В Иродовой Бездне (книга 4) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 28

Но они не унывали. Побеседовав о Христе с его близкими, родными и другими крестьянами, которые заходили в избу, они, отдохнув, помолившись, двинулись в обратный путь.

— Будем верить, — сказал Лева, — что путь наш не был бесплодным, посеянное не пропадает.

Многие близкие, родные в Господе провожали Леву. Все верили, что вскоре опять увидят его.

— Мы об этом будем молиться! — говорила молодежь.

Приближался Куйбышев. Поезд останавливался на всех станциях. Это было для Левы мучительно. Хотелось, чтобы поезд летел как экспресс, а ехал Лева в обычном поезде — «Уфа — Куйбышев». Ехал по воинскому билету, выданному ему в Уфе для продолжения пути.

Сердце тревожно билось: как? что будет? Он не сомневался, что теперь его пропишут, выдадут нормальный паспорт, не сомневался, что любящий Господь все устроит. Но встреча с близкими — желанная встреча, и она не могла не волновать его.

На вокзале станции Куйбышев к нему подошел офицер и спросил:

– Вы демобилизованный?

– Да, — ответил Лева.

— По какому адресу вам нужно домой?

Лева сказал.

— Подать машину и отвезти его домой! — распорядился офицер.

Тогда демобилизованных, возвращавшихся в Куйбышев, с почетом развозили по домам.

Вот и родная улица, вот и родной дом. Лева взял чемодан и вещевой мешок, поблагодарил водителя и выскочил из машины. Подошел к калитке.

— Господи, благослови новую жизнь! — прошептал он и вошел во двор.

Глава 30. Возвращенная юность

»… Избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами; насыщает благими желание твое; обновляется, подобно орлу, юность твоя». — «Господь творит правду и суд всем обвиненным».

Псал. 102, 4-6.

Трудно передать ту радость, которую испытывал Лева, когда после долгой разлуки он обнимал родную мать. Но еще труднее рассказать о переживаниях матери, когда она целовала вернувшегося сына. Ведь столько уже было разлук, ведь столько было, казалось, безнадежных положений, когда терялась всякая возможность их встречи, но она молилась, молилась, и Бог отвечал. Ответил Он ей и теперь.

Лева обнимал Анну Ананьевну, глаза которой сияли радостью.

— Вот Господь и привел тебя, Лева, теперь будем трудиться вместе, ты так здесь нужен!

Обнимал Лева и целовал своих сестер.

Семья склонилась к горячей молитве благодарности перед Господом. Лишь одна из его сестер не преклонила колени, а равнодушно стояла в стороне. Лева чувствовал, что она лишена той радости, какую имеют они. Даже о родстве подумалось ему, потому что оно как-то потускнело между ними. Она духовно ослепла, ее жизнь проходила во тьме. Леве было больно за нее, но что поделаешь? Она потеряла веру в Бога.

Лева сел за стол, на который мать ставила угощение. Как давно не сидел он свободно за этим столом, приходил и уходил, как странник; А теперь он знал, что будет жить здесь, трудиться, будет иметь некоторый отдых после всех испытаний.

– Что пишет папа? — спросил Лева.

– Он сейчас находится в Кокчетавской области, в ссылке, — сказала мать. — Бодр, здоров, работает день и ночь.

– Слава Богу! — сказал Лева. — А как дядя Петя?

– Он все с семьей в Фергане, — ответила Анна Ананьевна. — У них большие благословения в общине, он друг молодежи и трудится по-старому.

– Как так по-старому? — поинтересовался Лева.

– У них праздники, и детские и юношеские. Дядя Петя даже выпускает христианскую стенную газету.

– Вот это хорошо! — воскликнул Лева.

– Сегодня собрание, — сказала мать.

– У Доминикии Григорьевны? — спросил Лева.

— Нет, общину зарегистрировали, и на Клинической улице мы имеем небольшое помещение.

Вечером Лева пришел на собрание. Как был, в солдатской шинели и при погонах, прошел вперед.

Близкие, родные лица; полная любовь в глазах. Какой привет!

Пресвитер Василий Алексеевич представил Леве слово. Встав на маленькую кафедру, Лева приветствовал родных, близких, верующих любовью Христа и проповедовал о любви Христа, которая спасает и ведет по жизненному пути. Он говорил четко, ясно, с вдохновением; слова лились из самого сердца.

— Я не чувствую, что годы уходят, юность вернулась, хочется только славить Спасителя и трудиться для Него.

После собрания его приветствовали, обнимали, его окружила молодежь, каждый звал к себе.

— Кто может, пойдемте ко мне, — предложил Лева, — порадуемся вместе.

Молодежь, среди которой были студенты, пошла к нему. Это была задумчивая встреча. Не столько он, сколько каждый брат и сестра делились своими переживаниями, искушениями. Потом склонились на колени и все это сказали Господу.

О, как это было дивно! Там, за окном, была зима, стояла холодная, морозная погода. Там было темно. А здесь светло… и весна. Юные души — цветы жизни — благоухают чудной любовью к Богу, к человеку…

Лева узнал, что Алексей Иванович в Чапаевске лежит в больнице, жизнь его догорает. И он решил назавтра же, не устраивая своих дел, прежде всего поехать, посетить больного. С ним согласились поехать и некоторые из молодежи, которые были свободны.

Поздно ночью легли спать. Мать уложила его на перине.

— Отдыхай, странник! — говорила она. Но, увы, Лева не привык спать на перине, на мягком. С семнадцати лет он спал только на жестком и тут, поворочавшись на мягком, постелил на полу подстилку и почувствовал себя очень удобно.

Но и тогда не сразу уснул он. Он видел воочию весну в людях, ту весну, о которой мечтал в заключении и которую ему удавалось создавать лишь внешне. В разгар зимы он ставил в амбулатории в воду большие кусты черемухи, и они распускались, зеленели листья, цвели грозди белых цветов, каждый больной подходил и улыбался.

— Уже весна! — говорили люди и вдыхали нежный аромат черемухи. Приезжали даже из соседних мест смотреть на эти кусты весны в стационаре амбулатории. Но это был только прообраз. А теперь он видел, как среди стужи греха, тьмы неверья и суеверья появились подснежники. Люди расцветали, соприкоснувшись с Христом.

Когда Лева тихо вошел в больничную палату и осмотрелся, на одной из коек он увидел того, в котором узнал Алексея Ивановича. Худой, изможденный, умирающий. Сердце сжалось у Левы. Он подошел к постели?

— Алексей Иванович! — тихо позвал он.

Больной открыл глаза, он узнал Леву, оживился, попытался присесть в постели и — закашлялся. Туберкулез сделал свое страшное дело. Лева протянул к нему руки, обнял, приподнял и поцеловал в губы.

— Не надо, не надо! — говорил больной. — Я заразный, не надо! Лева плакал:

— Алексей Иванович, как я хотел встретить вас здоровым, как я хотел, чтобы мы вместе еще поработали для Господа!

— Нет, я ухожу, — промолвил больной. Я так жалею, что моя юность прошла впустую. Много слышал я от отца об Отце Небесном. Мой папа Иван Миронович был близок к твоему папе, они трудились, но я жил в суете и, только когда заболел, очнулся. Но, слава Богу, в моем доме были собрания, многие грешники в моем доме нашли спасение, я радуюсь, что не только моя жена и я, но и дети мои спасены.

— Так, может, Бог даст, поправитесь, — сказал Лева, — ведь труда так много, так много…

— Нет, — сказал Алексей Иванович, — пришло время мне идти домой. Господь лучше знает, почему так. Я бы очень хотел трудиться для нашего народа, проповедовать Евангелие, но, видимо, Его воля. Верю: ты, Лева, и Степан Онисимович, наш дорогой старичок, еще потрудитесь. Я же буду ждать вас и всех любящих Христа там, на небе…