Большие люди (СИ) - Волкова Дарья - Страница 36

• Предыдущая
• 36/50
• Следующая

В машину она больше не садится, просто проходит следом за въехавшей за забор «Тундрой».

Дом внутри производит впечатление. Но Григорий не дает ей рассмотреть, тянет на улицу.

— Пойдем, пруд тебе покажу, пока еще светло!

Идти приходится по колено в снегу, Гриша идет первым, утаптывая снег, иногда оборачиваясь и подавая ей руку. До пруда недалеко, а прямо за ним начинается уже лес — белый и совсем сказочный.

— Здесь пара выдр живет… или жила… теперь не знаю… Они забавные.

Голос его звучит задумчиво, даже грустно. Наверное, непросто ему возвращаться в то место, которое ему когда-то принадлежало. А теперь — нет. Зачем, интересно, они приехали именно сюда?

— Так и жил здесь один? — она пытается перевести разговор, отвлечь его от невеселых воспоминаний. — Не страшно? А вдруг не только выдры тут водились? Серый волк из лесу не выходил?

— Волк не приходил, — усмехается он. — А жил — да, один. Не страшно как-то.

— И не скучно? — она задает вопрос без задней мысли, но, прозвучав вслух, он кажется ей двусмысленным.

— Ну… не то, чтобы все время один, — он неожиданно серьезен и смотрит ей прямо в глаза. — Наезжали ко мне иногда.

— Да? — а ведь разговор явно с подтекстом, но остановиться она не может. — И где сейчас эти… наездницы?

— Сошли с дистанции.

— Что так?

— Но, если быть совсем точным… наездницу Георгий Александрович снял с соревнований. За нечестную игру.

— Гоша?!

— Угу. Слушай, Люсь, это длинная и непростая история. Я потом тебе как-нибудь расскажу, ладно? Просто, я сказать хотел… что на данный момент я один. В смысле…

Он замолкает. Неслучайно сказаны эти слова, совершенно неслучайно. Как реагировать, Людмила не знает, поэтому просто кивает. И снова меняет тему разговора.

— Ты… тебе хорошо здесь жилось?

— Наверное, — он пожимает плечами, глядя куда-то поверх пруда, в сторону леса. — Да какое «наверное», хорошо мне тут было, врать не буду.

— Жалеешь… о том, что теперь… все иначе?

— Отчасти. Хотя, — он переводит взгляд на нее, — знаешь, говорят, что настоящий мужчина должен сделать три вещи: построить дом, посадить дерево и воспитать сына. Деревьев я тут посадил несколько, вон кедр маленький, видишь? Это я сажал два года назад. А вот дом… Я его готовый купил, не строил. Так что… Наверное, все в жизни надо делать правильно. Может быть, успею еще… И дом построить. И остальное… — он замолкает, а потом спохватывается: — Люся, у тебя уже нос красный. Замерзла? Пошли в дом!

Гриша привез с собой продукты и даже имел намерение приготовить ужин. Но когда Люся достала из сумки то, что ей насильно впихнули с собой: пакет, полный свежих пирогов и ватрушек, про все свои планы Григорий забыл. В итоге ужинал Гриша чаем с пирогами, а Люда, у которой что-то совсем неважно было в последнее время с аппетитом — нарезанным сыром трех сортов и фруктами. Очень даже вкусно. А потом они в компании бутылки красного вина перебрались на диван перед камином. Живой огонь завораживает, вино терпко тает на языке, и рядом звучит его голос… Он рассказывает о каких-то простых бытовых вещах: о том, как поначалу дымил вот этот самый камин, и пришлось разбирать часть крыши и перекладывать дымоход. Или о том, что именно из предметов интерьера покупал еще он, а что уже дело рук жены нового хозяина дома. Но постепенно голос его становится все тише, а паузы в разговоре — все ощутимей. А потом он и вовсе замолкает.

На ее лице пляшут отсветы от камина. Светлые язычки выхватывают то упавшую на лоб прядь волос, то часть зарумянившейся щеки, то, вдруг — губы. А все остальное тонет в тени. Он ставит свой бокал на пол, забирает ее бокал и отправляет его туда же. И придвигается совсем близко.

Надо быть терпеливым и внимательным. Надо дать ей время. Нельзя торопиться. Все его благие намерения идут прахом, как только он касается ее губ, нежных, мягких. И он делает так, как всегда, как привык — жадно и напористо. И приходит в себя лишь когда его руки уже под ее джемпером, уже глядят изгиб спины, и он собирается поднять свои руки вверх и вперед, чтобы потрогать, наконец, то, о чем он, разумеется, до этого момента не раз думал. А ее ладошки упираются ему в плечи и так просящее, жалобно:

— Гриша… Гришенька… пожалуйста… не надо…

Не то, что стоп-сигнал перед глазами зажегся — даже сирена в ушах завыла. Отстранился резко. Идиот! Он ее все-таки напугал. Своим напором, тем, что слишком поторопился. Ведь понимал же, что нельзя так, но вот привык и по-другому никогда не делал, и…

А вот теперь она сидит в противоположном углу дивана, буквально вжимаясь в спинку. А он… Он все испортил, похоже. Как исправлять, понятия не имеет, что делать, ясно только в теории, а на практике подлая натура берет верх и прет напролом. Неужели все-таки обидел? Знать бы — чем именно? И что теперь говорить? А начинает говорить вдруг она.

— Гриша, ты извини меня, но… Ты только пойми меня правильно…

Было ясно, к чему все идет, с самого начала. Она ведь не девочка, тридцать лет, взрослая женщина. Не выдрами они сюда любоваться приехали, в самом же деле! И не то, чтобы она была против. Но вот как оказалось…

Он ее жарко и жадно целует. А в голове бьется вопрос: почему сейчас — да, а тогда — нет? Что изменилось? Сама Люся не изменилась. Она бы многое отдала, чтобы знать, что происходит у него в голове. И почему он передумал? А вдруг… ну, а вдруг… вот сейчас он начнет… начнет знакомиться с ее телом более… плотно… и… А вдруг ему не понравится? И он снова… передумает? А второй раз она уже не выдержит такого! Трусливый страх в душе берет верх над доводами рассудка, и она пытается остановить его. Иначе может быть слишком больно. Ей.

Никогда он не бывал в такой ситуации. Будто не тридцать пять лет ему, а восемнадцать. Ни одной внятной мысли: что делать, как исправлять. Да, похоже, никак и не исправишь. Поторопился, так включай задний ход, пока не сделал еще хуже. Первый раз с ним такое, что приходится отступаться. Но — надо. Иначе нельзя.

— Люся… — он вздыхает. — Извини. Извини. Наверное, я чересчур… Я не хочу давить на тебя, и если ты не хочешь, то я…

Не мастак он объяснять, особенно то, что и сам не очень хорошо понимает. У Люси двигаются губы, будто она что-то хочет сказать, но так и не произносит ничего, лишь кивает неуверенно.

И в голове вдруг всплывают слова брата. Дави на жалость, импровизируй… Звучит как бред, но, может быть, попробовать стоит? Хотя… импровизация — не его стиль. Но он рискнет. Встает с дивана, засовывает руки в карманы от греха подальше.

— Люсь, ты, правда… не сердись на меня… Я совсем не умею… делать правильно, красиво. Не принц, словом. Вечно все у меня через… одно место.

— Да ты-то тут причем! Гриша, ты все не так понял! — она еще и спорить с ним пытается! Нет уж, это его импровизация на заданную тему.

— Лютик, да как тут не понять, — он делает пару шагов в сторону от камина, потому что припекает. — Все очевидно. Ты — девушка молодая, интересная, у тебя есть… гхм… определенные ожидания… требования… к мужчинам. Имеешь право, при твоих-то данных…

Она пытается что-то возразить, но он поднимает руку, призывая ее к молчанию.

— Люся, не спорь, я лучше знаю! Я тебя старше! Да, — вздыхает он, — старше. На пять лет, а это немало. И внешне… на принца мало похож. Я понимаю… я человек простой, без образования… И не напоминай про мой диплом, — в ответ на ее попытку что-то сказать. — Я это за образование не считаю, бумажка просто! Характер у меня далеко не сахар, трудно со мной. Да и в материальном плане — непонятно. Того и гляди… без пяти минут голодранец. Так что… — он поводит плечами, — ты в своем праве, Люсь. Зачем тебе такой, действительно? Извини. Извини, что так вышло. Я… я не хотел тебя обидеть.

Честно говоря, он сам себе не верил, когда это все говорил. Но, может быть, Люся поверит? Хотя, судя по раздавшемуся звонкому смеху — не поверила.

• Предыдущая
• 36/50
• Следующая