в этом отрада, в этом смысл бытия, в этом – я сам.

– Твое высочество, только в молитве ты сможешь найти утешение. Обратись к Богу, и он дарует силы выстоять.

Я поднял голову. Вокруг было темно. Кажется, уже наступила ночь, а я все так же стоял у собора, где погиб Мирча. Рядом со мной находился брат Иоанн и говорил фальшивые слова. Я хотел оттолкнуть монаха, но вместо этого спросил:

– Почему ты молчал? Ведь ты знал с самого начала?

– Да. Потому и постригся в монахи. Когда зимой сорок седьмого года я вернулся в Тырговиште и узнал, что случилось с молодым князем, то больше не смог ни дня оставаться в этом проклятом городе. Бежал в Снагов и там принял постриг.

– Почему ты молчал?

– Правда лишь ожесточила бы сердце и принесла нестерпимую боль.

– Я не просил о милосердии! Не вам решать, что мне следует знать! Мирча – мой брат. Я любил его, и люблю, до гроба буду любить, и я должен знать о нем все. Все!

– Я не был свидетелем злодеяния, только слышал, о чем говорят. Люди воеводы Владислава, некоторые из бояр, а с ними и знатные горожане, старавшиеся угодить победителям, захватили князя Мирчу. Он сражался, как лев, был ранен, но продолжал прикрывать отступление отца. Молодого князя пытали… Но он так и не сказал, куда ушел его отец. Упорство разжигало злость, особенно озверели купцы, и тогда князю Мирче предоставили выбор – жизнь и свобода, или страшная смерть, если он не скажет, куда ушел наш отряд. А дальше вы сами знаете. Князь умер героем, и теперь его душа в раю, избавленная от мирских тягот и забот.

– Рая нет! Нет Бога! Есть только люди. Гнусные лицемерные твари, из всех забав предпочитающие убийства.

Иоанн стоял, уставившись себе под ноги, и молчал, словно не был монахом, призванным ублажать людей сказочками о царствии Божьем и высшей справедливости. Наконец, он произнес:

– В тот день, когда я узнал о гибели молодого князя, я думал так же. Но мою боль исцелил Снагов. Там я обрел веру. Там пришел покой.

Я хотел верить монаху, да только не мог… Черная яма, последний луч света над головой… Мрак, подступающее удушье… Мирче было восемнадцать. Только восемнадцать…

– Сколько людей знало об этом, но только не я! Как удалось вам сохранить эту тайну, будто вы все сговорились?

– Страх сковывал уста. Даже невиновные боялись, что на них обрушиться гнев князя.

– Я покараю убийц. Но почему я могу только сеять смерть, лишать жизни? Я бы отдал свою жизнь Мирче, всю, до капли, но я могу только убивать.

Монах не ответил. Мы молча пошли ко дворцу. Ночь была темной и беззвездной. Я силился вспомнить лицо Мирчи, представить то, каким он был при жизни, но видел только скорчившийся в конвульсиях, обезображенный разложением труп.

Драгомир вошел стремительно и без доклада, зная, как я жду от него вестей. Поздоровавшись, он сразу сообщил об исходе стремительно проведенной операции:

– Мы изловили Иона, брата боярина Албула на трансильванской границе. Мерзавец едва не ускользнул. А больше никого задержать не удастся. Они разбежались, как крысы, учуявшие опасность.

– Все, причастные к смерти Мирчи, должны быть схвачены! Все до единого!

– Это невозможно, твое высочество. По крайней мере, сейчас. Многие вне досягаемости. Но я буду делать все, чтобы достать негодяев. Не сегодня, так завтра, не завтра, так через год. Они не уйдут от возмездия.

– Как ты смеешь перечить князю?!! Смерти захотел? Или ты тоже с ними заодно?!!

Драгомир не опустил глаз, твердо выдержав мой взгляд:

– Я говорю все, как есть, твое высочество.

Увы, Драгомир был прав. Слухи о княжеском гневе распространились очень быстро, и многие замешанные в гибели Мирчи представители валашской знати успели покинуть княжество. Удалось схватить только нескольких участников злодеяния, и теперь всех, кто находился в моей власти, ждала казнь.

– Распорядись, чтобы приготовили колья. Иной смерти эти свиньи не заслужили.

– Слушаюсь, твое высочество!

Выслушав доклад Драгомира, я почти сразу вслед за ним вышел из комнаты. Мне не сиделось на одном месте – стены душили, выдавливая по капле жизнь, и только движение позволяло вздохнуть полной грудью. Уже успевший прослышать о принятом решении брат Иоанн догнал меня в коридоре, торопливо пошел рядом. Я знал, что он хотел сказать, а потому прибавил шаг. Однако перед входом в жилые покои монах все же преградил мне путь:

– Одумайся, твое высочество! Твое право и святая обязанность покарать преступников, но отложи исполнение приговора хотя бы на неделю, избери другую казнь для злодеев.

– Нет.

– Милостивый государь, ты же много раз говорил о том, что всякий христианин, будь он даже закоренелый преступник, должен перед смертью получить отпущение грехов и быть похороненным по православному обряду. Это же твои слова! Князя Дракулу чтят за то, что он справедливый и всегда следует закону! А сейчас лукавый попутал твое высочество, на кривой путь толкает. Не разрушай сделанного, твое высочество, не предавай себя, останься, кем был! Так нельзя! Тела посаженых на кол останутся непогребенными, а это не по-христиански!

– Зато о них дольше не смогут забыть. Своим поступком эти люди сами отреклись от своей веры. Разве тот, кто заживо закопал ни в чем не повинного человека, может считаться православным?

– Твое высочество!

– Что?!

– Хотя бы перенеси день казни. Только не завтра! Отложи исполнение приговора на несколько дней. Подумай о своей душе! Не совершай этот грех, умоляю!

– Грех? Если Бог и есть, он где-то очень далеко и не слышит обращенных к нему стенаний. Этот день ничем не отличается от других, Иоанн. Лицемеры в рясах называют его светлым праздником, но я не верю их словам. Зато я знаю другое – я смогу вздохнуть, только когда отомщу убийцам, заставлю их испытывать муки. Я хочу их смерти! Почему же я должен ждать неделю?! А, может быть, месяц? Год? Бог не спас Мирчу, почему же я должен праздновать воскресение Христово?

В глазах монаха было отчаянье. Он искренне заботился о спасении моей души, но этот сочувственный взгляд только озлоблял. Приказав не беспокоить меня до завтра, я удалился к себе, громко хлопнув дверью.

С утра моросил мелкий дождичек. Перед Пасхой почти всегда идут дожди, и этот год не стал исключением. Когда-то, бесконечно давно, словно в другой жизни, два маленьких мальчика, Мирча и Влад, с тайным восторгом ожидали дня светлого Христова воскресения. Им говорили: дождь идет потому, что земля скорбит о смерти сына Божьего, но когда Христос воскреснет, выглянет солнце, а мир преобразится. И выйдя из храма после праздничной службы, мальчики доверчиво смотрели в небо, ожидая чуда…

• Предыдущая
• 53/103
• Следующая