Станция на горизонте - Ремарк Эрих Мария - Страница 16

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая

Женщина ничего не ответила. Кай тоже умолк. Они опять пришли на террасу. Там она протянула ему руку, а он остался стоять и ждал, пока она не исчезнет из виду.

Не произошло ничего такого, что должно было бы его взволновать, — какая-то встреча, несколько слов, малозначительный разговор, — и тем не менее он чувствовал в себе перемену, пусть почти незаметную, но столь же естественную и непререкаемую, как эта женщина. Он пытался найти выражение для этой перемены, но это была такая малость, что ее не удавалось охватить словами. Ему пришлось ограничиться описательным оборотом: то было приятное чувство, имевшее нечто общее с Матиасом Клаудиусом note 5.

Чувство это продержалось недолго и вскоре претворилось в желания. Кай бродил по зданию казино. Незнакомки там уже не было. Он уговаривал себя, что вовсе ее не ищет, но был бы рад, если бы встретил. Зато он наткнулся на Пьеро, который, сидя за игорным столом, смерил его долгим оценивающим взглядом. Это рассердило Кая; он подсел к той же рулетке и стал понтировать. Когда он опять почувствовал, что тот на него смотрит, то, быстро повернувшись, раздраженно встретился с ним глазами и медленно скользил взглядом вниз до шелковой пуговицы у него на воротнике. Пьеро нервно стиснул зубы, но выдержал. Кай утратил к нему интерес и пустился на поиски Фиолы.

Он нашел его в павильоне. Обменявшись с ним несколькими незначительными словами, Кай спросил у него имя незнакомки.

Фиола опешил.

— Как, вы не знаете?

— Нет…

— Тогда этому вашему интермеццо можно позавидовать.

Кай вскинул голову.

— Почему?

— Потому что это самая сложная, капризная и неверная женщина нынешнего сезона.

Кай ждал.

Фиола улыбнулся.

— Лилиан Дюнкерк. Она любит виконта Курбиссона.

Светлая петля гоночной трассы в Монце была целиком предоставлена для тренировок. С раннего утра там раздавался грохот гоночных машин. Парк короля Италии сотрясался от треска взрывов, который вдалеке расплывался долгим затухающим воем, а потом снова накатывал рокотом грозы.

— Дивный концерт, — весело сказал Каю Льевен, когда они направлялись к мастерским.

Прозрачный воздух слегка дрожал. Над трибунами висело первое утреннее солнце. Льевен показал в ту сторону:

— Посмотрите, как свет падает на деревянные поперечины, между тем как позади них все в тени, — это выглядит, точно скелет грудной клетки. Пустые трибуны мне чем-то неприятны. Они способны испортить человеку настроение. Особенно при такой ненужной и навязчивой символике. Вы суеверны?

— Временами.

— Тогда сегодня будьте осторожнее. Делайте лишь самое необходимое.

Хольштейн подъехал к мастерским на машине и крикнул им навстречу:

— До чего же хорошо в такую рань слиться с машиной. Я уже из чистого озорства сделал два круга. Мэрфи, по-моему, жутко злится. Он здесь уже целый час.

Кай щурился на солнце и радовался тому, что приехал на тренировку. У него была потребность несколько дней ничего не делать, — только гонять на машине до потери сил и спать. Он не хотел ни о чем больше думать; пусть проблемы, стоящие на горизонте, попробуют решиться без него. Он уже неоднократно убеждался в том, что этот способ — дожидаться решений, нимало о них не заботясь, — самый лучший. Неделя тренировок в Монце пришлась ему как нельзя кстати. Предстоящее напряжение будет для него чем-то вроде сна, в который погружаешься с полной уверенностью, что, проснувшись, найдешь мир совершенно другим. Это же прекрасно — однажды до изнеможения заниматься работой, для которой требуются только глаза и руки.

Шум моторов был возбуждающей музыкой. Машины невидимо перемещались по трассе и лишь иногда вылетали со свистом, как гранаты, — маленькие плоские снаряды из блестящего металла, колес и резины.

— Сколько заявок подано на сегодняшний день?

— В нашем классе — двенадцать.

Красный автомобиль выскочил из-за поворота и промчался мимо. За рулем из-под белого шлема виднелись прищуренные глаза и сжатый рот.

— Разве это не… — Кай вопросительно взглянул на Хольштейна.

Тот, смеясь закончил:

— Мэрфи.

Теперь Кай вдвойне ощутил живительную свежесть утра. Здесь перед ним была ясная и однозначная цель; четко обрисованная, она стояла сама по себе на фоне смутного, туманного будущего; она не имела с этим будущим ничего общего, а была просто-напросто задачей, пусть и бессмысленной, но манящей.

Водитель красной гоночной машины, как человек, его нисколько не занимал; не имело значения и то, что он немного дерзко — в неверно понятой им ситуации, когда ему, между прочим, еще и охотно помогли усугубить недоразумение, — спровоцировал неприятное столкновение, за которое его следовало бы проучить; нет, имелась совершенно другая причина, вдруг превратившая мысли Кая в воздушные шарики. Это была всегда подстерегающая человека, даже при самом утонченном интеллекте, жажда борьбы, жажда помериться силами, то примитивное первобытное чувство, что нередко загадочным образом сметает прочь рассуждения и рассудительность, не считается с душой, культурой и личностью, а грубо и нетерпеливо распаляет глаза и руки: а ну, подходи, только гляди в оба!

То, что до сих пор было игрой, в этот миг стало реальностью: Кай был готов вступить в борьбу с Мэрфи, был готов на неделю уверить себя в том, что в жизни нет ничего важнее, чем проехать на гоночном автомобиле определенное расстояние и прийти к цели, опередив на несколько метров кого-то другого.

— Давайте начнем. — Он надел комбинезон. — Машину проверили?

— Она в порядке.

— Хорошо. Я сделаю десять кругов. Если вы правую руку вытянете в сторону, я увеличу скорость, поднимете вверх — увеличу еще. Увидев вашу вытянутую левую руку, буду ехать в прежнем темпе, поднятую вверх — замедлю.

Машина проехала трассу длиною свыше десяти километров и вернулась. Льевен держал правую руку вскинутой вверх, и Кай давил на педаль акселератора. Он выжимал скорость и смелее брал поворот. Сделав десять кругов, он остановился. Кровь бурлила у него в жилах, он уже был всецело захвачен гонкой и забыл все свои сомнения и тревоги.

— Теперь — старт!

Машина сорвалась с места, сразу оказалась зажата, притормозила, остановилась, понеслась опять — один, десять, пятьдесят раз, пока не разогналась до надлежащей скорости.

Наступил полдень. Кай вылез из машины.

— Хватит. Я непременно должен поесть. Первый день всегда нагоняет зверский аппетит. Давайте-ка устроим себе основательный ланч.

Он умылся и вместе с Льевеном и Хольштейном направился к ресторану.

— Взгляните, Кай, вон на ту канареечно-желтую машину. Таких не слишком много курсирует между Миланом и Ниццей.

Мод Филби стояла рядом с Мэрфи. Она крикнула навстречу подходившей троице:

— Я хочу взять вас с собой на ланч в Милан.

С наслаждением наблюдала она, как степенно и сдержанно приветствовали друг друга Мэрфи и Льевен. Мэрфи сразу же повернулся к ней снова:

— Я должен буду извиниться — мне надо еще остаться на трассе.

— Я тоже хотел бы сегодня пополудни еще погоняться, — сказал Кай.

Мод Филби простодушно переводила глаза с одного на другого.

— Похоже, вы очень всерьез принимаете гонки?

— Очень.

Льевен предусмотрительно вмешался, чтобы сменить тему:

— Мы можем ведь вместе поесть и здесь. Это, конечно, не ахти что, зато удобней.

— Хорошая мысль. У меня даже припасен для вас в машине ананас, — Мод Филби улыбнулась Каю. — Мы его съедим на десерт.

Это окончательно испортило настроение Мэрфи. Он стал мрачен, как ноябрьский вечер, и почти не участвовал в разговоре. От ананаса он сначала упорно отказывался. Потом, заметив, как насмешливо подрагивают уголки губ Мод Филби, передумал и съел его почти целиком, оставаясь молчаливым и угрюмым. Немного развеселило его изумленное лицо Льевена, который не находил объяснения такой выходке. А Мод Филби затем благодушно попросила у него сигарету.

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая