Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) - Савин Владислав - Страница 76

— И что же вы от нас хотите? Вы понимаете, я не могу сейчас слишком многого обещать. А тем более дать реально прямо сейчас.

Сталин, не глядя, протянул руку назад, и секретарь тотчас же вложил ему извлеченный из папки конверт. Сталин мельком взглянул и протянул де Голлю. Это было письмо из Лиона, от девочки Жанны, двенадцати лет: «Мой папа пропал без вести в России. Может быть, он жив и в плену? Можно ли, когда война кончится, отпустить его поскорее? Мы с мамой возвращаем вам это — всё, что у нас было». И пачка бумажек внутри — облигации русского, еще царского, займа.

— Письмо подлинное, — сказал Сталин. — Фамилия, адрес — можете приказать проверить своим людям. Адресовано лично мне, как и через кого оно сюда попало, к делу не относится. Отец ее жив, его имя есть в списках взятых в плен на Днепре — среди прочих четырехсот тысяч французских солдат, находящихся сейчас на нашем иждивении, а оно, между прочим, денег стоит. Вот калькуляция, сумма выходит почти вдвое больше, чем вы пытаетесь нам предъявить. Так как, господин де Голль, не будем обижать ребенка?

Француз был потрясен таким изощренным коварством, ударом под дых! Конечно, сейчас Франция не в том положении, чтобы требовать у СССР возврата тех долгов, и облигации царских займов стоят не дороже нарезанной бумаги — но кто знает, как обернется политическая ситуация через двадцать, тридцать лет, полвека? А проценты по займу растут — и проценты на неполученный процент тоже. Теперь же оказывается, что Франция не только никогда не получит этот долг, но еще и сама должна столько же, причем «под обеспечение» жизнями сотен тысяч своих граждан, которые в случае отказа сгинут в ледяной русской Сибири!

— Неужели вы не понимаете, что у нас просто нет денег расплатиться с вами сейчас?

— Мы не настолько жестоки, генерал. И зачем убивать тех, кто может работать на наше благо? Добровольно работать — знаете ли вы, сколько из пленных солдат великой армии Наполеона так и остались в России, никогда не вернувшись во Францию, бывшую тогда весьма неуютным и голодным местом? Последний из них — и, наверное, вообще последний солдат той армии — умер в Саратове в 1894 году. Сибирь — это не только снег и медведи, это еще и заводы, стройки, быстро растущие города. И если кто-то из ваших пленных проявит усердие в работе и будет лоялен, мы вполне можем предоставить ему наше подданство. Но несомненно, многим захочется вернуться на родину. Мы знаем, что держателем основной массы бумаг царских займов является не французская казна, а частные лица, так что аннулировать этот долг вы не можете, даже если бы хотели. Но мы согласны на уплату нам суммы за содержание ваших пленных — такими же облигациями. И когда вы после окончании войны вернетесь в Париж, то обратитесь к своим гражданам — кто хочет скорее увидеть своих мужей, отцов, братьев? И, наверное, многие добрые французы согласятся отдать свои ничего не стоящие ценные бумаги ради возвращения соотечественников — или вы настолько плохо думаете о своем народе? Надеюсь, во Франции не найдется таких же ловкачей, как у Гитлера, кто завалил швейцарские банки фальшивыми долларами и фунтами. И также, вы понимаете, о военных преступниках, запятнавших себя кровью нашего мирного населения, речь идти не может.

Де Голль пожал плечами.

— У меня нет выбора, маршал Сталин. Но вы — дьявол. Если наживаетесь на чужой беде. Признаюсь, я очень рассчитывал хоть на малую возможность получить этот долг. Вы ведь знаете, что с нами собираются сделать британцы?

— Это был выбор Франции, генерал. «Виши» было не группой каких-то самозванцев, а Национальным Собранием Франции, бежавшим в этот город из Парижа при наступлении немцев — то есть законной французской властью. И именно оно столь же законно дало диктаторские полномочия Петену, так что он не узурпатор, а законный правитель Франции. Значит, решение капитулировать, когда еще можно было сражаться — было не его личной волей, а выбором Франции. Как и присоединение к Еврорейху. Вы дважды сами сделали свой выбор — и теперь не хотите принять последствия?

— Меня не было в Виши. И это было не моим выбором!

— Ну так сделайте свой выбор сейчас, генерал. Желаете по окончании войны оказаться в положении побежденного — или всё же войти по праву в лагерь победителей? Тогда, думаю, и Уинстону Черчиллю придется поубавить свой аппетит.

— Что вы имеете в виду?!

— Вы знаете, что на советско-германском фронте сражается авиаполк «Нормандия», и очень хорошо. Мы согласны развернуть его в полноценную авиадивизию, а то и корпус — насколько хватит личного состава, ведь в ваших силах всячески способствовать отправке французских летчиков из Англии в СССР? Также мы намерены из упомянутых четырехсот тысяч ваших пленных сформировать пехотные и танковые части, которые будут воевать за освобождение Франции. Нет, не английским десантом — независимо от того, что ответит Италия, мы вступим на ее территорию, с разницей лишь — как союзники или враги. Венеция, Милан, Турин — и уже граница Франции! И как будет с вами разговаривать сэр Уинстон, если Париж будет освобожден не его войсками, а вашими, пришедшими с юга? От Германии мы будем требовать безоговорочной капитуляции перед всеми тремя державами, независимо от смены правительства в Берлине. По отношению к Франции этого условия нет. И при вашей победе вы можете рассчитывать на поддержку СССР — вот только постарайтесь не проиграть эту вашу войну!

— Кто будет командовать этой армией?

— Вопрос очень интересный, генерал. Вы не забыли, что ваши военачальники во время вашей «странной войны» были гораздо больше озабочены «искоренением в армии коммунистической заразы», чем боевой подготовкой, — и в итоге немецкое наступление в мае сорокового застало ваши войска врасплох! Пришлете вы кого-то из Англии — а вдруг он как Коморовский окажется? И предпочтет потерпеть поражение, лишь бы нам навредить?

— Но надеюсь, всё же не вашего, русского генерала? Это будет уже не комильфо!

— В войске Польском у Берлинга одним из полков командует полковник Красовский. По виду поляк, говорит на чистом польском — все принимают его за истинного пана. Однако же он родился в Красноярске. У нас говорят, победителя не судят, а дареному коню в зубы не смотрят. Может быть, и найдем среди пленных кого-то, заслуживающего доверия. А если не найдем… Вы не находите, что Севастопольский бульвар в Париже — это оскорбление для России?

— А вы собираетесь, как царь Николай Первый, «прислать миллион зрителей в серых шинелях»? Вот только всего через десяток лет после того случая в Париже и появился Севастопольский бульвар.

— А еще через пятнадцать — Германская империя, Второй рейх, была провозглашена в вашем Версале, у стен осажденного пруссаками Парижа. И вы не будете отрицать, что и в прошлой Великой войне вы были бы разбиты, окажись против Германии один на один? Три германских вторжения, ставящих вашу страну на грань существования, и всего за три четверти века — вам не кажется, что это слишком много? Желаете, чтобы лет через двадцать французы снова бежали от немецких бронедивизий или рыли окопы где-нибудь на Марне — или же чтобы с германской территории никогда больше не исходила угроза войны? Надеюсь, что в данном вопросе интересы Франции и СССР совпадают. Хотите лично командовать этой армией, генерал?

— По крайней мере иметь право отдавать приказы тому, кто ее поведет. И вместе с армией вступить в Париж.

— Ваше право. Тогда позаботьтесь, чтобы эта армия была достаточно многочисленна. Мы можем организовать вам поездку по местам содержания французских пленных и ваши выступления перед ними. И те, кто вступит в эту армию «Сражающейся Франции», конечно, не будут должны нам ничего — странно было бы требовать за содержание с тех, кто готов пролить за нас свою кровь, воюя против общего врага. Однако снаряжение армии тоже стоит больших денег. Ваши же трофейные танки «Сомуа-35», «Рено» и «Гочкис», артиллерия, стрелковое оружие — строго по смете, сколько платила за них французская казна перед войной. Надеюсь, вы не подвергаете сомнению наше право собственности на всё это имущество, сданное вами при капитуляции немцам и с боем захваченное советскими войсками?