Любовь навеки - Райс Патриция - Страница 9
- Предыдущая
- 9/89
- Следующая
Услышав последние слова, Пенелопа вспыхнула и хотела что-то ответить, но тут раздался стук в дверь. На пороге появился лакей с подносом в руках, на котором лежала визитная карточка. Грэм нетерпеливо взглянул на слугу.
– В чем дело? – сердито спросил он, и лакей затрепетал от страха. Однако, услышав имя гостя, приехавшего к ним в дом, Грэм явно обрадовался и переспросил громовым голосом: – Гай Гамильтон?! Не может быть! Пусть немедленно войдет! Впрочем, нет, подожди... – Грэм взглянул на стоявшую перед ним необутую Пенелопу, одетую в платье со слишком глубоким вырезом. – Скажи ему...
Но было уже поздно. Высокий, стройный джентльмен лет тридцати быстро переступил порог кабинета. Его темно-синие глаза были устремлены на хозяина дома. Пенелопа заметила, что белокурые волосы вошедшего не вздымались над высоким лбом в поэтическом беспорядке, как того требовала последняя мода, а были гладко зачесаны назад. Сюртук из добротной ткани подчеркивал широкие плечи и талию Гамильтона. Узкие, в обтяжку, брюки прекрасно сидели на его стройной фигуре. Это был настоящий лондонский джентльмен. Он просто и дружески, без тени жалости или снисходительности, поздоровался с Грэмом, и Пенелопа сразу же прониклась к нему симпатией.
– Грей, черт тебя возьми, да ты в прекрасной форме, а мне говорили, что лежишь при смерти!
Я знал, что все слухи о тебе – сплошная ложь! А теперь скажи мне...
Однако Грэм остановил друга, кивнув в сторону стоящей поодаль Пенелопы.
– Пенелопа, я хочу представить тебе своего старого друга, сэра Персиваля Гамильтона.
Гамильтон бросил на Пенелопу внимательный взгляд.
– Гай, познакомься, это – моя жена.
На лице Гамильтона отразилось удивление, которое, однако, быстро сменилось радостью. Он явно одобрял выбор своего друга.
– Счастлива познакомиться с вами, сэр Персиваль, – промолвила Пенелопа, протягивая руку Гамильтону. Ее смущало то, что она стоит перед гостем необутая.
– Леди Тревельян, рад познакомиться с вами, – промолвил Гамильтон и, склонившись, поцеловал руку Пенелопе. Выпрямившись, он окинул ее оценивающим взглядом и, придя в восхищение от ее наряда, продолжал: – Если бы я знал, что мне предстоит знакомство с новой хозяйкой этого дома, я оделся бы соответствующим образом.
– Мы как раз говорили об одежде, Гамильтон. Моя жена – настоящая скромница и не желает следовать моде. Но я вижу, что нет необходимости спрашивать твое мнение о ее новом платье, – сказал Грэм довольно язвительным тоном и откинулся на спинку стула, наблюдая за другом и женой.
– Если вы не возражаете, миледи, я все же выскажусь по этому поводу. Цвет платья отлично гармонирует с вашими прекрасными глазами. Куда вы собираетесь выезжать в таком роскошном виде? Дело в том, что я обязательно должен присутствовать там, где вы в нем появитесь, и быть свидетелем того, какой фурор вы произведете среди мужской части населения Лондона.
Пенелопа растерялась и посмотрела на Грэма, иша у него поддержки. Видя, что гость смутил его жену своими комплиментами, Грэм пришел ей на помощь.
– Пенелопа никогда прежде не выезжала в свет, – сказал он. – Думаю, мне следует пригласить к нам в дом друзей и представить ее.
Заметив, что Гамильтон с большой неохотой выпустил руку Пенелопы, Грэм насторожился.
– Такой наряд не для узкого круга друзей, – возразил гость. – Тебе следует устроить большой прием по поводу вступления в брак. Ведь никто в Лондоне не знает, что ты женился. Это даст тебе возможность ввести жену в светское общество.
– Ты слишком долго отсутствовал, Гай, и поля сражения, похоже, притупили твои умственные способности. У меня нет ни малейшего желания становиться объектом досужего любопытства и пересудов в Лондоне. Моя жена прибережет это платье для другого случая.
– Мне оно вообще не нужно, Грэм, – поспешно сказала Пенелопа и, подойдя к мужу, тронула его за руку. – Я не хочу ни наряжаться, ни выезжать в свет. Мне и здесь хорошо. Я вполне довольна жизнью в вашем доме. Позвольте мне вернуться наверх и отказаться от этого наряда.
– О Боже! – взревел Грэм. – Если выдумаете, что я буду вести себя столь же эгоистично, как ваш отец, и не дам вам развлекаться и общаться с людьми, то вы сильно заблуждаетесь, миледи. Я куплю вам не только это платье, но и множество других, и больше ни слова об этом!
Гамильтон выступил вперед, чтобы вмешаться в спор и сгладить неловкость. Он был уверен, что после такого крика бедная женщина разрыдается и выбежит из комнаты. Но он плохо знал Пенелопу.
– Таково ваше желание, милорд? – спокойно спросила она.
К изумлению Гамильтона, на лице Грэма появилась улыбка. – Рассматривайте это как приказ, – заявил он.
– Хорошо. В таком случае обещаю, что к утру вы разоритесь.
И, показав Грэму язык, она вышла из комнаты с высоко поднятой головой, слегка скользя по натертому паркету. Мужчины проводили ее восхищенными взглядами. Когда дверь за Пенелопой закрылась, Гамильтон опустился в кресло и спросил:
– Что, черт возьми, здесь происходит? Грэм холодно посмотрел на него:
– Не понимаю, о чем ты.
Гай пристально вгляделся в обезображенное лицо друга.
– Я не верю своим глазам. Когда я отправлялся на эту проклятую войну, то думал, что тебе недолго осталось жить. Врачи в один голос утверждали, что у тебя нет никаких шансов на выздоровление. Вернувшись в Лондон несколько дней назад и наведя справки, я узнал, что вопреки прогнозам ты все еще коптишь небо, но ни один человек из числа наших знакомых не видел тебя. Ты нигде не появлялся и отвадил от своего дома всех непрошеных визитеров. А потом я услышал об Эксбери, Довиле, Рочестере и некоторых других и понял, что это дело твоих рук. И пожалуйста, не делай вид, что ты не понимаешь, о чем я говорю.
Опираясь на трость, Грэм встал со стула, сильно хромая подошел к камину и, с трудом сохраняя равновесие, разжег огонь. Гамильтон зааплодировал, высоко оценив его актерское мастерство. Грэм нахмурился.
– Я тоже слышал кое-что о двух или трех наших старых приятелях по клубу, – сказал он. – А что случилось с другими?
Грэм медленно повернулся к Гамильтону, стараясь скрыть свое недовольство.
– Все они мертвы или уехали из города. И не говори мне, что ты ничего не знал об этом! Эксбери, этот жалкий сопляк, вступил в кавалерию, ушел на войну и не вернулся. Довиль вдруг узнал, что ему принадлежит плантация где-то на Карибских островах, поспешно уехал туда, и с тех пор о нем никто не слышал. Рочестеру перерезали горло в одном из сомнительных игорных притонов. Смит погиб на дуэли. Зачем я, черт возьми, рассказываю тебе все это? Я уверен, что гибель этих людей – дело твоих рук. Ты в деталях разработал план уничтожения каждого из них и с наслаждением приводишь свои замыслы в исполнение.
– Гамильтон, я всегда подозревал, что у тебя слишком живое воображение и богатая фантазия. Если тебе хочется считать меня причиной гибели всех этих людей, я не буду разубеждать тебя. Но только, пожалуйста, оставь свои соображения при себе и не делись догадками с Пенелопой. Она ничего не знает о моем прошлом, и я не хочу рассказывать ей о нем.
– Черт побери, Тревельян, ты не проведешь меня! Я хочу быть с тобой...
Грэм поднял руку.
– Ни слова больше! – воскликнул он. Некоторое время мужчины молча смотрели друг другу в глаза, пока Гамильтон наконец со вздохом не отвел взгляд в сторону, тем самым признавая, что ему следует уступить.
– Помнится, ты когда-то играл Синюю Бороду в театре... Где это было? В Солсбери? – с усмешкой спросил Гамильтон и стал с интересом разглядывать повязку на глазу своего друга. – Это был прекрасный спектакль, Тревельян. Из тебя получился бы замечательный актер. Жаль, что ты вымахал таким огромным. Крупному плечистому мужчине очень трудно загримироваться так, чтобы его не узнали.
– Еще труднее загримировать такое лицо, как у меня, – заметил Тревельян, не обращая внимания на намеки друга. – Что ты собираешься делать теперь, когда Бонн удалился на свой остров?
- Предыдущая
- 9/89
- Следующая
