Кейн. Ветер ночи - Вагнер Карл Эдвард - Страница 66

«Сказать, что они дышат огнем, было бы неточно. Это убило бы их. Они задерживают дыхание, когда испускают пламя. Горит болотный газ — метан — из пищеварительного тракта. Что-то вроде контролируемой отрыжки с гиперголическим эффектом от гормона, вырабатываемого между первым и вторым рядами зубов. Газ воспламеняется при выходе наружу».

Роман, кстати, современный, сленговый вариант героической фэнтези, насыщенный разговорными оборотами и большинством уже рассмотренных нами компонентов фантастического реализма. Если пищеварительный процесс драконов кажется совершенно невероятным, то Хайнлайн предупреждает вашу критику, заметив: «Нельзя считать странным любой вывих эволюции, если взять для сравнения то, как занимаются любовью спруты». Эта острота, могу добавить, заставила меня броситься к учебнику морской биологии…

Хайнлайн, конечно, «собаку съел» на современной научной фантастике — совсем не плохом полигоне для начинающих писателей фэнтези. Еще один выпускник Школы Реалистического Созидания Миров Джона Кэмпбэла — Пол Андерсон. Достаточно странно, что по ходу действия своего романа «Три сердца, три льва», вышедшего за два года до «Дороги славы», он высказал схожие с Хайнлайном воззрения на биологию дракона. В той книге на Хольгера Карлсена напал огнедышащий представитель данного вида, когда герой переправлялся вброд через реку. Хольгер-датчанин сорвал с себя шлем, зачерпнул воды и плеснул зверю в глотку. Раздался приглушенный взрыв, и дракон пошатываясь поплелся прочь…

«Видишь ли, раз дракон дышит огнем — значит, внутри у него температура выше. Я влил ему в глотку несколько литров воды, и получился небольшой взрыв, как в паровом котле».[6]

С вышеописанными приемами насыщения произведения «фантастическим реализмом» тесно связан и еще один прием, который я за неимением лучшего назову «занятием». Так в театре называют некоторые второстепенные штрихи, которые актеры прибавляют к своей роли.[7] То есть пока один актер что-то говорит другому, тот старается «реалистически реагировать» на данную ситуацию. Он стремится насытить свое присутствие на сцене иллюзией нормальности. Он может нервно двигать по столу украшения, закурить сигарету, почесать колено. Помню, как Ингрид Бергман сыграла в долгой сцене в бродвейской постановке «Обращения капитана Брасбаунда» Бернарда Шоу. Один персонаж произносил довольно длинную речь. По сценарию мисс Бергман было нечего делать, кроме как находиться на сцене во время всего этого монолога. Там, где актриса меньшего калибра просто деревяннно сидела бы, дожидаясь следующей своей реплики, мисс Бергман, как бы невзначай, разыграла целый спектакль, снимая шляпку, поправляя прическу, стряхивая с юбок дорожную пыль и разглаживая на платье складки и рюшки. В то же время она слушала монолог другой актрисы и реагировала на него переменой выражения лица.

Вот это и было «занятие».

Так вот, под «занятием» в фэнтези я подразумеваю дополнительные штрихи ярких мелочей, которые опускают некоторые писатели, но художники помудрее вписывают в скучные, но необходимые куски прозы. Например: предположим, вам по сюжету нужно переправить ваших персонажей «отсюда» «туда». Некоторые писатели просто «монтируют» дальше следующую сцену, как в кино наплывом. Другие, очевидно более чуткие к стилю и настроению, предложат путешествие по ландшафту с эффектной вспышкой мелких подробностей, высвечивающих столь важное для фэнтези настроение и атмосферу.

Художники получше часто применяют «занятие», чтобы сделать запоминающимся, «характерным» какой-то географический пункт. Среди мастеров такой техники числится Лавкрафт. В «Целефаисе» Куранес шагает по улице — и не просто по какой-то улице, а по «Улице Столпов». В «Серебряном ключе» упомянутый мимоходом Нарат обогащен замечанием о «его семи разных воротах и халцедоновых куполах». В «Поисках неведомого Кадата», говоря об Ульфаре, Лавкрафт замечает, что в том городе «в силу древнего и важного закона никому не дозволено убить кошку»; в том же романе, упоминая город «саркоманд», Лавкрафт выделяет его «огромных крылатых львов из диорита».

Как видите, граница между «фантастическим реализмом» и тем, что я называю «занятием», расплывчатая и сомнительная. Однако, суть в ярких описательных подробностях, делающих образ или сцену запоминающимися, в противовес просто реальным. По крайней мере ради этого начинающему автору фэнтези стоит не спеша, вдумчиво прочесть те же «Поиски неведомого Кадата». Лавкрафт вновь и вновь тонко подчеркивает атмосферу своего воображаемого места действия эффективными штрихами подкрепляющих его слова подробностей. Его герой, Рудольф Картер, не просто заходит в зеленую страну грез (дзинь!) — просто взял и вошел. Он спускается «по лестнице из оникса в семьсот ступеней» и проходит через «Врата Глубокого Сна». Мимоходом мелькает каменный истукан. О нем сообщается, что он «высечен из цельной скалы горы Нгранек, что на острове Ориаб в южном море». Нам не просто суют голый город Целефакс, а преподносят его с наброском окружающего ландшафта: Целефакс «в стране Ут-Наргай за Танарийскими горами».

Не менее блестяще применил «занятие» и Эрик Эддисон во «Владычице Владычиц». Представив нам верховного адмирала Джероними, Эддисон замечательно подметил, что тот носил на шее «королевский орден гиппогрифа». В «Черве Оуробороса» он сообщает нам небезынтересный факт, что у его меркурианцев есть рога, обронив при общем описании внешности князя Зигга из страны демонов, что «рога его были выкрашены в шафрановый цвет и покрыты золотой филигранью». В том же романе, в седьмой главе, драматически появляется на сцене главный герой — король Карсе Горис. Автор описывает его костюм, но специфически характеризует эффектный образчик необязательного «занятия» Эддисона — описание плаща Карса Го-риса, сделанного «из шкур кобр, сшитых друг с другом проволокой». Вот как много можно сообщить читателю, изредка добавив необходимую подробность.

Еще одно превосходное применение «занятия» можно найти в той же книге раньше, в третьей главе, после знаменитой сцены борьбы. Эддисон подпускает совершенно необязательного «лишку» сценического колорита, описывая танец Кагу (в котором и без того достаточно «колорита», чтобы сцена удалась для любого писателя с менее щедрым воображением, чем Эддисон). Я говорю о торжественном, степенном танце прелестных кошкомедведей, «рыжих, словно лисы, сверху, но с черным брюхом, округлыми мохнатыми мордами, невинными янтарными глазами, громадными мягкими лапами и хвостами в румяно-кремовую поперечную полоску». Рыжий Фол йот велит этим толстым мохнатым существам «станцевать Гиг». Закончив танец и «стоя бок о бок, лапа в мохнатой лапе, они одновременно поклонились обществу, и Рыжий Фолиот подозвал их к себе и расцеловал в уста».

Такой сцене не нужны добавления для создания колорита… для этого хватило и одного танца Кагу. Следовательно, это — чистой воды приправа.

«Занятие» почти всегда чистой воды приправа. Учтите.

Дальнейшие подробности для усиления колорита и последний пример «продуманности» мира можно отыскать в области флоры и фауны. Когда мир фэнтези четко определен как не Земля, а какая-то другая планета, вроде Барсума или Хеиккарфа, или моих Зарканду и Иридара, он не должен включать в себя знакомых нам зверей и птиц. Это кажется мне столь очевидным, что я не стану растолковывать подробно. Однако же, учитывая, сколь это очевидно, довольно удивительно, сколь немногие авторы данного жанра продумывают флору и фауну своих миров.

Примером этому может послужить Эддисон. Я уже писал, как на Меркурии у него пользуются «ирландским тисом» — вопиющая ошибка. И тут он не одинок. Схожие ошибки допущены Лейбером на Невоне, Джейксом на Пара-земле, Эндрю Нортон в Мире ведьм и де Кампом в мире «Башни гоблинов» и «Часов Ираза». Почему они это делают?