Щегол - Тартт Донна - Страница 169

• Предыдущая
• 169/204
• Следующая

– Нет.

– Все в порядке?

– В полном.

Он поглядел на меня, потом – на стоявшего в другом углу залы Бориса.

– Знаешь, если тебе что-то нужно, – вдруг сказал он, – ты только попроси.

– Да, конечно, – растерявшись, ответил я, не понимая, к чему это он и что ему на это ответить, – спасибо.

Он, заметно смешавшись, пожал плечами и смущенно отвернулся к портрету. Борис стоял возле бара, пил шампанское и жадно доедал оставшиеся блины с икрой. Заметив, что я на него смотрю, он осушил бокал и кивнул на дверь, все, уходим!

– До встречи.

Я пожал Хоби руку, чего обычно не делал, и ушел, а он так и остался стоять возле портрета, с замешательством глядя мне вслед. Я хотел попрощаться с Пиппой, но она куда-то пропала. Да где же она? В библиотеке? В туалете? Мне обязательно надо было ее увидеть – всего разочек – перед уходом.

– Не видел ее? – спросил я Хоби, быстро пробежавшись по комнатам, но он помотал головой.

Несколько минут я проторчал возле гардеробной, думал, Пиппа вернется, пока наконец не появился, дожевывая закуски, Борис и не утащил меня за собой – вниз по лестнице, вон из клуба.

“Линкольн” выехал из-за угла, но когда машина остановилась перед нами, оказалось, что за рулем не Юрий, а совсем незнакомый мне мужик – с пронзительными ледяными глазами и такой стрижкой, будто парикмахерская у него – в вытрезвителе.

Борис представил нас по-русски.

– Privet! Myenya zovut Anatoly, – сказал мужик, протянув мне руку, испещренную, словно крашеное яйцо на Пасху, сизыми коронами и звездочками.

– Анатолий? – осторожно повторил я. – Ochyen’ priyatno.

В ответ хлынул поток русской речи – я ни слова не понял и в отчаянии повернулся к Борису.

– Анатолий, – любезно заметил Борис, – по-английски ни слова не разумеет. Правда, Толя?

В ответ Анатолий с серьезным лицом поглядел на нас в зеркало заднего вида и разразился очередной речью. Я был почти на сто процентов уверен, что татуировки у него на костяшках – тюремные: чернильные полоски размечают время – сколько дали, сколько отсидел, время прирастает ободками, как деревья годичными кольцами.

– Хорошо, говорит, выражаешься, – иронически сказал Борис. – Вежливость на пятерку.

– А где Юрий?

– А, он вчера улетел, – ответил Борис, роясь в нагрудном кармане.

– Улетел? Куда улетел?

– В Антверпен.

– Моя картина там?

– Нет. – Борис вытащил из кармана два листка бумаги, проглядел их при слабом свете, один протянул мне. – Но у меня квартира в Антверпене и машина. Юрий заберет машину, кое-какие вещи и приедет к нам.

Я поднес листок к свету и увидел, что это распечатка электронного билета:

– От Антверпена до Амстердама всего три часа езды, – сказал Борис. – Мы в Схипхол прилетаем одновременно – ну я, может, на час попозже: я попросил Мириам забронировать нам билеты на разные рейсы. Я лечу через Франкфурт. У тебя – прямой.

– Сегодня?

– Да – сам видишь, времени у нас не то чтоб много…

– Но я-то зачем лечу?

– Потому что мне может понадобиться помощь, а я не хочу еще кого-то в это втягивать. Ну – еще вот Юрия. Но я даже Мириам не сказал, зачем мы туда летим. Да-да, можно было бы, – перебил он меня, – да только, чем меньше народу про это знает, тем лучше. Короче, беги сейчас, хватай паспорт и всю наличку, какая есть. Толя отвезет нас в Ньюарк. Я, – тут он похлопал по небольшой сумке, лежавшей на заднем сиденье – ручной клади, которую я до этого не замечал, – уже собрался. Подожду тебя в машине.

– А деньги?

– Бери, сколько есть.

– Надо было раньше сказать.

– Да ну. Насчет денег, – он зашарил по карманам в поисках сигарет, – ты особо не напрягайся. Сколько есть, сколько найдешь… Не в деньгах дело. Это так, для виду.

Я снял очки, протер стекла рукавом.

– В смысле?

– Потому что, – он постучал себя по голове костяшками пальцев, старинный его жест, придурок, мол – потому что я думаю им заплатить, но не всю сумму. Они у меня воруют, а я им что, премию выпишу? Что, они не начнут тогда, что ли, воровать у меня направо-налево? Это ж разве будет им урок? “Этот мужик – слабак”. “С ним как угодно поступать можно”. Но, – он порывисто закинул ногу на ногу, похлопал себя по карманам – искал зажигалку, – я хочу, чтоб они поверили, что мы, мол, собираемся отдать им всю сумму. Тебе, может, придется заскочить в банкомат, снять денег – можем это по пути сделать или в аэропорту. Новые купюры – симпатично смотреться будут. По-моему, в Евросоюз только десять тысяч ввезти разрешают? Остальное я разложу по пачкам и провезу у себя в сумке. – И, кстати, – он протянул мне сигарету, – нечестно, чтоб ты один выкатывал всю сумму. Будем на месте, я бабла докину. Это тебе от меня будет подарок. И еще банковский вексель – поддельный, короче, вексель – поддельный депозит, поддельный чек. Офшорный банк на Карибах. Выглядит все как надо, очень по-настоящему. Не знаю, правда, сработает ли. Придется импровизировать. Какой дурак за такую вещь возьмет вексель, а не наличку! Но я думаю, опыта у них мало, а положение отчаянное, так что… – он скрестил пальцы, – надежда есть! Посмотрим!

Пока Анатолий кружил по кварталу, я забежал в магазин и, не считая даже, сгреб все наличные, которые мы еще не успели отвезти в банк – что-то около шестнадцати тысяч. Потом побежал наверх и – под ногами у меня, беспокойно попискивая, вертелся Поппер – покидал вещи в сумку: паспорт, зубную щетку, носки, смену белья, первые попавшиеся брюки от костюма, несколько рубашек, свитер. Табачная жестянка с малиновкой лежала в ящике комода, под носками, я было схватил ее, но потом бросил обратно и быстро задвинул ящик.

Я уже мчался обратно по коридору, собака – за мной, но резко затормозил, увидев резиновые сапоги Пиппы, стоявшие возле ее двери: их яркая летняя зелень в голове у меня неотрывно сплеталась с ее образом, с самим счастьем. На миг я застыл, не зная, что делать. Потом вернулся к себе, схватил первое издание “Озмы из страны Оз” и нацарапал записку – быстро, чтоб не дать себе времени передумать. “Счастливого пути. Я люблю тебя. Без шуток”. Я дунул на записку и сунул ее в книгу, а книгу положил на пол – возле ее сапог. Сложившийся на ковре натюрморт (Изумрудный город, зеленые резиновые сапоги, обложка “Озмы”) вдруг показался мне хайку или еще какой-то гармоничной комбинацией слов, которая объясняла мои к ней чувства. На мгновение я застыл – тикают часы, всплывают детские воспоминания, распахиваются двери в давние яркие грезы, где мы с ней гуляем по летним лугам – а потом решился, вернулся к себе и взял ожерелье, которое словно бы подманило меня ее именем на одном аукционе: я вытащил ожерелье из темно-синей бархатной шкатулки и аккуратно повесил его на сапог, так, чтоб на золотых каплях заиграл свет. Оно было топазовое, восемнадцатого века, ожерелье для королевы фей, кулон-жирандоль – усыпанный бриллиантами бант и огромные, чистейшие медового цвета камни: как раз в тон ее глазам. Я оторвал взгляд от стены с ее фотографиями, отвернулся и помчался вниз по лестнице с каким-то детским чувством ужаса и восторга, как будто только что швырнул в окно камнем. Хоби сразу поймет, сколько это ожерелье стоило. Но к тому времени, когда Пиппа найдет его и прочтет записку, я буду уже далеко.

Вылетали мы с Борисом из разных терминалов, поэтому попрощались у входа, где меня высадил Анатолий. Стеклянные двери разъехались передо мной, беззвучно охнув. Аэропорт, досмотр, блестящий пол предрассветного зала вылетов – я посмотрел на мониторы, прошел мимо темных магазинов с опущенными металлическими ставнями – “Брукстоун”, “Тай Рэк”, закусочная с хотдогами, пробивается откуда-то бойкая музычка семидесятых (любооовь… любовь – это рай… детка, меня не забывай…), мимо неуютных, фантомных выходов на посадку – перекрытых канатными стойками, пустых, только какие-то студенты разлеглись на креслах, заняв сразу штуки по четыре, и спят себе, мимо безлюдного и до сих пор открытого бара, мимо безлюдной кафешки с замороженными йогуртами, мимо безлюдного магазина дьюти-фри, где я, последовав настойчивым советам Бориса, купил бутылку водки (“лучше перестраховаться… там бухло продают только в специальных госмагазинах… может, даже стоит две взять”) и пошел дальше, до выхода на посадку, где уже стояла толпа народу: глядят безжизненно этнические семьи, сидят на полу по-турецки туристы с огромными рюкзаками, уткнулись в ноутбуки ко всему, похоже, привычные бизнесмены с лоснящимися лицами, в несвежей одежде.

• Предыдущая
• 169/204
• Следующая