Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/100
- Следующая
Покинув ящик, кошка осторожно огляделась – обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, – тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.
Агафрена судорожно вздохнула.
– Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, – широко улыбнулся Вениамин. – Шлёму не выбраться. – После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: – Если же выберется, то его сразу пристрелят.
– И его мучения прекратятся, – с едва заметным вызовом ответила женщина.
– Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?
– Да.
– Тебе об этом шлём сказал? – осведомился Мритский. – Или приняла решение за него?
– Я представила себя на его месте.
– А ты не представляй, береги нервы.
– Мне его жаль.
– Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.
– Он зверь.
– Помни об этом, – вновь усмехнулся губернатор. – И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.
– А местные шакалы мельче, чем я думал, – заметил Холь, указывая на новых действующих лиц. – Луегарские волки крупнее.
– Думал, тебя это обрадует.
– Я люблю честную игру.
– Да, извини. Совсем забыл…
Инженер помолчал, ожидая продолжения, понял, что губернатор сказал всё, что хотел, и дипломатично осведомился:
– Когда начнется бой? – Шлём понял, что с сетью ему не совладать, но продолжал оставаться на высоте, холодно разглядывая брешущих внизу шакалов, но не демонстрируя никакого желания спускаться. Такое положение вещей сохранялось уже с минуту, однако зрители, к некоторому удивлению Холя, неудовольствия не выражали. – Как принято стимулировать бойцов?
– Никак, – медленно произнёс Мритский, не сводя глаз с кошки. – Шлём очень умный, но гордый, и тем похож на воина. Он понимает, что шакалов больше, а драться придётся на ограниченном пространстве и осторожность требует оставаться в безопасности, но… он слышит брехню и наполняется презрением. Ему становится стыдно прятаться, и постепенно гордость и ненависть к шакалам заставляют принимать бой. Сейчас он оценивает шансы, прикидывает, как будет убивать врагов, но поверь: даже если бы я выпустил десять или сто шакалов, шлём не усидел бы. – Вениамин чуть нервным жестом провёл рукой по бородке. – Многие думают, что самая зрелищная часть боя – это схватка, когда когти и клыки рвут плоть, когда кровь и ошмётки кожи летят на зрителей, а рычание заглушает вопли публики… Но это не так. Самое интересное происходит сейчас, – он указал пальцем на кошку. – Когда шлём решает драться, когда он сам, без понукания, принимает бой. Главное сражение идёт у шлёма внутри, и если он выиграет, то разорвёт любое количество шакалов.
Агафрена фыркнула, а заворожённый Холь перевёл взгляд на арену. И вовремя, потому что кошка прыгнула.
Элегантно, как будто без подготовки, показалось даже, что она просто слетела осенним листом, но полёт оказался точно рассчитан, и приземлился шлём на спину одного из шакалов. И не просто приземлился: громкий хруст и дикий вой показали, что кошка сломала зверю хребет.
Солдаты радостно заорали.
Шлём же не собирался задерживаться: перелом хребта был частью движения, далее планировалось оттолкнуться и прыгнуть от стаи прочь, но один из шакалов ухитрился вцепиться шлёму в лапу, чем вызвал у публики экстатический прилив.
Шипение и резкий удар. Когти рвут спину храброго шакала, но удар не получается смертельным. А самое плохое, что движение прекратилось, скорость потеряна и бой перешёл в партер. Следующий враг бросается на ударную лапу шлёма, а четвёртый запрыгивает на загривок, желая добраться до шеи. Агафрена не сдерживает крик, но вопят сейчас все.
– Ещё!
– Бей!
– Рви его!
– Кровь!
Пятый подбирается сзади, рвёт вторую опорную лапу, но кошка уже приходит в себя, понимает, что влипла, и шипение сменяется коротким, но громким рыком.
– Кровь!!
Шлём падает назад, сминая взобравшегося на загривок шакала, и одновременно рвёт когтями того, что пристроился к ударной лапе. Вой смешивается с кровью, по арене летит шерсть, зрители орут, шакалы брешут, но отчаянный ход даёт результат: тот, что висел на хребте, отпускает загривок и отбегает, готовясь к следующей атаке, а получивший когтями оказывается освежёванным по всей длине. Два – ноль.
Но те, что грызли опорные лапы, не останавливаются, и шлём тоже воет. И тоже от боли.
– Один к пяти – это много! – отрывисто бросает Холь. Кровь распаляет, и Алоиз не отводит взгляд от арены. – Не справится!
– Справлялись и один к восьми, – с усмешкой отвечает Вениамин.
Алоиз шумно выдыхает. Агафрена смотрит на него с изумлением.
Кровь.
Два шакала дохнут, но шлём серьёзно ранен, вскакивает, собираясь заняться теми, кто грызёт опорные лапы, а на его загривок бросается последний враг. Три на одного. Шлём снова бьёт, но промахивается, заметивший атаку шакал отпускает опорную, отскакивает, благополучно избегая удара, и тут же вцепляется в одну из передних лап, прокусывая связки. Кошка воет. Левая задняя, которую также грызут, почти не слушается. К шее подбирается третья тварь…
Из прекрасных глаз Агафрены катятся слезы, но мужчины их не видят.
– Похоже, один к пяти – это больше, чем нужно, – недовольно бросает инженер.
– Спокойно. – Вениамин раскуривает трубку. – Спокойно.
И шлём подскакивает. Неизвестно откуда взяв силы. Неизвестно, как он придумал такой шаг – ничего не известно, кроме того, что пятнистая подскакивает вертикально вверх, и рывок позволяет освободить несчастную заднюю лапу. Шлём приземляется, но тут же прыгает вновь, уходя от освободившегося шакала, а заодно успевает рвануть когтями того, кто висит на передней лапе.
Вой.
Располосованный шакал извивается на земле, с визгом раскидывая внутренности, а схватка обретает второе дыхание.
Кошка вновь падает на спину, на мгновение оставляя без защиты живот, свободный противник мгновенно бросается на неё и получает лапой в прыжке.
Вой.
Шакал падает, но не встаёт: когти резанули по шее, и вокруг тушки быстро натекает кровавая лужа.
Победа.
Шлём поднимается и внимательно смотрит на последнего врага. Того, что сидел на спине. Того, что пытался добраться до шеи. Того, который стоит сейчас в дальнем углу арены и жалобно скулит. Того, который знает, что умрёт через несколько секунд.
Шлём смотрит.
– Понравилось?
– Ты же знаешь, что нет. – Агафрена отворачивается от улыбающегося мужа, несколько секунд молчит, после чего встаёт и говорит в сторону: – Я не буду ужинать, нет аппетита. – Снова пауза, и мимолётное: – Извините.
Мритский делает знак охранникам, и те прокладывают супруге губернатора дорогу через беснующуюся толпу солдат.
Сам же Вениамин откидывается на спинку кресла и с улыбкой смотрит на Алоиза:
– Иногда она настоящая стерва.
– Не все женщины понимают мужские развлечения, – спокойно ответил инженер.
– Менсалийки должны понимать.
– Кстати, ты мне должен.
– Утром отдам.
Они сидели посреди гомонящих людей, но оказались совершенно одни: солдаты к подиуму не приближались, офицеры, сообразив, что инженеру и губернатору нужно поговорить, понятливо отступили, и тихий диалог оказался слышен лишь самим собеседникам.
– Зачем ты привёз Агафрену?
– Тебе неприятно её общество?
– Ты же знаешь, что делаешь мне больно, – тихо произнёс Холь.
– Извини, не подумал.
Инженер пристально посмотрел на губернатора, не смог понять, насколько тот искренен, вздохнул, помолчал, разглядывая, как ловко охотники загоняют шлёма в ящик, и продолжил:
– Хотя, пожалуй, нет: боль ушла. Теперь, глядя на Агафрену, я испытываю только грусть. И немного – зависть, ведь у меня могло быть то, что есть у тебя…
– Спасибо за честность, – проникновенно произнёс губернатор. – Для меня важно слышать твоё признание, и… Я ещё раз прошу меня извинить.
- Предыдущая
- 25/100
- Следующая