Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 44

• Предыдущая
• 44/81
• Следующая

Они продолжали сидеть за столиком и были готовы все находить прекрасным, быть веселыми и сбросить груз с души. Но тем не менее, поверх этого всего лежали пыль и пепел, и они не знали, чем это объяснить.

– Почему вы не танцуете? – спросил Биндер.

– Потанцуем? – Керн поднялся.

– Я думаю, что не сумею, – ответила Рут.

– Я тоже не умею, – ободрил ее Керн. – А это упрощает дело.

Минуту Рут находилась в нерешительности, а потом вышла вместе с Керном на площадку. Лучи прожекторов скользили по танцующим.

– Сейчас загорится фиолетовый свет, – сказал Керн. – Хорошая возможность войти в ряды танцующих.

Они танцевали осторожно и немного робко. Но постепенно их движения стали более уверенными – особенно, когда они поняли, что на них никто не обращает внимания.

– Как с тобой хорошо танцевать, – прошептал Керн. – Когда ты рядом, все остальное вокруг кажется мне тоже прекрасным.

Она крепче обняла его за плечи и прижалась к нему. Они медленно плыли в ритме музыки. Пестрые лучи света скользили по ним, словно разноцветная вода, и на мгновение они забыли обо всем – их юные, полные нежности сердца, стремились навстречу друг другу, освободившись от теней страха, преследования и недоверия.

Музыка прекратилась. Они возвратились к своему столику. Керн бросил взгляд на Рут. Глаза девушки взволнованно блестели, лицо стало совершенно иным – самозабвенным и даже приобрело смелое выражение. «Черт возьми, – подумал Керн. – Если бы можно было жить так, как тебе хочется!» И на секунду лицо его стало озлобленным.

– Посмотрите-ка, кто идет! – воскликнул Биндер.

Керн поднял глаза. По кафе шел коммерции советник Оппенгейм, направляясь к выходу. Проходя мимо их стола, он заметил всех троих и остановился в удивлении. Некоторое время он пристально смотрел на них.

– Очень интересно, – буркнул он потом. – И в высшей степени поучительно!

Все трое промолчали.

– Вот, значит, на что расходуются моя доброта и помощь! – продолжал Оппенгейм со злостью. – Деньги сразу же растранжириваются в барах!

– Немного забвения иногда более необходимо, чем ужин, господин советник.

– Громкие слова! Таким молодым людям, как вы, нечего делать в барах!

– На проселочных дорогах нам тоже нечего делать! – отпарировал Биндер.

– Разрешите вас познакомить? – сказал Керн, повернувшись к Рут. – Господин, который так возмущен нашим образом жизни, – коммерции советник Оппенгейм. Он купил у меня кусок мыла, и на этом я заработал сорок сантимов.

Оппенгейм озадаченно посмотрел на него. Затем фыркнул что-то, похожее на «наглость», и удалился, стуча каблуками.

– Не поняла, в чем тут все-таки дело? – спросила Рут.

– Вы имели честь познакомиться с известным благотворителем, – сказал Биндер голосом, полным насмешки. – Сейчас благотворительность – самая распространенная вещь на земле. Но все благотворители тверже стали!

Рут поднялась.

– Он же наверняка позовет полицию! Нужно уходить!

– Он слишком труслив. Это и ему может причинить неприятности.

– Но нам все-таки лучше уйти!

– Хорошо.

Биндер расплатился, они вышли на улицу и направились к пансиону. Неподалеку от вокзала они увидели двух мужчин, шедших им навстречу.

– Спокойно! – прошептал Биндер. – Шпики! Не обращайте на них внимания!

Керн стал что-то тихо насвистывать, взял Рут под руку и пошел немного медленнее. Почувствовав, что Рут пытается идти быстрее, он крепко сжал ей руку, рассмеялся и продолжал идти неторопливо.

Оба человека прошли мимо них. На одном из них была фетровая шляпа, он равнодушно курил сигару. Другим был Фогт. Он их узнал, и почти незаметным знаком показал им, что его номер не прошел.

Через какое-то время Керн обернулся. Те уже исчезли.

– Поедет в Базель поездом 12:15, – сказал Биндер тоном специалиста. – В сторону границы.

Керн кивнул.

– Нарвался на слишком гуманного судью.

Они пошли дальше. Внезапно Рут зябко повела плечами.

– Здесь как-то жутко стало, – сказала она.

– Лучше всего ехать во Францию, – сказал Биндер. – В Париж. В большом городе лучше всего прятаться.

– Почему же вы не поедете туда?

– Не знаю ни слова по-французски. Я – специалист по Швейцарии. Да и кроме того… – Он замолчал.

Они продолжали идти молча. С озера повеяло прохладой. А над ними распростерлось небо – огромное, серое, как железо, и чужое.

Перед Штайнером сидел бывший адвокат доктор Гольдбах II из берлинской судебной палаты. Теперь он выполнял обязанности второго медиума телепатии. Штайнер нашел его в кафе «Шперлер».

Гольдбаху было почти пятьдесят, его выслали из Германии за то, что он – еврей. Одно время он торговал галстуками и тайком давал юридические советы. На этом он зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть с голоду. У, него была красавица жена тридцати лет, которую он очень любил. До сих пор она жила на деньги, которые выручала от продажи драгоценностей, и Гольдбах чувствовал, что, по всей вероятности, ему не удастся ее удержать. Штайнер выслушал его историю и обеспечил ему место в вечернем представлении, чтобы днем тот мог заниматься своими прежними делами.

Но вскоре выяснилось, что Гольдбах не способен быть медиумом. Он все путал и портил. А потом, поздно вечером, он сидел перед Штайнером и в отчаянии умолял не выгонять его.

– Гольдбах, – как-то сказал Штайнер, – сегодня было особенно плохо. Дальше так не пойдет! Вы вынуждаете меня быть действительно ясновидящим!

Гольдбах посмотрел на него глазами умирающей овчарки.

– Это же так просто, – продолжал Штайнер. – Число ваших шагов до первой подпорки означает – в каком ряду спрятана вещь. Закрытый правый глаз означает женщину, левый – мужчину. Число пальцев, которые вы незаметно показываете, означает, какой стул слева. Выставленная вперед правая нога значит, что вещь спрятана в верхней половине тела, левая – в нижней. Чем дальше выставлена нога, тем выше спрятана вещь. Мы и так изменили нашу систему ради вас, потому что вы – такой непонятливый.

Адвокат нервно поправил свой воротничок.

– Господин Штайнер, – сказал он виноватым тоном. – Все это я выучил наизусть, повторяю каждый день, но – видит бог – это, словно заколдованное…

– Послушайте, Гольдбах, – терпеливо продолжал Штайнер, – вы же в своей юридической практике должны были помнить гораздо больше.

Гольдбах заломил руки.

– Гражданский кодекс я знаю наизусть, я помню сотни дополнений и решений, я со своей памятью был грозой судей, – но это, словно заколдовано…

Штайнер покачал головой.

– Это может запомнить и ребенок. Всего восемь знаков – и ничего больше! И потом еще четыре – для особых случаев.

– Я же их знаю! О, боже ты мой! Знаю! И повторяю каждый день. Это все от волнения…

Гольдбах, маленький и сгорбившийся, сидел на ящике, беспомощно уставившись в пол.

Штайнер рассмеялся.

– Но ведь в зале суда вы никогда не волновались! А вы были заняты в крупных процессах, где нужно хладнокровно и до конца разобраться в трудном материале!

– Да, да! И это было легко! А здесь… До начала я точно знаю каждую мелочь, но как только вхожу в павильон, начинаю волноваться и все путаю…

– Но, ради бога, скажите, почему вы так волнуетесь?

Гольдбах минуту молчал.

– Не знаю, – ответил он тихо. – Наверное, по многим причинам. – Он поднялся. – Вы не попробуете со мной завтра еще раз, господин Штайнер?

– Попробую. Но завтра все должно пройти гладко. Иначе Поцлох задаст нам трепку.

Гольдбах порылся в кармане куртки и вынул оттуда галстук, завернутый в шелковистую бумагу. Он протянул его Штайнеру.

– Я принес вам вот эту мелочь. Вы так много со мной возитесь…

Штайнер покачал головой.

– Нет, нет, у нас так не полагается…

– Но ведь он мне ничего не стоил.

Штайнер похлопал Гольдбаха по плечу.

– Попытка подкупить, предпринятая юристом. Какова за это высшая мера наказания?

• Предыдущая
• 44/81
• Следующая