Разгневанная земля - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/104
- Следующая
В некотором отдалении, там, где стояли экипажи, собралась большая толпа. Это были студенты, ремесленники, служащие контор, банков, магазинов, мелкие торговцы, которым было небезразлично, кого Пешт пошлёт в Государственное собрание. Большинство их принадлежали к почитателям Лайоша Кошута, давно мечтавшим услышать его голос с трибуны парламента.
Много пришло сюда и праздного люда, привлечённого нарядной пестротой зрелища, фанфарами и барабанами, оглашавшими набережную звуками торжественных маршей.
Цепь пехотинцев и кавалеристов ограждала парк, где происходило торжество, от непрошеных гостей, оттеснив их на достаточное расстояние, чтобы они не помешали прославлению графа Фении и его сиятельных предков. А там, за решёткой, ораторы сменяли один другого, изощряясь в славословии. Один из них, одетый в средневековый костюм, спел серенаду, восхвалявшую доблести древнего графского рода. Другой, в модном костюме европейского покроя, скромно напомнил собравшимся о традициях дома Фении. В силу одной из них глава этой знаменитой фамилии должен делать всё возможное, чтобы приумножать сокровища, хранящиеся в легендарной кладовой графа. Только в одном случае лицам, принадлежащим к славной семье Фении, разрешается тратить заветные сокровища: если кто-либо из графов: попадёт в плен к туркам, останется у них в рабстве и за него потребуют денежный выкуп.
В перерыве между выступлениями скрытые в беседках трубачи услаждали слух гостей музыкой. После такой предварительной подготовки вышел молодой человек и спокойно и кратко сообщил собравшимся, что именитое дворянство желает избрать представителем в сейм от комитата Пешта графа Пала Фению.
Слова оратора вызвали дружное одобрение сторонников графа. Раздались крики «ура». Не жалея, красок, оратор стал расписывать благотворительную деятельность выдвинутого кандидата, его связи с могущественными людьми Вены. Говоря о заслугах Фении, он старался опорочить противника графа. Памятуя, однако, о его широкой популярности, оратор избегал резких слов. Он даже высказал уважение к сопернику графа, отметил его бескорыстное служение родине.
— Но и бескорыстные и самые честные намерения, — говорил оратор, — могут повлечь за собой непоправимые бедствия, если эти намерения подсказаны не реальным пониманием задач, а несбыточными мечтаниями… Лайош Кошут, — тут в голосе оратора появились даже нотки сочувствия и огорчения, — мог бы стать полезнейшим государственным деятелем, если бы он не увлёкся бредовыми идеями, которые так модны в мятежной Франции, где брат ненавидит брата, где люди всегда живут в страхе, потому что над ними навис дамоклов меч революции. Слепо преклоняясь перед иностранными революционерами, Лайош Кошут всё больше и больше порывает с той родной средой, с благородным дворянским обществом, которое помогло развиться его незаурядным способностям. Когда-то его имя стояло в ряду таких выдающихся имён, как великий мадьяр граф Сечени, граф Эстергази, граф Фения! Страшно подумать, что дворянин Кошут, не щадя достоинства своего сословия, сблизился с проходимцами, с людьми, не признающими ни бога, ни сатаны. Арестант Танчич и кандидат на тюремную койку мужицкий поэт Петёфи — вот нынешние друзья дворянина Лайоша Кошута!
Аплодисменты избирателей — сторонников Фении и неистовые возгласы «ура графу Палу Фении» специально подготовленных для этого крикунов встретили заключительные слова оратора.
Этим и закончились предвыборные торжества в честь графа. Публика начала расходиться, как вдруг в толпе пределами парка произошло замешательство. Все нова остановились. На козлах экипажа стоял молодой человек, одетый в национальное платье. Чёрная венгерка плотно обтягивала стройную фигуру. Густые, короткие тёмные волосы непослушно топорщились, открывая высокий лоб, на котором глубоко залегли две морщины.
Он поднял руку, и толпа затихла — только вдали, у самой замковой ограды, надрывались музыканты.
— Зачем здесь фанфары и барабаны? — заговорил молодой человек. — Не для того ли, чтоб оглушить вас, лишить способности размышлять? Так вот, под шумок, иной раз и проходят депутаты, недостойные даже той верёвки, на которой их со временем повесят!..
Весёлым оживлением, дружным хохотом ответила толпа на дерзкие слова оратора.
— Имя? Назовите своё имя! — кричали одни.
А в ответ с разных сторон дружно неслось восторженное:
— Эльен[23] Шандор Петёфи!
Но поэт и сам ответил на вопрос, кто он:
Стоявшая наготове кавалерия пришла в движение, как только заговорил поэт.
Офицер, командовавший отрядом, с трудом протискивался на своём коне сквозь толпу неохотно расступавшихся перед ним людей, взволнованных глубоким смыслом поэтической речи.
Петёфи умолк, но продолжал стоять на козлах экипажа с выжидающим видом.
Офицер подъехал к экипажу и вкрадчиво сказал:
— Господин Петёфи! Вы знаете, что произнесение публичных речей запрещено без специального на то разрешения. Я прошу вас удалиться.
— Но я не собираюсь произносить речь. Я поэт и прочёл только своё стихотворение… — Петёфи не скрывал издёвки.
— Господин Петёфи! — повторил офицер всё ещё вежливо, но твёрдо. — Я не вправе вступать с вами в спор. Но какие же это стихи? Я, по крайней мере, слушал вас как оратора, излагающего свои мысли. Ещё раз взываю к вашей рассудительности — не заставляйте меня применять силу. Вы видите, здесь достаточно войска, чтобы разогнать толпу, но я не хотел бы прибегать к оружию. Это плохо обернулось бы для вас самого, господин Петёфи!
Не меняя тона, поэт громко сказал:
— Господин офицер! Не понимаю, о чём вы говорите. Я вам сказал, что не собираюсь произносить речь. Я кончил, и меня уже давно не было бы здесь, если бы вы меня не задержали. Ваш конь стал вплотную к экипажу, и мне невозможно выбраться, пока вы не отойдёте подальше.
- Предыдущая
- 31/104
- Следующая
