Родник - Тайц Яков Моисеевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/37
• Следующая

Он знал, что Петиной мамы уже нет дома — она очень рано уходит в комбинат. Единым духом поднялся он по ещё освещённой с ночи лестнице. Петя — в пальто, в шапке — открыл ему дверь.

— Владик, ты что прибежал? — удивился он. — А в школу?

— Петух, знаешь чего? — торопливо заговорил Владик. — Давай не пойдём сегодня… пропустим один денёчек.

— Почему?

— Да вот… — Владик показал на узел. — Надо закончить, проводку сделать… Потом там разговоры, наверное, начнутся насчёт журнала…

Петя стал задумчиво теребить свой нос. Он не прочь был пропустить школу. Правда, уроки он приготовил, стихи выучил, но в школе, ясное дело, начнётся разговор про журнал. Конечно, за прогул тоже снизят дисциплину, но что же теперь делать! Семь бед — один ответ!

Он начал расстёгивать пальто:

— Ладно, есть такое дело, остаёмся.

Приятели разделись, размотали узел, и Владик стал показывать:

— Видишь, здесь надо фигурки… вот… а здесь проводку…

— А лампочки?

— Вот тут лампочки, шнур, всё…

Петя с охотой взялся за дело. Он по электричеству мастер. Наладить пробку, патрон — всё это он вам сделает не хуже заправского монтёра.

Друзья вырезают фигурки, раскрашивают, приклеивают. Они советуются, как лучше разместить лампочки. Конечно, их надо поместить незаметно, замаскировать за картонной стеной и бумажным раскрашенным небом…

А в школе в это время встревоженная Кира Петровна всё ещё пыталась дознаться: кто же посмел изуродовать классный журнал?

Конечно, в этот день ей ничего узнать не удалось. После уроков она показала журнал Анне Арсентьевне и Егору Николаевичу.

Директор пригласил её к себе, усадил за стол, надел очки и долго разглядывал пострадавшую страницу.

— Да… — сказал он. — Такого случая даже я не припоминаю.

Он снял очки и кулаком, как маленький, стал тереть свои добрые усталые глаза:

— Кто же всё-таки из ваших богатырей способен на этакое?

— Не знаю, — тихо сказала Кира Петровна.

Директор пригнулся к столу:

— А чья; вы говорите, единичка-то?

— Как раз хорошего ученика, Егор Николаевич: Ванькова Владика.

— У нас с вами, кажется, уже не первый раз идёт разговор о Ванькове, — сказал директор. — А за что же, собственно, он получил такую суровую оценку?

— По истории. У Тамары Степановны.

— А… — протянул директор, откидываясь к спинке стула. — Да, она строга. И горяча, горяча… — Он чуть-чуть усмехнулся. — Поспокойнее бы ей надо быть. Это всегда полезней для дела. — Егор Николаевич помолчал. — Ну, и как вы считаете: Ваньков этот ваш, способен он на такую проделку?

Кира Петровна выпрямилась:

— Нет, Егор Николаевич. Ни за что, вот ручаюсь вам, именно Ваньков никогда этого не сделает.

— Так, так… Почему же вы, собственно, уверены?

— Трудно сказать, Егор Николаевич. Я вижу мальчика, вижу его глаза, улыбку, его повадки… мысли его как будто чувствую. Нет-нет, никоим образом! — горячо говорила Кира Петровна, легонько пристукивая после каждого своего слова тяжёлым, каменным прессом по столу.

— Охотно соглашаюсь. — Егор Николаевич, как обычно, пощипал свой подбородок. — Кто же тогда, если, по-вашему, Ваньков отпадает?

Кира Петровна отчётливо представила себе весь свой класс. Слеза за первой партой сидят Толя Яхонтов и Юра Белкин — два спокойных, выдержанных ученика.

В среднем ряду — рассудительный Митя Журавлёв и горячий, вспыльчивый Игорёк-кипяток. Они, конечно, не станут хозяйничать в классном журнале.

Справа, у стены, — Костя Кисляков и Витя Новиков. Эти хоть и шалуны, но на такой поступок не способны.

За ними у окна — Лёня Горшков и Сева Болотин, оба тихие, покладистые мальчики.

Позади них — Владик Ваньков и Петя Ерошин. Кира Петровна представила себе сосредоточенное лицо Владика, добродушно-румяные щёки Ерошина… Ну, эти тоже плохого не сделают.

Сколько она ни прикидывала, всё выходило, что портить журнал некому было.

— Нет, Егор Николаевич, из наших никто не способен на такое дело, — решительно сказала она.

— Тем лучше! — Егор Николаевич поднялся. — А всё-таки я бы вам посоветовал потолковать с Ваньковым. Ведь это такой возраст, знаете…

— Хорошо, я к нему зайду, — поднялась и Кира Петровна.

— Отлично! — сказал директор. — Кстати, завтра на педсовете поставим вопрос о поездке в Краснодон. Но учтите: вашего Ванькова, видимо, теперь взять уж не удастся.

Кира Петровна вздохнула:

— Жалко мне его, Егор Николаевич. Он будет очень тяжело переживать…

Егор Николаевич отнял у Киры Петровны пресс-папье и поставил на место:

— Вот что! Пригласите его на педсовет — с мамой, конечно, или с папой. Поговорим! — Он протянул ей руку: — А вы не расстраивайтесь. Вон у вас и глаза красные. Мы, педагоги, должны, знаете, всегда держать себя в руках. Вот и всё. И журнал не забудьте.

Директор протянул Кире Петровне журнал. Она вышла из кабинета.

«Итак, что же? — думала она, шагая по коридору. — Значит, надо зайти поговорить с Ваньковым. И сегодня же, не откладывая». А разговор, наверное, будет нелёгким, это она предчувствовала.

А Владик и Петя всё ещё трудились над макетом. Они спешили: день был на исходе. Да и велик ли он — декабрьский день! Не успеешь оглянуться, а холодное солнце уже ушло куда-то, украшенные ледяными узорами стекла потемнели и со всех сторон надвигаются долгие зимние сумерки.

День был на исходе, но и работа уже приближалась к концу. Уже были прилажены все фигурки, лампочки. Вдоль задней стенки ящика протянулась проводка. Осталось только приделать вилку, чтобы можно было включить панораму в электрическую сеть.

Скоро Петя и это сделал. Ловкие руки у Пети Ерошина! Глядя на его быстрые пальцы, как не вспомнить его маму, Евдокию Прохоровну Ерошину, которая так искусно справляется с сотнями тонких нитей, без конца бегущих с катушек на сновальный вал! Нет, видно Петя удался в мать и тоже когда-нибудь удивит всех своим мастерством.

Не успел он доделать вилку, как Владик выхватил её у него из рук:

— Где тут у вас штепсель?

— Погоди ты, «штепсель»! Сделаешь короткое, вот тебе и будет штепсель. Дай-ка!

Петя отобрал вилку, подошёл к штепселю, включил, и панорама вмиг озарилась волшебным светом. Засветились окошечки в картонной стене, будто окна настоящего дома. Ночное, раскрашенное акварельными красками небо покрылось красным заревом, точно где-то там, вдали, за домами, полыхает пожар. Алые отблески легли на крохотный красный лоскуток, который Владик прикрепил на спичке над баррикадой. Этот лоскуток изображал красный флаг. Владик отстриг его от уголка старого ситцевого галстука — теперь у него новый, сатиновый.

Шнур был длинный. Ребята поставили макет на пол и сами тоже сели на пол, чтобы удобнее было любоваться.

В комнате стало темно, но это было ещё лучше — в полумраке панорама выглядела ещё красивее. Очень красиво падал свет из окошечек на вату, которая лежала под ними, будто снег. Всё было как настоящее, только маленькое.

Владик был рад. После того как долго, упорно над чем-нибудь поработаешь, всегда бывает приятно увидеть, что ты трудился не зря.

— Как считаешь, Петух, понравится? — спросил он.

— А как же! Ещё бы не понравилось! Ведь это прямо как будто настоящий художник делал.

— А примут её там?

— Конечно, примут. Давай скорей отнесём, а то уж поздно.

— Сейчас!

Владик взял кисточку, узенькую полоску бумаги и вывел аккуратными буквами:

«Работа В. Ванькова».

С минуту подумал и прибавил:

«…и П. Ерошина».

Он приклеил этот бумажный лоскуток к передней стенке макета. Потом приятели завернули макет всё в ту же бязевую простынку, оделись, взялись за белые «уши» и осторожно вынесли своё творение на улицу.

Выло темно. Валил густой снег крупными мокрыми хлопьями. Друзья шли не спеша, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться. А то ещё упадёшь и, чего доброго, разобьёшь лампочки. А без лампочек панорама никакого вида иметь не будет.

• Предыдущая
• 31/37
• Следующая