Первый дон - Пьюзо Марио - Страница 63
- Предыдущая
- 63/87
- Следующая
Наконец Санчия решила помочь невестке прийти в норму. Заставила себя забыть собственную боль и посвятила себя детям и Лукреции. Изо всех сил старался и Хофре, утешал Лукрецию, когда она плакала, гулял с детьми, читал им сказки, по вечерам пел колыбельные.
Именно в это время Лукреция начала переоценивать свои чувства к отцу, брату, Богу.
Чезаре пробыл в Венеции больше недели и готовился к отъезду в Рим, чтобы продолжить военные действия. Последний вечер в Венеции он провел с давними друзьями по университету в Пизе. Они пили вино, вспоминали годы учебы, наслаждались неспешной беседой.
Если днем Венеция с толпами людей на улицах, дворцами, золочеными крышами, величественными церквями и арочными мостами поражала великолепием, то с заходом солнца город погружался в зловещий мрак. Влага, испаряющаяся с поверхности многочисленных каналов, затягивала город густым туманом, в котором дорогу домой с трудом находили и местные жители. Проулки между домами и набережные каналов превращались в ловушки, где горожан поджидали воры и злодеи, не решавшиеся появляться на улицах при свете дня.
Чезаре направлялся к своему дворцу, когда боковым зрением уловил полосу света, упавшую на канал. Обернулся: за его спиной кто-то открыл дверь.
Увидел троих мужчин в деревенских одеждах, быстро приближающихся к нему. В темноте поблескивали кинжалы.
Чезаре уже бросился к своему дворцу, но увидел, что путь ему преграждает еще один мужчина, который тоже держит в руке кинжал, и понял, что попал в западню.
Без раздумий, головой вперед прыгнул в канал, который протекал параллельно улице, его поверхность покрывал густой слой мусора и городских отходов. Плыл под водой, пока грудь едва не разорвалась от недостатка воздуха. Вынырнул на поверхность у противоположного берега.
Увидел, как двое мужчин перебегают канал по арочному мостику. В руках они держали не только кинжалы, но и факелы.
Чезаре глубоко вдохнул и, вновь уйдя под воду, заплыл под мост, где покачивались на воде две привязанные к пристани гондолы. Затаившись между их бортами, молил Бога, чтобы его не увидели.
Мужчины бегали по обоим берегам канала, заглядывали во все проулки, выходящие на набережные. И всякий раз, когда они оказывались рядом с мостом, Чезаре уходил под воду и оставался там, сколько мог.
Наверное, прошла вечность, прежде чем мужчины собрались на мостике у него над головой. Он услышал, как один пробурчал: «Римлянина нигде нет. Должно быть, утонул».
– Лучше утонуть, чем плавать в таком дерьме, – заметил второй.
– Пожалуй, на сегодня хватит, – по тону чувствовалось, что говорит главарь. – Неро заплатил нам за то, чтобы мы перерезали ему горло, а не гонялись за ним по улицам.
Чезаре вслушивался в их шаги, пока они не затихли.
Опасаясь, что ему устроили засаду, Чезаре поплыл вдоль берега, добрался до Большого канала, потом до пристани у своего дворца. Ночной сторож, приставленный дожем, удивился, что почетный гость прибыл не по суше, а по воде, дрожащий от холода и дурно пахнущий, но, конечно же, помог ему выбраться на берег.
Во дворце Чезаре принял горячую ванну, надел теплый халат, выпил горячего хереса. Долго сидел, глубоко задумавшись. А потом приказал подготовиться к раннему отъезду, чтобы с восходом солнца отправиться в Венето. Там начиналась суша и он мог пересесть с гондолы в дожидающуюся его карету. Спать в эту ночь от так и не ложился.
Едва солнечные лучи окрасили бухту в розовый цвет, Чезаре ступил с пристани в большую гондолу. Его сопровождали трое охранников, вооруженных мечами и арбалетами. Они уже собирались отплыть, когда на пристань спустился широкоплечий, коренастый мужчина в темно-синей форме.
– Ваше высочество, – обратился он к Чезаре, – позвольте представиться перед тем, как вы покинете нас.
Я – капитан городской стражи, охраняющей этот район.
Приношу извинения за случившееся этой ночью. В Венеции полно воров и бандитов, которые грабят всех, кто по ночам попадается у них на пути.
– Так, может, и вам следует держать на улицах больше людей, чтобы горожане смогли обратиться к ним за помощью, – голос Чезаре сочился сарказмом.
– Вы окажете нам большую услугу, – продолжил капитан, – если отложите отъезд и пройдете со мной туда, где на вас напали. Ваши охранники могут подождать здесь. Мы проведем обыск в соседних домах, и вы, возможно, опознаете кого-нибудь из нападавших.
Чезаре не знал, что и делать. С одной стороны, хотелось уехать, с другой – найти тех, кто покушался на его жизнь. Однако поиски бандитов отняли бы слишком много времени, которого и так не хватало. В том, чтобы ловить их самому, необходимости не было. В Риме ждали дела поважнее.
– Капитан, при обычных обстоятельствах я бы обязательно вам помог, но меня ждет карета. Я хочу до заката солнца добраться до Феррары, потому что сельские дороги не менее опасны, чем ваши улицы. Поэтому прошу меня извинить.
Стражник улыбнулся, коснулся рукой шлема.
– Вы собираетесь в скором времени побывать в Венеции, ваше высочество?
– Надеюсь на это, – кивнул Чезаре.
– Тогда, возможно, вы нам и поможете. Если не возражаете, я свяжусь с вами. Я – Бернардино Нероцци, но все зовут меня Неро.
По пути в Рим Чезаре долго размышлял о том, кто нанял капитана городской стражи, чтобы убить его в Венеции. Но понял, что ответа ему не найти. Слишком многие хотели его смерти. «А если бы покушение удалось, – с улыбкой подумал он, – подозреваемых было бы столько, что заказчика точно бы не нашли».
И все-таки хотелось понять, откуда исходила угроза.
От родственников Альфонсо, которые хотели отомстить за его смерть? От Джованни Сфорца, униженного и оскорбленного разводом, причиной которого признали его импотенцию? Или от одного из Рарьо, разъяренного пленением Катерины Сфорца? Или от Джулиано делла Ровере, который ненавидел всех Борджа, пусть и прикидывался цивилизованным человеком? Конечно же, послать убийц могли и правители Фаэнцы, Урбино или любого другого города, не желавшие терять власть. Или сотни людей, затаивших зло на отца.
Когда карета привезла Чезаре к воротам Рима, с уверенностью он мог сказать только одно: кто-то очень хотел его смерти, а потому следовало почаще оглядываться.
Изгнание из рая далось Лукреции нелегко. Ранее она жила и любила в волшебных, сказочных мирах, теперь пелена наивности спала с ее глаз. И как же она горевала!
Пыталась вспомнить, когда все началось, но получалось, что вокруг все оставалось как прежде, изменилась только она…
В детстве отец, посадив ее на колено, рассказывал ей захватывающие истории об олимпийских богах и титанах.
И не видела ли она в нем Зевса, величайшего из богов Олимпа? Разве не у него голос гремел, как гром, слезы текли реками, улыбка сияла, как солнце? И не себя ли она считала Афиной, дочерью-богиней, которая уже взрослой выступила из его головы? Или Венерой, самой богиней любви?
Ее отец читал Библию, размахивая руками, меняя тембр и интонации голоса. И тогда она отождествляла себя с прекрасной Евой, искушаемой змеем, а также с благочестивой Мадонной, давшей жизнь самому Иисусу.
В объятьях своего отца она чувствовала себя защищенной от напастей, Святейшего Папы – от зла, поэтому она никогда не боялась смерти, в полной уверенности, что ей будет хорошо и в объятьях Отца Небесного. Разве все трое не сливались в одном?
И только теперь, когда она надела черную вуаль вдовы, от этих иллюзий не осталось и следа.
Когда она наклонялась, чтобы поцеловать холодные, застывшие губы мертвого мужа, она испытала ужас смертного, осознавшего, что жизнь – страдания, а впереди нет ничего, кроме смерти. У отца, у Чезаре, у нее самой. До этого момента в своем сердце она считала всех близких бессмертными. И теперь оплакивала всех.
- Предыдущая
- 63/87
- Следующая
