В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 34

«Перегрузка дает себя знать, и врач Багиров сильно огрубел, но, рассердившись, он фактически уже не мог устанавливать категорию здоровья».

Больные всячески старались обмануть врача, усиливая свои жалобы. Когда же нужно было быть отправленным в этап со здоровыми, то заключенный, лишенный стопы и голени, мог так браво пойти к врачу, что тот и не заметит патологию конечности.

Лева писал в своем дневнике: «Больной стоит перед врачом и говорит о своем здоровье, жалуется, не говоря правды. Он или симулирет, или аггра-вирует, или наоборот — дезаггравирует. Врачу трудно выяснить правду. Неприложимо положение, что врач должен верить больному. Здесь верить нельзя. Все привыкли лгать и употреблять ложь во спасение. И лучше вначале больного осмотреть, аускультировать., перкутировать, пальпировать и лишь, когда придешь к выводу, тогда спрашивать». Между тем весна приближалась. В воздухе днем все больше веяло теплом, и истощенные заключенные — эти «любители солнца и костра» — все больше тянулись к теплу.

– Эх, только бы дожить до лета! — говорили они между собою.

– Да, доживем до лета, живы будем, — говорили другие.

28 апреля Лева писал родителям:

«Дорогая, любимая мама! Дорогой, любимый папа! Горячо целую вас. Приветствую миром, верой, надеждой, любовью, которая дана нам от Отца Света, нашего Искупителя. Нахожусь теперь в колонне 8. Среди суеты дня часто вспоминаю о вас. Дни идут, как тень, бесследно, бесплодно. И вот уже скоро 1 мая, начало цветущей весны в Поволжье. Здесь, в Горной Шории, все по утрам морозит, лежит снег, лишь днем тает и по дорогам грязь, вода. Так хочется ясных, сухих дней. А жизнь уходит. С 1930 года в общем в узах. Это вторая весна в этом заключении. Как ни привык, но все-таки человеку свобода дорога.

В сущности некуда спешить (разве только в институт), но надежда не угасает. Частые переезды не легки, каждый раз приходится аклиматизироваться, менять адрес, затрудняется переписка с вами. Но не беспокойтесь. Он печется, сами же мы не можем прибавить себе росту ни на локоть. Работы много, стараюсь, но не всегда бываю точен. Сыт, одет, обут; посылку, о которой писали, еще не получил. Все это ничтожно по сравнению с вечным. Как подумаешь, а ведь мы самые счастливые люди. Мы знаем мир от Него. «Мир Мой даю вам», и не унываем во всех обстоятельствах. Мое благополучие — ответ на ваши молитвы. Жду очередного письма. Люди суетятся много. Помню, в альбоме у нас была открытка — гора из людей, тянущихся к счастью, которое, как мираж, вырисовывается в облаках. Люди тянутся, сильные давят слабых., У нас же иное счастье: огонек горит и влечет. То, что мы имеем возможность трудиться, очень хорошо. Труд глушит в людях дурные инстинкты; праздность — это беда. Мне особенно приятно, что могу приносить пользу людям, ремонтируя их здоровье и предупреждая заболевания. Привет Лиле и всем. Как дядя Петя? Желаю успеха во всем добром. С любовью и надеждой Лева».

В начале мая все всполошились. Большое начальство, начальник всех сибирских лагерей Чунтонов должен был посетить строительство. Заключенные думали, что он приедет с большой помпой, с большой свитой. Но это оказалось совсем не так. Приехали они верхом на лошадях. Вошли в лагерь, и, на удивление всех, большой начальник оказался доступным каждому заключенному. Он со всеми разговаривал, принимал любые жалобы, советовал, и заключенные с удивлением делились между собою, что он относится к ним, как к людям.

Начальство направилось в амбулаторию и стационар. Лева и все санитары, все прибрав и вычистив, что называется, дрожали, боясь, как бы не получилась неприятность, потому что все-таки состояние лагеря было не на высоте.

Начальник лагерей вместе с начальником Горно-Шорского отделения Пронкиным сели в амбулатории на табуретки и пригласили Леву тоже присесть.

— Мы знаем трудности вашей работы и недостатки, но я хочу с вами поговорить об отношении к людям. Вы видите перед собой больного, но не знаете, что он собой представлял в прошлом, каково его отношение к труду теперь. Мы должны видеть перед собой прежде всего живых людей, хотя бы и заключенных.

Начальник замолчал, а Пронкин, как бы продолжая его мысль, сказал: Когда человек теряет здоровье, вы должны особенно за ним ухаживать, чтобы он вышел на волю не инвалидом, а здоровым вернулся к семье и мог содержать ее. Мы понимаем, что вы, служащие, рабочие, крестьяне, временно изолированы, но придет день, когда вы будете снова участвовать в общем строительстве.

Да, мы просим вас, — сказал начальник управления Сиблага, — особенно заботиться о быте, здоровье вверенного вам контингента, наладить профилактику, уход за больными. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы улучшить положение заключенных.

Лева с удивлением слушал начальство. Сколько пришлось ему пережить в прошлом и слышать от других об отношении начальства к заключенным! Это было нечто повое. Как будто среди туч прорвался солнечный луч и озарил все теплом.

«Почему, почему, — думал Лева, — такое высокое начальство стало как-то по-человечески относиться к заключенным? Неужели атеисты могут тоже проявлять гуманность — человеколюбие?»

Не прошло и нескольких недель, как заключенным был объявлен знаменитый «приказ 100 Я». Культурно-воспитательная часть прорабатывала его на собраниях вместе с заключенными. Это был приказ комиссара внутренних дел СССР Ягоды.

В нем указывалось, какими правами могут пользоваться заключенные, говорилось о человеческом отношении к ним, предлагалось использовать заключенных на разных работах только в зависимости от состояния их здоровья.

Да, это в глазах Левы и многих других был явный акт гуманности. Но что это, — спрашивал он себя, — почему, для чего? Может быть, и без Христа люди в состоянии быть добрыми? Говорят же ведь, что «человек меняет кожу», мало-помалу выковывается новый человек, везде и всюду добро должно торжествовать. Но Лева в глубине души был совершенно убежден, что прежде всего людям нужно Евангелие. И он решил лично прилежно молиться за комиссара Ягоду, чтобы Бог открыл ему глаза и он уверовал.

Ободренный указаниями начальства, Лева делал все для того, чтобы улучшить санитарный быт и лечение заключенных. Ввиду того, что среди больных заключенных было много людей, не знающих по-русски, Лева составил для амбулаторного приема упрощенный словарь узбекского, казахского, китайского, корейского языков для работников Сиблага. Он с успехом пользовался им. Вот входит на прием в амбулаторию узбек:

— Салям алейкум, уртак! — радостно приветствует его Лева. Больной улыбается, слыша слова на родном языке. Лева продолжает, заглядывая в тетрадку: — Кель маган ашиа (иди ко мне, друг). Нимбурта? — что болит?

Больной, указывая на живот, говорит: «Карын, карын».

— Коль наг чеш — снимай рубашку! — говорит Лева.

Но вот перед ним китаец, пытающийся что-то сказать знаками.

– Хо-и, — приветствует его Лева. — Юше мо бин? — (что болит?).

– Туи, туи, — говорит китаец и показывает на ногу.

Этот словарь Лева направил начальнику медсанчасти 9-го отделения Сиблага с просьбой размножить его для медработников лагерей. Но ответа на это свое предложение он также не получил. Наступал май, и Лева писал своим:

«Дорогие, любимые папа и мама! Мир вам! Приветствую вас теплом любви и милости, которыми Агнец закланный окружает нас. Поздравляю с наступлением весенних ясных дней, когда солнце своими лучами топит снег, уничтожает смерть зимы и поднимает температуру выше нуля и дает жизнь, и жизнь с избытком. Вот сегодня 5 мая, и у нас первый солнечный день, но холодно и приходится ходить в телогрейке. А у вас, вероятно, весна в разгаре и Волга тронулась. При холодной погоде лучше сидеть над книгой и заниматься, как я это испытал на Севере, в Заполярье.