В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 28

– Это время должно прийти, — сказал Жора. — Я в одной из колонн встретил писателя нашего братства Михаила Даниловича Тимошенко. Он отбывает срок за сроком, теперь уже седой старик, но все еще полон веры в великое грядущее дела Божия в нашей стране.

– Я слышал о нем, читал его произведения, но никогда не встречал его, — сказал Лева.

– О, это замечательный брат! — воскликнул Жора. — Он идет за Христом неуклонно, был гоним за веру еще в царское время, и теперь его гонят.

– А я слышал, что он вполне лоялен к Советской власти и, основываясь на слове Божием, стоит против капитализма.

– Это так, — подтвердил Лева. — Но он неустанно проповедует Христа. Ведь вот и в лагере — он уже кончил срок, но через него обратились несколько душ, и ему за «совращение» дали опять новый срок.

– Расскажи мне про других наших близких, — попросил Лева.

— Все бодрствуют. Сестра Шалье — бухгалтер в главном управлении, ваша сестра Тереза Кливер сначала была в трудном положении, здоровье у нее слабое. Но потом врач-хирург центрального лазарета взял ее в санитарки, она прошла курсы и теперь работает медсестрой. Петя Фомин на тяжелых работах, копает землю, но ничего, бодрый, веселый. Лишь некоторые наши братья устроились по специальности, например, сызранский пресвитер — портным, но большинство в бригадах, на самых тяжелых работах. У некоторых здоровье слабое; конечно, каждый старается поддержать другого. Братья делятся посылками, пайками хлеба, но все же физически некоторые тают.

— А как ты думаешь, — спросил Лева, — много братьев на строительстве этой Горно-Шорской дороги?

Жора неопределенно развел рукой: «Много, не пересчитаешь».

– А сколько их во всем Сиблаге? А сколько их во всех тюрьмах, лагерях, ссылках нашей огромной страны? Кто может вести эту статистику?

– Эта статистика ведется у Бога, — сказал Жора. — Есть Книга жизни, в которой кровью Иисуса записаны все наши имена. Там отмечены все страдальцы, которые в наше время несут на Голгофу крест Христа.

– Да, это так, — согласился Лева. — Один только Бог знает имена всех гонимых за слово Божие.

— Да еще мать – сыра земля, как говорится, ведает, сколько погребено изгнанников, почивших в узах, чьи души отнесены, как душа Лазаря, на лоно Авраамово.

– А ты, Лева, не боишься вот так умереть на чужбине, и могила твоя будет никому не известна, забыта…

– Нисколько, — спокойно сказал Лева. — Я знаю, страдаю за Христа, за мной нет ничего плохого, а умереть за Христа — это приобретение для нас, как и Павел говорил: «Для меня жизнь — Христос, а смерть — приобретение».

Пребывание Жоры в том лагпункте, где находился Лева было очень коротким, но для Левы оно было сопряжено с большой радостью. Жора давал читать ему свою Библию, и Лева читал ее, и даже не просто читал, а словно пил, наслаждаясь дивными потоками живой воды. Он утолял жажду, как утоляет ее путник в безводной пустыне, неожиданно повстречав ручей.

Вскоре агитбригада уехала. Опять потянулись для Левы такие же тусклые дни. На лагпункт пришел этап, состоявший из воровского люда. Жизнь сразу осложнилась: начались воровство, невыходы на работу. Люди приходили на прием к Леве и, симулируя всевозможные заболевания, требовали освобождения. Урки явно работать не хотели.

— Ты дашь мне освобождение или нет? — сжимая кулаки, говорил здоровенный детина, весь покрытый татуировкой.

– Если заболеешь, непременно дам.

– А разве я не больной? Видишь, рука не поднимается.

Лева внимательно осматривал руку, на предплечье была изображена голая женщина, а на плече надпись: «Нет в жизни счастья».

Никаких признаков заболевания не было, но парень не владел рукой, она висела у него, как плеть. Лева садился за стол и как бы неловким движением сбрасывал со стола листок бумаги.

— Эй, дружище, подними, — кричал он.

«Дружище», забыв, что у него рука не владеет, спешил поднять доктору бумажку и пользовался при этом якобы не работающей рукой.

— Ну вот, видишь, — с укором говорил Лева, — работает она у тебя. Меня провести трудно, не первый срок сижу, знаю всякие уловки: и как нагонять температуру, как искусственные язвы устраивать. Вот поработай, если не очень устанешь, то приходи, скажи по-честному. Дадим денек отдохнуть.

Урка уходил, на смену ему приходил другой, кричал, требовал. Некоторые обещали порезать, разгромить амбулаторию, не уходили с приема, мешая принимать других. Все это давило, взвинчивало нервы Левы, а ему так хотелось быть спокойным, справедливым, честным.

Вечерами, закончив работу, он особенно просил своего Небесного Отца дать ему мудрости, как ему общаться с этими людьми воровского мира. Большинство из них его скоро поняли, перестали угрожать, перестали шуметь в амбулатории и вынуждать его, чтобы он во что бы то ни стало дал освобождение от работы. Но были все же и такие, которые никак не хотели или даже не могли понять те добрые слова, с которыми к ним обращался Лева. Тогда Лева вызывал санитарку и говорил ей: «Иди, мой пол». Это было условное обозначение. Она шла на вахту и говорила, что в амбулатории бушуют. Приходили надзиратели, успокаивали и уводили мешавших приему.

Наступала зима. Снега, морозы. Незаметно подошел Новый год. По обыкновению, как и дома в лучшие годы, Лева встретил его в двенадцать часов в молитве перед Богом. Он благодарил Его, что Он удостоил его весь 1935 год быть узником ради имени Его. Он благодарил за Его искупительную жертву.

Молясь, он особенно ощущал великое значение крови Христа, которая омывала всякий грех и освобождала от той пыли, грязи, которая ложилась на душу в той обстановке, в которой жил Лева. Молитвенно встречая наступающий год, он не просил свободы себе, он понимал, что настало время, когда все желающие жить благочестиво, во Христе, будут гонимы. Он просил сил пройти наступающий год так, чтобы он не был бесполезен и чтобы в нем Леве удалось принести наибольшую пользу больным,, страдающим людям.

Он аккуратно переписывался с мамой и в первые дни нового года написал домой большое письмо.

Приводим его целиком.

«4 янв. 1936 г. Темиртау.

Мир Вам! Дорогие, любимые, всегда верные мама и папа!

Приветствую Вас в новом 1936 году той новой жизнью, которая дана нам от Него, чтобы нам быть всегда новою тварью, ибо древнее прошло, теперь все новое. Не знаю, находится ли папа у вас или уже уехал, я пишу письмо вам обоим.

Вот прошел год. Не знаю, много ли хорошего было в нем у Вас, но я доволен и благодарю Бога за все благословения, которыми он посещал меня. Конечно, лучше было бы этот год учиться в институте и быть нам всем вместе, но, видимо, в Его очах это не лучше, и Он дал другое. Этот год заключения прошел, но стремления, надежды те же.

Кажется, безнадежно мечтать об учебе, о жизни творчества, научной деятельности, но — «надежда юношей питает, отраду старцам подает». Хотя у нас нет никаких возможностей, но нет оснований сомневаться, ибо с нами Он, для Которого нет ничего невозможного.

Лучшими часами в прошлом году были, когда я размышлял об истине и разрабатывал те или иные улучшения в лечебном деле. Возможностей мало, но я более познакомился с внутренними болезнями и различными видами дезинфекции. Были недочеты, верю, что Искупитель мой жив и Он делает снега белее. Ласки жизни хуже для меня, нежели ее удары. Как хочется быть в этом году победителем над собой, владеть своим временем, чтобы ни одна минута не была прожита даром.

Чтобы все было использовано для учения, для труда. Прошу продолжать молиться обо мне. Он верен.

Погода у нас изменчивая: ветер с севера, а с ним мороз и холод сибирский, ветер с юга, и с ним потепление, буран, вьюга. Вообще же морозных дней было сравнительно мало, я их не чувствовал почти, находясь больше в помещении. Не мерзнете ли вы в доме? Хорошо ли греет отремонтированная при мне печка, не требует ли она ремонта опять? Как твое здоровье, дорогая мама? Осень, как вы писали, занимались заготовками, хотелось бы пожелать, чтобы в этом году у тебя, мама, было больше ясных дней общения с семейными и была радость, к которой мы призваны. Обо мне печалиться не следует, я думаю, что ты уже привыкла к непогоде и легко перенесешь, если еще встретятся пасмурные дни.