Щегол - Тартт Донна - Страница 168

• Предыдущая
• 168/204
• Следующая

– Взаимно. – Бориса я пригласил, но и не думал, что он появится – запоминать всякие мелочи вроде дат и адресов, а тем более – приходить вовремя было совсем не в его духе. – Ты ведь знаешь, кто это, правда? – спросил я Пиппу.

– Конечно, она меня знает! Она все про меня знает! Мы с ней теперь лучшие друзья! Так, – подчеркнуто-церемонно сказал он мне, – позвольте пару слов наедине. Ты не против? – спросил он Пиппу.

– Опять секретничать будете? – Она игриво стукнула мой ботинок одетой в балетку ножкой.

– Не переживай! Я его тебе верну! Пока-пока! – он послал ей воздушный поцелуй и прошептал мне на ухо, когда мы отошли в сторонку: – Она прелесть! Черт, как же я люблю рыженьких!

– И я, только женюсь я не на ней.

– Нет? – удивился он. – Но она же со мной поздоровалась! По имени назвала! Ага-а, – он взглянул на меня попристальнее, – краснеешь! Да-да, Поттер, – загоготал он. – Краснеешь-краснеешь! Как маленькая девочка!

– Заткнись! – прошипел я, оглядываясь, боясь, что она что-то услышала.

– Так, значит, не на ней? Не на рыжей крошке? Хммм, плохо, – он завертел головой. – А тогда на ком?

Я показал на Китси:

– На ней.

– A-а! В небесно-голубом платье? – Он любовно ущипнул меня за руку. – Господи боже, Поттер! На ней? Да тут нет никого ее прекрасней! Божество! Богиня! – Он сделал вид, будто хочет пасть ниц.

– Ты что, ты что! – Я ухватил его за руку, торопливо поставил на ноги.

– Ангел! С небес! Чиста, как слезинка младенца! Жирновато будет – такому, как ты…

– Да, так, похоже, все считают.

– …хотя, – он выхватил у меня стакан с водкой, щедро отхлебнул, сунул стакан мне обратно, – на вид как-то она холодновата, нет? Мне и самому нравятся погорячее. Она… она – лилия, снежинка! Но в интимной-то обстановке оттаивает, я надеюсь?

– Не то слово.

Он вскинул брови.

– Ага-а. И… это она, про которую ты?..

– Да.

– Призналась?

– Да.

– И ты поэтому, значит, не рядом с ней. Злишься.

– Типа того.

– Ну, – Борис провел рукой по волосам, – ты иди сейчас, поговори с ней.

– Зачем?

– Потому что мы с тобой уходим.

– Уходим? Почему?

– Потому что нам с тобой надо прогуляться.

– Зачем? – спросил я, оглядываясь – я расстроился, что он оттащил меня от Пиппы, и отчаянно хотел снова ее отыскать.

Свечи и оранжевое мерцание камина напомнили мне теплоту винного бара, словно бы сам этот свет мог открыть нам проход во вчерашний вечер, к маленькому деревянному столику, где мы сидели с ней, соприкасаясь коленями, и ее лицо омывал тот же подернутый оранжевым свет. Должен же быть какой-то способ мне к ней приблизиться, схватить ее за руку, утащить обратно, в тот миг.

Борис откинул челку с глаз.

– Давай. Когда расскажу, в чем дело, ты от счастья запрыгаешь! Но надо будет заехать домой. Взять паспорт. Наличка тоже понадобится.

У Бориса за плечом – непроницаемые лица странных, строгих женщин. Профиль миссис Барбур, она стоит, чуть отвернувшись к стене, вцепилась в руку веселого священника, который, впрочем, уже не так и весел.

– Эй? Ты меня слушаешь? – Борис дергает меня за руку.

Сколько же раз этот голос возвращал меня на землю, с раздробленных, пропахших клеем небес, когда я с широко раскрытыми глазами валялся без чувств на кровати и разглядывал мощные сине-белые вспышки на потолке.

– Пошли! В машине поговорим. Пойдем! Я тебе билет купил… Пойдем? Я поглядел на него. Только это я и услышал.

– Я все объясню. Да не смотри ты на меня так! Все хорошо. Нормально все. Но – сперва – договорись, что на пару дней уедешь. Ну на три. Максимум. Так, – замахал он рукой, – давай, давай, предупреди Снежинку, и валим отсюда. Тут курить нельзя, да ведь? – спросил он, оглядываясь по сторонам. – Никто ж не курит?

Валим отсюда. Первые разумные слова за весь вечер.

– Тебе потому что срочно надо домой. – Он – как в детстве – старался поймать мой взгляд. – Взять паспорт. И деньги. Сколько у тебя при себе налички?

– Ну, в банке деньги есть.

Я поправил очки, его тон меня удивительным образом отрезвил.

– Я щас не про банк. Не про завтра. При себе сколько денег? Сейчас прямо.

– Но…

– Слушай, я могу ее вернуть. Но нам тут нельзя задерживаться. Сейчас надо уходить. Прямо сейчас. Так что, давай, пошел, – и он беззлобно пнул меня по ноге.

– А вот и ты, дорогой, – сказала Китси – она ухватила меня под руку, привстала на цыпочки и поцеловала в щеку, поцелуй этот запечатлели сразу два вертевшихся при ней фотографа: один был из светской хроники, второго специально для вечеринки наняла Анна. – Шикарный праздник, правда? Устал? Надеюсь, моя семейка тебя не очень утомила? Анни, милая, – она протянула руку Анне де Лармессин: строгая прическа, строгая тафта, дряблая кожа в вырезе платья никак не вяжется с подтянутым, без единой морщины, личиком, – вечер получился просто райский… Как насчет семейного фото? Ты, я и Тео? Втроем?

– Послушай, – нетерпеливо сказал я, как только закончился весь этот стыд с позированием для фото и Анна де Лармессин, которая явно дала понять, что семья – это не про меня, уплыла прощаться с какими-то гостями поважнее. – Я ухожу.

– Но, – растерялась Китси, – Анна, кажется, забронировала нам столик в каком-то ресторане…

– Ну, придумай мне какую-нибудь уважительную причину. У тебя это хорошо получается.

– Тео, прошу тебя, не будь таким противным.

– Мама твоя, например, точно никуда не пойдет. – Затащить миссис Барбур куда-нибудь поужинать было практически невозможно, разве что это был ресторан, куда не заглядывали ее знакомые. – Скажи, что я повез ее домой. Скажи, что ей стало плохо. Скажи, что мне стало плохо. Включи фантазию. Что-нибудь да придумаешь.

– Ты на меня дуешься? – Дуешься: слово из лексикона Барбуров. Энди так выражался, когда мы с ним были маленькими.

– Дуюсь? Нет.

Теперь, когда все улеглось и я как-то пообвыкся, новость эта (Кейбл? Китси?) казалась мне дурацкой сплетней, которая словно бы и не имела ко мне никакого отношения. Я заметил, что Китси надела мамины сережки – и это меня до странного растрогало, потому что она оказалась права, они ей совершенно не подходили, – сердце у меня сжалось, и я поднял руку, коснулся сережек, потом – ее щеки.

– Ооооо, – завопили у нас за спинами какие-то зрители, радуясь, что счастливая парочка хоть как-то при них проявила свои чувства. Китси не растерялась, схватила мою руку и поцеловала ее, вызвав очередной залп вспышек.

– Договорились? – спросил я, когда она прильнула ко мне поближе. – Если кто спросит, я уехал по делам. Одна старая дама попросила меня взглянуть на ее мебель.

– Конечно. – Чего-чего, а выдержки ей было не занимать. – Когда вернешься?

– Да скоро, – не слишком убедительно ответил я. Я бы с радостью вышел отсюда и шагал бы, не останавливаясь, несколько дней, несколько месяцев, пока не дошел бы до какого-нибудь мексиканского пляжа, до каких-нибудь дальних берегов, где я мог бы бродить в одиночестве, пока на мне не сгнила бы вся одежда, и был бы я – безумный гринго в роговых очках, который зарабатывает на жизнь тем, что чинит столы да стулья. – Береги себя. И не пускай этого Хэвистока к матери домой.

– Ну, – она говорила так тихо, что я ее почти не слышал, – от него в последнее время отбою нет. Звонит просто каждый день, все собирается заскочить к нам, с цветами, конфетами – такой дедулечка. Мама его видеть не хочет. А мне немного совестно, что вечно ему приходится отказывать.

– Вот этого не надо. Не пускай его к матери. Он мошенник. Ну все, пока, – громко сказал я, чмокнул ее в щеку (опять защелкали камеры, этого снимка фотографы и ждали весь вечер) и пошел сказать Хоби, который блаженно разглядывал какой-то портрет, чуть ли не уткнувшись в холст носом, что я ненадолго уеду.

– Хорошо, – осторожно ответил он, обернувшись ко мне. За время работы у него я и отпусков-то почти не брал, не говоря уж о том, чтоб уехать куда-нибудь. – Уедешь с… – он мотнул головой в сторону Китси.

• Предыдущая
• 168/204
• Следующая