Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник) - Меляев Ходжанепес - Страница 16

— А раньше Овез, помнится, трижды в году справлял рождение сына! Такой уж характер.

Караджа лежал на кошме, облокотясь на подушку, пил чай из пиалы и слушал разговор за столом. Неожиданно он отставил пиалу, поднялся с пола и со вздохом проговорил:

— Охо-хо! Правду говорят, там, где дети, солгать не удастся! — Обратился к хозяину: — Ну, Овез, я пойду! Спасибо за угощение!

— А обед? Разве ты не будешь обедать?

— Нет, мне не хочется есть. — Караджа вскинул на плечи хурджун, попрощался: — Счастливо оставаться, юноши! До свиданья и ты, племянник! Приходи с мамой есть сорокадневки!

«Чтоб ты провалился со своей прямотой!» — думал кладовщик, провожая шурина до калитки. Когда Караджа ушел, Эсенов и Овез вздохнули с облегчением: мало ли что еще мог наговорить этот блаженный…

Эсенов схватил бутылку.

— Ей-богу, коньяк в рот не лезет, когда рядом сидит непьющий человек. Давайте-ка опрокинем по одной!

Выпив еще и еще, Овез совсем забыл, что, как хозяин дома, обязан заботиться о каждом из гостей, и все свое внимание сосредоточил на ревизоре. Он то и дело обращался к нему, теперь уже на «ты»:

— Пей! Пей!

Не отставал и Эсенов:

— Пей, дружок! Пей! Когда еще к нам попадешь!

Той затянулся. Одно за другим сменялись блюда. Когда подали дымящийся плов с кишмишом, Эсенов провозгласил:

— В народе говорят: «Гость почетнее отца!» Выпьем за нашего дорогого гостя.

Выпили за Курбанова.

Эсенова стало клонить ко сну. Он задремал, облокотясь на стол. Овез был в приподнятом настроении. Увидев, что друг начал слабеть, он наполнил бокалы ледяным шампанским — оно освежает.

Пили еще и еще. Курбанов ставил нетронутую рюмку на стол, но хозяева тоя этого не замечали. Однако Овез крепко хватал его за руку, когда гость пытался выйти из-за стола.

Наконец один из соседей запротестовал:

— Больше и смотреть не могу на шампанское!

— Пейте! У меня его много! — пьяно похвалялся Овез.

— Знаем, что много, да спать пора!

Эсенов проговорил, еле ворочая языком:

— Довольно, Овез! Спать хочется! Проводи нас!

— Может останетесь? Переночуете у меня? Постель уже готова, — засуетился Овез.

Курбанов поднялся:

— Нет, перед сном лучше всего пройтись. Да мы и поговорить как следует не успели.

Когда все шли к калитке, Эсенов прошептал на ухо кладовщику:

— Свой человек. Выбери чего-нибудь для подарка…

Овез согласно кивал головой…

Проводив гостей, он слил вино из недопитых рюмок в большой бокал и залпом опрокинул его, потом, тяжело пыхтя, растянулся на топчане у беседки.

Курбанов привык вставать в определенное время, когда бы ни лег, и теперь проснулся раньше хозяина. Во дворе умылся холодной водой, несколько раз прошелся по участку. Из дома, скривившись и держась за голову, вышел Эсенов. Вид у него был поистине плачевный. В висках стучало, тошнота подступала к горлу.

— Что, голова болит? — улыбнулся Курбанов.

— Э, братец! Лучше не спрашивай! Поднабрались мы вчера! Надо срочно опохмелиться, а то и работать не сможем.

Эсенов подставил голову под кран.

Сели за стол. Хозяйка поставила перед ними чай и еду. Эсенов отодвинул чай в сторону:

— Принеси-ка немного водки!

— Кто же пьет утром водку? В тебя что, бес вселился?

— Не твое дело! Принеси, раз говорю!

Женщина поставила бутылку водки и две рюмки. Эсенов наполнил одну, потянулся к другой. Курбанов прикрыл ее ладонью.

— Мне не нужно! Я чай буду пить!

— Да опохмелись же чуть-чуть! Работать не сможешь!

— Смогу. А пить мне, сам понимаешь, некогда. Надо проверить факты, описанные в газете, на это немало уйдет времени. Нужно поговорить с людьми. Ты попроси, пожалуйста, зайти ко мне Караджу, он, думается, человек толковый, принципиальный. И потом мне предстоит проверить еще кое-какие факты, касающиеся склада.

Эсенов не верил своим ушам. Значит, встреча, выпивка, расходы — все напрасно? Он еле слышно пролепетал:

— Значит… Значит… и меня, старого друга, будешь ревизовать?

— Буду, — спокойно и твердо ответил Курбанов.

Ох, уж эти телефонные звонки…

Думается мне, нет на свете телефона беспокойнее, чем у редактора газеты. Именно такой был у Чары Караева. С утра до вечера трезвонил он беспрестанно.

Но, видно, суть не в телефоне, не в должности — в человеке. Количество телефонных звонков прямо пропорционально решительности в характере того, кто сидит за редакторским столом. Стоило только Чары Караеву перейти на другую работу, а место его занять Сары Тораеву, как телефон на столе словно подменили. Он умолк, будто порвались его провода. Хоть бы по ошибке кто позвонил!

Как ни прислушивались редакционные работники, привыкшие к телефонным звонкам из кабинета, ничего подобного не улавливали их уши. Телефон нового редактора упорно молчал.

Проходили дни и недели. Выходила газета…

Вероятно, до редактора дошли разговоры о странной тишине в его кабинете. И однажды утром он вызвал к себе ответственного секретаря.

— Давно вы работаете в редакции?

Вопрос насторожил секретаря.

— Скоро год, пожалуй, будет… А что, я…

— Да ничего! Речь сейчас не о вас. Хочу спросить, — заглянул Тораев в глаза секретарю, — если работаете здесь около года, может, знаете… почему мой телефон не звонит?

Секретарь вздохнул с облегчением. Загадочно улыбнулся.

— Нас всех тоже это удивляет, Сары Тораевич.

Редактор намека не понял.

— А что надо сделать, чтобы он зазвонил?

— Надо подумать, — неопределенно ответил секретарь.

Назавтра редактор снова начал свой рабочий день с вызова секретаря.

— Ну как? Подумали?

— Я подумал, — сказал секретарь и положил на стол рукопись.

— Что это?

— Это? Фельетон мой.

— Так вы и фельетоны пишите?

— Иногда пишу. Когда попадаются острые, интересные факты.

— Вот как… — Редактор покосился на рукопись и закурил.

Дымя папиросой, он прочел фельетон.

— Вай, удивительно! Но вы хорошо проверили факты?

— Разумеется. Нельзя без проверки. Я строки не напишу, если не уверен.

— Вот как… — снова повторил Тораев, раздумывая.

Минуты две он посидел в нерешительности и потянулся за красным карандашом.

— Фельетон вроде бы получился. Но все же надо уточнить этот факт. И этот, — произносил он, подчеркивая строчку за строчкой.

— Не беспокойтесь, все факты проверены тщательно, Сары Тораевич, — уверял его секретарь.

— Нет! Нет! — качал головой редактор, протестуя. — Надо уточнить еще раз, обязательно.

Не успел секретарь затворить за собой дверь кабинета, как зазвонил телефон. Тораев, не веря своим ушам, удивленно смотрел на оживший аппарат. Нет, не ошибка, звонок повторился. Редактор поспешно схватил трубку.

— Это вы, товарищ Тораев? — спросил робкий голос.

— Да, я.

— Очень рад… Очень рад…

— Чем могу служить?

— Я так смущен, что не знаю, с чего начать, товарищ редактор…

— Начинайте с начала.

— Хм, да… У меня большая просьба к вам… Да, очень большая… Как бы вам ее изложить? Никому не пожелаю такого испытания. Нелегко объяснить все чужому человеку, которого совсем не знаешь… Но я наслышан о вас как о человеке умном и чутком. Говорят, вы ни одну живую душу не обидели. Молва народная не обманывает. Уверен, что истинная правда…

— Какая у вас просьба?

— Просьба у меня известная…

— Ну, так говорите же, не стесняйтесь!

— Скажу, товарищ Тораев. Слышал я, что есть у вас нехороший материал на Серверова…

— На кого? Не понимаю.

— Серверов! Слышите? Сервер Серверович Серверов!

— А вы кто? Серверов?

— Я?

— Да, вы.

— Как вам сказать… Я не чужой ему человек, Серверу Серверовичу… Мы с ним как братья родные.

— И что же дальше? Вы считаете этот материал несправедливым?