Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая

Ларций не знал, что делать – смеяться или плакать. Может, выгнать напыщенную, необъятную, одетую в роскошную шелковую паллу* (сноска: длинное платье, порой доходившее до лодыжек, обычно состоявшее из цельного куска материи по типу тоги) гостью? В первый раз он искренне посочувствовал Регулу – женитьбу на такой вздорной особе вполне можно приравнять к изгнанию, снести ее можно только по приговору богов. Тем не менее, он радостно улыбнулся, поинтересовался, как у будущей родственницы со здоровьем? Едва не добавил – в своем ли она уме, однако удержался, но и первой части вопроса хватило для нового долгого страстного разговора.

Как оказалось, здоровье являлась главной темой в жизни Кальпурнии Регулы. Она заметно смягчилась, благодарно взглянула на Ларция, заявила – если бы не твое малое состояние и искалеченная рука, я не желала бы для Волусии другого супруга. Затем полчаса рассказывала, как у нее на интересном месте (на каком, не уточнила) вскочил невероятной величины прыщик. Буквально с кулак, с нескрываемым возмущением призналась она. Далее последовала страстная обличительная речь против всякого рода прыщиков, покраснений, опухлостей и припухлостей, а также – бр–р-р – язвочек, которые досаждают женщине куда больше забот, чем любая другая беда, включая морщинки.

Мужчины пришли в полное смятение, так как по всему выходило, что этот прыщик вскочил где?то… скажем так… пониже спины.

— Рабыни–лекарки, – жаловалась Кальпурния, – днями разглядывают его и не могут понять, в чем причина. Я запретила его выдавливать. С утра меня преследовали плохие приметы. Представляете, слева от меня прокаркала ворона. Поверьте, я ежедневно массирую ягодицы, смазываю их кремом, и на тебе – прыщ. Да такой противный, с синеватым отливом, – она поморщилась.

В паузе Ларций ухитрился вставить, что он очень сожалеет.

— О чем? – заинтересовалась Кальпурния.

— О появления прыщика, который может помешать тебе, Кальпурния, принять участие в обряде бракосочетания.

— Какого бракосочетания?

— Моего с Волусией. Мы решили завтра же совершить его.

— Ларций, ты опять за свое! – изумилась Кальпурния. – Я же сказала, уйми гордыню, будь скромнее…

— Простите, уважаемая тетя. К сожалению, я не вправе отменить обряд, даже если вы будете и дальше упрашивать меня.

— Я разве упрашивала? – удивилась гостья и подозрительно глянула на молодого человека. – Почему ты такой упрямый, Ларций? Ты не желаешь, чтобы Волусия нашла свое счастье?

— Потому что бракосочетание собирается почтить своим присутствием супруга нашего цезаря Помпея Плотина, а его племянник и воспитанник Публий Элий Адриан согласился быть свидетелем.

Кальпурния недоверчиво уставилась на префекта.

— То?то я все время сомневалась, что это за Помпея Плотина? Уж не та ли дурочка, с которой я была знакома в молодости? Так она теперь императрица? Везет же дурочкам… – вздохнула она и тут же, без всякой паузы добавила. – Вот я и говорю, зачем тянуть со свадьбой. Я так и сказала Волусии – сразу, как только Ларций вернется из похода, немедленно пригласим гостей и проведем обряд бракосочетания. Ох, – она прикрыла рот веером, которые в ту пору вошли в моду (особенно ценились натуральные, доставленные прямо из Китая). – Что же я надену на свадьбу? Ну, я побежала…

Отец и сын долго веселились. Стоило припомнить, как Кальпурния отозвалась о «дурочке–императрице», их разбирал смех. Вечером Ларций рассказал о визите Волусии, и они вместе нахохотались. Исправить нрав Кальпурнии было не под силу не то, что богам, но и самой философии. Ее невозможно было убедить жить по природе, потому что Кальпурния Регула жила вполне по природе. Однако, задался вопросом Ларций, можно ли назвать ее жизнь добродетельной? Эта загадка очень насмешила его. Вообще, в те дни Ларций очень много смеялся. Порой сам с удивлением спрашивал себя – неужели это он, отставной префект, калека и сын государственных преступников, заливается? Но вопросы родились потом, а до того…

А до того они с Волусией, Ларций уже не помнит как долго, не вылезали из спальни. Сказать, что ему было хорошо с Лусиолочкой, значит, оскорбить природу пустым словоразбрасыванием.

Она была необыкновенно хороша и очень скоро стала чувственна.

* * *

В полночь на стенах Цитадели вспыхнули большие костры – их было видно по всему городу, и специально подобранные команды начали облаву. «При задержании убивать всякого, кто посмеет взять в руки оружие», – этот приказ Ларций еще раз напомнил подчиненным. Затем, проверив посты, следившие за логовом бандита, префект постучал бронзовым кольцом о металлическую пластину..

Фосфор заранее, еще в подворотне, предупредил – дверь в лавку ломать бесполезно, крепка. Пока будем возиться, разбегутся или попрячутся. Надо бы с хитринкой. Сделаем, кивнул Ларций

За дверями послышался шорох, затем хриплый голос спросил.

— Кто?

— Свои, – ответил Ларций.

— Кто свои?

— От Марка Аквилия.

— Что случилось?

— Пусть Сацердата немедленно явится к хозяину.

— Это ты, Порфирий?

— Разве не видишь?

— Не вижу, ты в плащ закутался, а на улице ночь. Поднеси огонь к лицу, хочу взглянуть на твой нос.

— Где же я тебе огонь посреди ночи добуду. Разве что устрою пожар?..

Наступила тишина, потом дверь скрипнула, и узкая полоска света упала на порог и замощенную камнем улицу. Комозой было поднял руку, предупреждая своих людей, однако Ларций дал отмашку – ломиться рано, дверь прихвачена изнутри.

— Ну, сними капюшон? – предложил тот же хриплый голос.

— А это видал?

Ларций показал обрубок, с которого предварительно снял крюк.

За дверью поохали, потом послышался кашель, наконец, что?то отчетливо заскрипело, и как только створка начала приоткрываться, два громадных испанца дернули ее на себя. Привратник вылетел на улицу, там его стукнули по голове рукояткой меча, тот сразу упал на мокрую мостовую и притих.

Ларций первым ворвался в мастерскую, располагавшуюся в полуподвальном помещении. Находившемуся в прихожей молоденькому юнцу погрозил мечом.

— Молчи, а то!..

Тот сразу упал на колени, жестами показал, что все понял. Между тем в тесную прихожую начали проникать солдаты. Пока Ларций прилаживал крюк, наверху, во внутренних помещениях, куда вела лестница, кто?то вскрикнул, следом раздался топот и крик. Солдаты бросились вверх по лестнице. Всю банду взяли на заднем дворе, в бане. Тех, кто сидел на бортике бассейна и попытался дотянуться до оружия, зарезали сразу и сбросили в воду, где отдыхал распарившийся Сацердата. Кровь густыми клубами начала распространяться по прозрачной, голубоватой, жидкой толще. Испанцы спрыгнули в бассейн, выловили разбойника, вытащили на бортик и поставили перед Ларцием.

Смотрел Сацердата зло, хмурился, однако взгляда не отводил.

— Повернись, – приказал префект.

На спине отчетливо просматривались рубцы от бича, которым ловко орудовали легионные палачи. Выходит, еще и дезертир.

— Лицом ко мне.

Когда Сацердата повернулся, префект спросил.

— Служил?

— Было дело, – признался разбойник.

— Итак, дезертирство, покушение на убийство, вымогательство. Этого вполне достаточно, Сацердата. Как полагаешь? Может, сейчас и посчитаемся?

Разбойник усмехнулся.

— Неужели римский префект поднимет руку на безоружного? Хотя с благородного римского префекта станется.

— Ты раб, ты не вправе носить оружие.

— Ошибаешься. Я – вольноотпущенник, и пока не доказано обратное, никто не вправе лишить меня жизни. А посчитаться мы всегда успеем. Еще посмотрим, кому в следующий раз подмигнет Фортуна.

Гнев ударил Ларцию в голову, он с трудом сдержал себя. Приказ был ясен и не допускал толкований – сдавшихся и безоружных доставлять в казармы. Какова будет их судьба, никто, кроме императора, не ведал. Но все, кто был задействован в облаве, догадывались – после короткого разбирательства преступников отправят на арену. Пусть они на глазах у римской публики сразятся друг с другом, а не с беззащитными, не успевшими до темноты добраться домой прохожими, с вдовами, потерявшими кормильцев, с дряхлыми стариками и старухами.

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая