Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/100
• Следующая

Он сидел в Карузо несколько месяцев, отчаянно скучал, а мог бы каждый вечер наслаждаться непередаваемой прелестью величественной красоты уходящей в ночь Камнегрядки.

– Зачем ты скрыл от меня это невероятное место?

– Хотел сделать сюрприз.

– Веня, Веня… – сокрушённо покачал головой инженер. – А ещё друг…

Мритский улыбнулся.

– Не ожидала, – очень тихо произнесла Агафрена. – Не думала, что тебя способна тронуть красота.

– Я знаю, как ты обо мне думаешь, – так же негромко, чтобы слова не долетели до ушей Холя, ответил Вениамин. – Ты во многом ошибаешься.

– Я воспринимаю тебя таким, какой ты есть.

– Таким, каким ты хочешь меня видеть, – уточнил губернатор.

– Я…

Но замолчала, потому что Мритский едва заметно улыбнулся и приложил палец к губам, показывая, что не хочет продолжать разговор. Что нужно наслаждаться видом, а не выяснять давным-давно сложившиеся отношения.

Не время. Сейчас – не время.

Эти трое странно и забавно выглядели рядом: высокий и плотный Холь, стройная, изящно сложённая Агафрена, благодаря высокой причёске она немногим уступала инженеру в росте, и маленький, едва доходящий супруге до плеча Вениамин – убери ещё десяток сантиметров, и губернатора можно было бы с полным основанием назвать карликом. Но никто не называл: Мритскому доводилось и казнить, и убивать за шутки о своём росте. Именно так: в том числе и убивать – лично, потому что низкий рост не означал слабости, и Вениамин заслуженно считался прекрасным бойцом: быстрым, резким и безжалостным.

Лицо губернатор имел обыкновенное для уроженцев Западуры: маленькие тёмные глаза, маленькие, но пухлые губы, прямой нос и чуть более широкие, чем у беляшей, скулы. Лицо внимания не привлекало, но существовала у Мритского особенность: благодаря странному капризу природы его чёрные волосы, необычайно густые в бровях и бороде с усами, не росли нигде больше, оставляя сухощавое тело без всякого покрытия. Об этой особенности мало кто знал, но губернатора она раздражала не менее сильно, чем неудавшийся рост.

– Скажу откровенно, Веня: это одно из самых поразительных зрелищ, которые мне довелось видеть в жизни, – задумчиво произнёс Алоиз, когда они спускались по тропинке к форту. – Спасибо.

– Не за что.

– Я впервые сожалею о том, что не поэт, – продолжил Холь. – Сожалею, что неспособен выразить словами переполняющие меня чувства.

– Каждый хорош на своём месте, – заметил Мритский. – Лично я предпочитаю находить в тебе великого учёного.

Ответить инженер не успел.

– Есть вещи, которые невозможно передать, – вставила своё слово Агафрена. – Есть вокруг нас нечто неподвластное ни художникам, ни поэтам. Есть настоящее.

– Совершенно верно, дорогая, – тут же согласился губернатор. – Человек может наслаждаться творениями Создателя, но неспособен их воспроизвести.

Замечание напомнило, что Вениамин – ревностный олгемен, и некоторое время процессия продолжала двигаться в полной тишине.

– А что за оживление царило в Восточном блоке форта, когда мы уходили? – вспомнил Холь незаданный вопрос. Или же просто решил перевести разговор на другую тему. – Я слышал, нижние чины изрядно шумели.

– Радуются, – коротко ответил Мритский.

– Выдаёшь жалованье? – пошутил инженер.

– Его здесь негде потратить.

– Выкатил бочку бедовки?

– Пока не за что.

– Извини, ляпнул не подумав, – развёл руками Алоиз. – Но прошу, объясни, что происходит?

– Охотники поймали шлёма.

– Кого?

– Здесь? – удивилась Агафрена.

– Как выяснилось, в Сочности их полным-полно, кормятся косулями и неплохо себя чувствуют, – улыбнулся жене Вениамин. А повернувшись к Холю, объяснил: – Шлём – это большая менсалийская кошка. Размерами она не уступает луегарскому тигру и столь же агрессивная. Во время войны их популяцию почти уничтожили, и теперь менсалийцам не часто удаётся поглазеть на старинное зрелище…

– Шлём против шакалов, – скривившись, произнесла Агафрена. Чувствовалось, что супруге губернатора очень не понравилось услышанное.

– Шлём против шакалов, – подтвердил Вениамин.

– Можно я не буду смотреть?

– Вы стравливаете зверей? – поднял брови инженер.

Однако от дальнейших комментариев воздержался, поскольку на Луегаре до сих пор, несмотря на прилагаемые частью общества усилия, существовала кровавая «Псиная лига».

– Речь идёт о захватывающем состязании, – спокойно ответил Мритский. – Сильная кошка против стаи естественных врагов. В природе такие схватки случаются ежедневно.

Агафрена остановилась, несколько секунд смотрела на мужа, после чего – вновь очень тихо – прошептала:

– Вот поэтому я думаю о тебе так, как тебе не нравится.

– Не поэтому, – ровно ответил губернатор и взял супругу под руку. – Нас ждут лучшие места, дорогая, тебе понравится.

Холь покачал головой, но вновь промолчал и послушно направился к Восточному блоку, где уже закончились приготовления к действу.

Форт Карузо обустраивали как серьёзную крепость, призванную беречь богатейшие запасы валериция, и потому изначально разделили на два блока. В Западном, вросшем в скалу, находились офицерский дом, главный колодец, все основные склады и арсенал. По сути, Западный блок представлял собой цитадель, в которой можно было держать оборону даже при потере второй половины форта, в которой размещались казармы нижних чинов, мастерские и прочие службы. И именно в большом внутреннем дворе Восточного солдаты выстроили импровизированную арену, использовав для сооружения клетки всё, что подвернулось под руку: деревянные колья, металлические брусья, шесты от палаток, в общем, любые длинномерные предметы, которые можно было безболезненно извлечь, а впоследствии вернуть на место. Шесты и колья стянули меж собой проволокой, а сверху накинули сеть, обезопасив себя от бегства разъярённой кошки.

Откровенно говоря, конструкция выглядела хлипкой, но жажда зрелища перевешивала осторожность.

Зрители располагались вокруг клетки, а для губернатора и нескольких старших офицеров приготовили невысокий подиум с несколькими креслами. Вид из импровизированной ложи открывался великолепный, арена лежала как на ладони, и невозможно было упустить даже мельчайшие подробности схватки.

– Сегодня будет весело, – потёр руки Вениамин. – Шлёмы и шакалы – естественные враги, их даже натаскивать друг на друга не требуется.

– Как западуры с беляшами, – обронил Холь.

– Верно, – согласился губернатор и бросил хитрый взгляд на жену. Агафрена происходила из старого рода беляшей, в то время как сам Мритский был выходцем со второго континента Менсалы, и их союз вроде бы противоречил заявлению инженера. – Алоиз, на кого сделаешь ставку?

– Смотря в какой форме бойцы.

– Клянусь, в отличной, – с неожиданной горячностью ответил губернатор. – И пропорцию я выдерживаю классическую: один к пяти, что оставляет примерно равные шансы обеим сторонам.

– Тогда ставлю на кошку, – решил Алоиз. – Люблю индивидуалистов.

– Значит, я за шакалов, – усмехнулся Вениамин. – Пятьдесят цехинов.

– Поддерживаю, – кивнул инженер. И посмотрел на Агафрену: – На кого ставите вы, синьора?

– Воздержусь, – очень сухо ответила женщина.

– Агафрена терпеть не может крови, – объяснил Вениамин. – Странно, что ты до сих пор это не выяснил.

– Каким образом? – удивился Холь. – Мы никогда не посещали подобные зрелища.

– А в театрах кровь ненастоящая, – хмыкнул губернатор.

– Именно, – спокойно подтвердил инженер, после чего перевёл взгляд на арену: – Это шлём?

– Да.

Знаменитый менсалийский хищник оказался изящен, несмотря на внушительные размеры, и необычайно красив: жёлтую шкуру покрывали многочисленные тёмно-коричневые пятна, на кончике хвоста дёргалась забавная рыжая кисточка, а шею укутывало пышное «боа» того же цвета. Шкуру шлёма Холю доводилось видеть в охотничьей комнате Мритского, однако сейчас инженер признался, что в естественном состоянии она производила куда большее впечатление, нежели повешенной на стену.

• Предыдущая
• 24/100
• Следующая