Большие люди (СИ) - Волкова Дарья - Страница 37

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая

— Ой… — она наконец-то перестала смеяться. — Домашняя заготовка, да, Григорий Сергеевич? Хорошая попытка. Гриш, ты сам-то себя слышишь? Бедненький, несчастненький, никому не нужный… На комплименты напрашиваешься?

— Не напрашиваюсь, — буркнул. А потом, не удержавшись, усмехнулся. — И не такой уж я подарок, это правда.

— Может, ты не подарок, так и я не именинница, — отвечает Люся расхожей фразой.

Смех смехом, а романтический вечер с треском провалился. Ну, а что он хотел? За один раз добиться такой женщины? Ладно, надо капитулировать с достоинством.

— Люсь, на втором этаже спать не предлагаю, там так и не прогрелось толком, прохладно, — и это правда. Только он сам изначально полагал, что им вдвоем это помехой не будет, авось не замерзнут. — А здесь диван удобный, у камина тепло. Я постельное белье тебе принесу, подожди, хорошо? Сейчас, пару минут и я вернусь.

Он уходит. А она остается сидеть на диване с каким-то странным ощущением. Он поступил так, как она хотела, но откуда это чувство неудовлетворенности?

— Люся, — окликает он ее от лестницы. — Вот, — на перила шлепает стопка белья. — Спокойной ночи. Если вдруг что понадобится, зови — я буду на втором этаже.

И, прежде чем она успевает что-то сказать, разворачивается и уходит вверх по лестнице.

Люся рассеянно смотрит на огонь в камине, даже не думая идти за оставленным ей постельным бельем. Совершенный сумбур в голове. Она сказала «Нет», и он остановился, хотя был так настойчив. Значит, что? Уважает, наверное. Ему важно, чтобы ей было комфортно. Только ей-то самой почему так некомфортно?! Григорий поступил, как взрослый, разумный мужчина. А она?! Ведет себя, как истеричная малолетка, честное слово! Комплексы у нее, видите ли… Не поздновато ли вы о них вспомнили, Людмила Михайловна? Раньше надо было думать, когда соглашалась сюда ехать.

В спальне второго этажа на окнах полупрозрачный тюль. Но все равно в комнате угадывается лишь большая кровать, все остальное теряется в темноте.

— Гриша?

— Да, — откликается он, невидимый, со стороны кровати. — Что-то случилось, Лютик?

— Гриш, я сказать хотела… — она подходит к постели, садится на краешек. — Ты не прав.

— В чем?

— Не в тебе дело.

— А в ком?

Она вздыхает. Ну, не признаваться же ему в своих комплексах, глупых мыслях и сомнениях? Протягивает руку и находит его ладонь на прохладной простыне.

— Уж не в тебе точно. Ты… замечательный. Такой… — ей не хватает слов, а он вдруг придвигается снова. Отводит волосы от ее лица, легко касается щеки.

— Люся, если я такой замечательный — почему?

Она просто не знает что, сказать. Наверное, тут просто не надо уже говорить. Делать надо. И она сама придвигается к нему, едва угадываемому, и кладет голову на плечо. И понимает, что только кожа под ее щекой, и он как минимум по пояс — голый. И это почему-то не пугает. Его ладонь ложится ей на поясницу, поглаживает тихонько. А в ее голову вдруг врываются воспоминания: как она ему делала массаж, и он был вот такой же, по пояс обнаженный, а она представляла разное, фантазировала. Или о том, как она вот так же сидела на лестничной площадке, положив голову ему на плечо, и тогда, в тот момент, не было никого ближе его, роднее, на целом свете. Так какого черта она морочит себе голову сейчас? Не об этом ли она мечтала?

— Люсь, — его пальцы замирают на ее пояснице. — Если ты сейчас, сию же секунду не исчезнешь отсюда… — глубокий вздох, плечо двигается под ее щекой, — я начну к тебе приставать.

— Что уж теперь, — ответным вздохом, прижимаясь плотнее щекой к теплой коже, — приставай.

Еще одно подъем-опадание широких плеч.

— Не проси меня потом остановиться. Не смогу.

— Не попрошу.

Она поднимает лицо и их губы наконец-то снова встречаются. Чтобы не размыкаться долго.

У Люси так и не получилось остаться один на один со своими мыслями. В город они вернулась уже под вечер воскресенья. А дома надо было непременно сделать невозмутимое лицо и выдержать допрос с пристрастием. А когда, уже вечером, она все-таки осталась наедине сама с собой, то просто «выключилась», будто не отдыхала за городом, а трудилась там не покладая рук. Это все нервное, не иначе.

А на следующий день — привычный ранний подъем, дети, их родители, работа. Голова и руки постоянно заняты. А телефон не звонит. Он не звонит.

Именно поэтому, после окончания приема во «Фламинго», когда у нее есть минуть сорок на то, чтобы перекусить, отдохнуть немного перед другой работой, она снова стоит у окна кабинета и смотрит за стекло. Сегодня на улице метет. Как началось в ночь с субботы на воскресенье, так и продолжает вьюжить и кружить. Именно под свист вьюги у них все и случилось.

Несмотря на полный сумбур в голове, который еще предстоит проанализировать, разложить по полочкам и навесить бирки, одно Людмила знает точно: она не пожалеет о том, что произошло. Неважно, как сложится у них дальше, что он сделает или не сделает, скажет или не скажет… Она не будет сожалеть о том, что позволила этому случиться. Это навсегда останется с ней.

Она была с мужчиной. Нет, даже не так. С Мужчиной. Не с таким, как их описывают в глянцевых журналах и дамских романах. А с настоящим, реальным мужчиной, который был таким до самых мельчайших нюансов. Мужчина во всем. В своей немного грубоватой торопливости. В своей тяжести и твердости. В молчаливости, полной лишь хриплого шумного дыхания. И даже в том, что все случилось быстро. А совсем не так, как пишут в любовных романах.

А она не жалела. Наверное, она наивная. Или латентная мазохистка, лишенная чувства собственного достоинства. Но ей безумно льстила эта его торопливость и несдержанность. Значит, хочет именно ее. Значит, именно она ему нужна так, что… Да и не ждала сама Люся многого от секса, так уж ее жизнь сложилась. Неудачный опыт, куча комплексов, длительный целибат… А вот что было важно — это как он обнял ее после, прижал к себе. И негромкое: «Извини меня, Лютик». И еще, чуть позже: «Маленькая, я, кажется, отрубаюсь. Прости. Но я утром исправлюсь, обещаю». А потом он и в самом деле заснул. Но даже это не было обидным. Потому что стоило ей пошевелиться, как его руки вокруг нее сжимались. Даже во сне он не отпускал ее. И вот это было по-настоящему важным.

А утром… Утром он действительно исправился.

Понедельник — день тяжелый. Если ты генеральный директор, то, вопреки расхожему мнению, твой понедельник — день тяжелый вдвойне. А если ты генеральный директор компании, которая переживает не самые лучшие времена, то в понедельник с утра хочется повеситься на собственном галстуке спустя полчаса после начала рабочего дня.

Вот как ни странно, а повеситься ему не хотелось. С мыслями своими остаться хотелось наедине, хотя бы на десять минут. Потому что покоя ему не давали со вчерашнего вечера. Едва он переступил порог дома, как на него накинулся Гошка. И отнюдь не с теми вопросами, которыми он ему грозил накануне. А с сообщением, что к ним «едет ревизор». А точнее, что на них клюнула большая московская рыба в лице столичной инвестиционной компании, в которой и работал, как выяснилось, тот самый однокашник, с которым встречался недавно Гоша. И завтра к ним как снег на голову падают первым утренним московским рейсом потенциальные инвесторы. Спасатели возможные, то бишь. И подготовиться надо как следует к визиту. В итоге они с Жоркой до двух ночи составляли план действий, а с утра пораньше принялись его исполнять. Встретить гостей в аэропорту, потом в гостиницу — их разместить, потом, пока гости отдыхают с дороги, обратно в офис, а там дел тоже куча. Все закрутилось так, что передохнуть некогда. Лишь ближе к одиннадцати он урвал десять минут на кофе. И, прихлебывая ароматный горячий напиток и глядя на белое мельтешение за окном, все-таки позволил себе ненадолго вернуться на сутки назад…

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая